В коридоре было тихо.
Ни машин, ни плоттеров.
Ни, как выяснилось, менеджеров и каких-либо иных сотрудников. Даже секретарши теперь у несчастного Ефима Аркадьевича не было.
Зато висели на стенах и стояли на мольбертах картины, некоторые — довольно странные. А вместо рабочих столов вдоль стен разместились ядреного фиолетового цвета диваны.
В кабинете, правда, все осталось по-прежнему. Не считая исчезновения двухместного дивана, который не раскладывался, но и так было удобно. Зато появился другой, такой же безумно фиолетовый, как и в комнате менеджеров.
Здесь тоже все было в картинах. И тоже — по большей части странных.
Ефим Аркадьевич тоже не изменился. Точнее, он в ее юности казался ей таким старым, что старше уже так и не стал. Ему сейчас было, скорее всего, немного за полтинник. Значит, тогда было около сорока. А ведь ей самой через следующие десять лет будет сорок!
Впрочем, сейчас на нее нацелились те же нахальные глазки со сверкучими стеклышками очков, те же плохо бритые щеки и тот же немаленький нос, уже, казалось, вынюхивающий причину ее визита.
Отбросив печальные мысли, Мария приступила к делу.
— Спасибо, что согласились встретиться, Ефим Аркадьевич, — сказала она, присаживаясь на ужасный фиолетовый диван. Его-то уж точно диванчиком не назовешь. И почему-то она была уверена, что этот уж непременно раскладывается.
— Да у меня теперь времени много, — ухмыльнулся тот. Ежкова уже знала, что предприятие они с Орловым закрыли. Точнее — Береславский просто одномоментно ушел из бизнеса, оставив все старому другу. А тот, как выяснилось, в одиночку, тем более в кризис, работать не смог.
— Не жалко было бросать? — спросила Мария.
— Вообще не жалко, — понял он суть вопроса. — Как будто пер на себе кучу камней. А потом взял — и сбросил. Сашка сейчас хорошо устроился, на непыльной работенке. Да и сотрудники не в накладе: менеджмент собственное дело затеял, на старых клиентах. Остальные тоже при делах.
— А мне было бы жалко, — сказала Машка. — Столько лет…
— Наверное, бизнес — все же не мое, — ответил Ефим Аркадьевич. Подумав, уточнил: — Линейный бизнес.
— Что значит — линейный? — не поняла Ежкова.
— Ну, когда с утра до вечера, день за днем — одно и то же. Когда надо постоянно управлять людьми. И просыпаться не когда хочется, а когда положено.
«Да, для него это — проблема», — подумала Мария. Бытовая лень ее бывшего препода давно стала притчей во языцех канувшего в лету «Беора».
Из сказанного на себя она примерила лишь одно. Ей бы точно понравился спокойный и устойчивый линейный бизнес. А вот криминальная продажа криминального продукта, да еще под угрозой возвращения криминальных хозяев этого продукта — наверняка нелинейный бизнес. И что-то ей подсказывает, что с ним могут быть связаны и нелинейные неприятности.
— Так чем вы сейчас занимаетесь, Ефим Аркадьевич?
Глазки Береславского оживились:
— О, много чем. Картинами неизвестных авторов торгую. Сам нахожу по городам и весям, потом делаю их известными.
— Это вы еще при нас начали, — вспомнила Мария. — Еще ваш зам говорил, что пустое занятие, что вы не искусствовед.
— Я и сейчас не искусствовед, — усмехнулся Береславский. — Зато я маркетолог. Смею думать, неплохой. Например, первым определил маркетинговую суть современного произведения искусства.
Ефим Аркадьевич прикрыл от удовольствия глазки и с чувством процитировал себя любимого. Машке аж захотелось по привычке схватить ручку и, как когда-то на лекции, срочно законспектировать:
— Товар длительного пользования, с высоким маржинальным потенциалом и с неявной потребительской стоимостью.
— Это и про любовь можно сказать, — как-то грустновато сказала Маша. Но увлеченный собственной идеей Береславский — ничто его так не увлекало, как собственные идеи — даже не заметил ее сложных ассоциаций.
— Кстати, девяносто девять процентов наших покупателей приходят к нам вовсе не за искусством в теоретическом смысле, а за личным удовольствием, — продолжил профессор. — Визуальным — если им нравится картина. Или удовольствием владения дорогой вещью. Или инвестиционным удовольствием, когда знаешь, что купленный тобой товар постоянно дорожает.
— А как же все-таки насчет просто искусства?
Тут ее, как и много лет назад, перебил телефонный звонок.
Ефим Аркадьевич снял трубку, а Маша ощутила дежавю, причем в самой острой форме.
— Да, это я, — сладенько ответил Ефим Аркадьевич невидимому собеседнику. Глазки заблестели, очочки засверкали. — Конечно, приеду. Я обожаю садовые работы.
О господи! Это он-то обожает садовые работы? Да он лопату хоть раз в жизни в руках держал?
— Да, Людочка. Назначайте время, вы же знаете, я всегда рад вас видеть. Дорогу найду по навигатору. Целую, — и, закончив куртуазную беседу, аккуратно повесил трубку.
«Слава богу, что Людочка, — подумала Ежкова. — Тогда вроде Танечка была». А то бы вообще было ощущение, что она нырнула в синхродыру, оказавшись на десять лет в прошлом.
— Так вот, что касается искусства, — как ни в чем не бывало продолжил профессор (преподавание, Мария знала, он не бросил), — искусство здесь, несомненно, присутствует, — обведя рукой стены, успокоил ее бывший препод. — Прежде чем раскручивать нового художника, мы, кроме моего нюха, — его нос ощутимо задвигался, — пропускаем автора через жесточайшее сито из самых разных экспертов-искусствоведов, как в хорошем музее. А моя главная фишка в том, что я теперь знаю еще с десяток критериев промотируемости художника. И талант — лишь один из этих критериев. Правда, важный, — великодушно добавил он, заметив Машкино изумление.
— А с картинами… — осторожно начала она, — не скучно? Каждый день ведь.
— Не-а, не скучно, — ответил Береславский. — К тому же, не каждый день, а лишь когда захочу. Или когда жду клиента.
— А в остальное время?
— Ну, у меня разные проекты. Стараюсь, чтоб они не были тривиальными.
И рассказал про свой нетривиальный проект по зарабатыванию денег на сомалийских пиратах.
Ефим Аркадьевич договорился с монархом маленькой южноафриканской державки — за очень небольшие деньги — о должности адмирала их военно-морского флота. А поскольку ранее флота не имелось, то Береславский его купил: дохлое суденышко-сухогруз в три тысячи тонн водоизмещения. И вооружил зенитной пушчонкой-скорострелкой. Вообще на коммерческие суда оружие ставить нельзя. Но теперь сухогруз был официальным военным кораблем страны с труднопроизносимым названием. Береславский даже фотку показал, себя в адмиральской форме. Золота в этой форме было больше, чем на богатой цыганке.
А дальше — все чудесатее и чудесатее.
Военный корабль под командованием — конечно, не Ефима Аркадьевича, а профессионального военного моряка — гулял вдоль пиратского побережья, за умеренную плату конвоируя гражданские суда. И даже поучаствовал в настоящем морском бою.
Расскажи Машке подобную историю кто-нибудь другой — только бы посмеялась. А фотку сочла бы фотошопом. Но — не в случае с этим… необычным, скажем так, человеком. Ежкова ни секунды не сомневалась, что Ефим Аркадьевич успел-таки поработать антипиратом. А может, и пиратом тоже.
— А почему бросили, Ефим Аркадьевич? Неприбыльно оказалось?
— Прибыльно, — ответил почему-то сразу погрустневший Ефим Аркадьевич. — Только убивать по-настоящему, даже морских разбойников, — совсем не так прикольно, как в компьютерных играх.
Вот теперь Мария Ивановна Ежкова точно знала, что все сказанное — правда. Если что и приврано — так исключительно для красоты и литературности. И еще она вдруг поняла, что ее нелинейный бизнес вполне может заинтересовать Ефима Аркадьевича Береславского. Причем не только в плане икры, но и в плане флота, пусть даже не военно-морского и без адмиральской шикарной формы.
Так оно и случилось.
Для начала он купил пять кило икры. Для себя, обожаемого. И для любимой жены Натальи. А потом легко вошел в долю, ровно на два миллиона, преобразовав джаз-кораблик в джаз-арт-кораблик. А что, целевая аудитория-то — одна и та же, перекрестный маркетинг, то бишь кросс-промоушн, штука отличная — Мария всегда была хорошей студенткой. Идея действительно лежит на поверхности. Те, кто придет слушать джаз, вполне могут приобрести безумные картины авторов галереи Береславского. И наоборот.
Они покинули бывший «Беор» через без малого два часа, чтоб обмыть сделку свежим соком в соседней кафешке. По пути Ефим Аркадьевич не пристально, но внимательно разглядел свою спутницу — Машка телом почувствовала. Если пристанет — непонятно, как себя вести.
Однако — не пристал.
Возможно, вспомнил свой ужас перед призраком педофилии, несмотря на то, что бывшая студентка заметно повзрослела.
Выпив с Машей сок, действительно оказавшийся вкусным, Ефим Аркадьевич отвез ее к метро на новом роскошном «Ягуаре» — видать, антипиратство действительно прибыльное занятие. Часы на пухлой руке остались прежние, внешне скромный «Ролекс». По-прежнему мятой осталась и синяя рубаха — Мария искренне надеялась, что новая, — по-прежнему нечищенными — модные десять лет назад остроносые башмаки.
Расстались, вполне довольные неожиданным союзом.
Машка пошла к метро, так и не сумев разобраться: хотела бы она, чтобы он к ней пристал, или нет. Было что-то притягательное в этом персонаже, чего уж скрывать…
6. Астрахань — Москва. Джама Курмангалеев
Джама улетел в Москву после обеда, на аэрофлотовском рейсе.
Отвезли его в аэропорт брат с отцом.
Перед этим посидели на реке, в ресторане-поплавке «Акватория».
День занимался жаркий, но здесь, у воды, на продуваемой палубе, было вполне комфортно.
Мимо прошел теплоход на подводных крыльях, поднял волну. Мощные, черные, со здоровенными шарнирами, трубы-компенсаторы, крепившие «Акваторию» к берегу, надежно демпфировали качку, оставив лишь приятную дрожь корпуса — мол, не забудьте, мы с вами — не на земной тверди, а на волжской водичке.
Отец завел речь о своем новом проекте — небольшом заводе, перерабатывающем газовый конденсат в моторное топливо, бензин и солярку. Конденсата дешевого — хоть залейся, моторное же топливо — дорогое и дефицитное.
— Проблем не будет? — Джама приподнял глаза вверх. Известно, что в стране с выстроенной вертикалью власти последняя подозрительно напоминала нефтяную вышку.
— Нет, — покачал головой отец. — Не будет. Наоборот. Дефицит на бензоколонках властям невыгоден. Люди злятся. Да и мощности небольшие, ничьих интересов не затрагивают. Так, мелочишка в масштабах страны.
— Тогда очень даже перспективно, — оценил Джама.
— И деньги есть, — вступил брат. — На все про все нужно двадцать миллионов.
— Рублей? — усомнился капитан.
— Евро, — улыбнулся брат. Впрочем, для капитана милиции Курмангалеева что двадцать миллионов рублей, что двадцать миллионов евро были все равно неким мифическим количеством денег.
— Сынок, может, возьмешься? — с надеждой спросил отец. — С кредитом я договорился. Сбербанк наш дает, на очень неплохих условиях. Да и своих вложим, чего их складывать.
— Давай, а? — это уже брат, взял Джаму за руку.
— Сам справишься, — улыбнулся капитан брату.
— Может, и справлюсь, — расстроился брат. — Но лучше бы я был твоим заместителем. Ты же старший.
Джама беседы не поддержал, доели хорошо приготовленный бараний шашлык без дополнительных обсуждений. Потом сошли по широким сходням на берег. Там уже готовилась площадка под какое-то вечернее мероприятие — астраханская набережная была излюбленным местом отдыха горожан. Не задерживаясь, прошли прибрежную пешеходную зону и сели в машину брата.
В дороге почти не говорили. Да и дорога до астраханского аэропорта занимает пятнадцать минут.
Отец был расстроен, брат, как всегда, невозмутим.
Не такую карьеру отец в мечтах строил для старшего сына. Тот вполне мог бы стать хозяином крупной диверсифицированной компании. И не только поддержать ее, но и развить, усилить. Его упорства и целеустремленности очень не хватало Джаминому брату.
Ох, сколько раз все это обсуждалось, и один на один, и с семьей.
Но упорство и целеустремленность или есть — и тогда уже во всем, — или нет. И тогда тоже во всем.
Отец постепенно смирился: с малым званием сына, с его личной неустроенностью, с готовностью ввязываться в истории, от которых благоразумному человеку следует держаться подальше. Он не был способен смириться лишь с тем, что любимый сын в любой момент своей странной жизни мог нарваться на нож или пулю.
Нет уж. Пусть делает, что хочет и как хочет. Лишь бы был жив и здоров.
Отец искоса с нежностью посмотрел на своего первенца. Господи, как же он его любит!
Прощались прямо у трапа: брат купил Джаме билет в бизнес-класс. Джама был недоволен, но не устраивать же сцены в аэропорту.
С деньгами вообще постоянно возникала неловкая ситуация. Отец подарил сыну дорогой внедорожник. Но тот жрал столько бензина, что милицейской зарплаты вряд ли хватило бы на его прокорм. И механика вручения непутевому сыну/брату денег стала сложным и тонким, а главное — перманентным семейным процессом. Джама никогда не взял бы деньги просто так, приходилось вспоминать все праздники и отмечать все события, за которые можно было без риска наделить непокорного мента некими финансами.
Вот и сейчас брат сунул капитану пачечку денег, объяснив, что забыл вручить подарок на день рождения.
На самом деле подарок был вручен общий и совсем не хилый — двухкомнатная квартира в старом городе. Но лично брат действительно ничего не дарил, так что Джама, улыбнувшись, деньги взял.
А куда деваться, если предстояла война, во все времена бывшая затратным мероприятием.
— Я ходил к Амиру, — тихо сказал отец.
— Зачем? — взвился Джама.
— Сказал, что, если тебя убьют, он — мой кровник, — не обращая внимания на протест сына, продолжил отец.
— А что Амир? — усмехнулся Джама, сменив гнев на милость.
— Поклялся на Коране, что не имеет отношения к покушениям на тебя.
— Ну и почему он не взорвался на месте или не провалился в геенну огненную? — улыбнулся сын. — Серьга Грязный — его подручный.
— Аллах найдет пути покарать за ложь, — сказал отец. — Может быть, моими руками.
— Пап, умоляю тебя, не влезай в мои дела.
— Ты живешь в семье, — строго сказал отец. — У тебя нет своих дел.
— У меня есть свои дела, — устало вздохнул Джама. Противоречия были вечными и неустранимыми. Брат молчал, пока не встревая в разговор.
На прощание обнялись, расцеловались.
— Береги себя, — напутствовал брат. — Помни, ты старший и всем нам нужен.
— Себя берегите, — отозвался Джама. — Зря вы к Амиру ходили. Теперь мне и за вас волноваться.
— Не надо за нас волноваться, — сказал отец. — Мы тоже не дети малые.
Джама поднялся по трапу.
Улыбчивая стюардесса усадила его к окну, в черное кожаное кресло, раза в полтора шире, чем в обычном салоне. Лететь бизнес-классом два часа до Москвы было, безусловно, пижонством. Но приятным пижонством, чего уж скрывать.
Девушка принесла воды — алкоголь Джама вообще не потреблял.
Время было взлетать, а самолет никак не уходил на рулежку. По поведению стюардесс Джама определил, что кого-то ждали.
Так и есть, к трапу подкатил черный «мерс». Из услужливо открытой задней дверцы вышел… Амир Булатов, собственной персоной.
Хорошо хоть без Лейлы.
Он поднялся по трапу и занял место в бизнес-салоне. Слава Аллаху, не рядом с Джамой. Капитан был стопроцентно уверен, что вчерашние события, в том числе — смерть Туровых, имеют отношение к этому человеку.
Когда-нибудь Джама до него доберется.
Но, господи, как же это тяжело сделать в стране, в которой криминал и власть мало чем отличимы друг от друга.
Амир тоже заметил Джаму, дружелюбно кивнул.
Самолет медленно покатил на взлетную полосу.
Два часа полета прошли как один большой обед. Официанты то подносили меню, то заказанные блюда, то напитки. Все было реально вкусно, горячее — по-настоящему горячим, а холодное — холодным.
Особенно Джаму радовало большое личное пространство, руки и ноги соседа никак не соприкасались с его телом. В эконом-классе таких неприятных телесных контактов не избежать. А еще — металлические ложки-вилки с ножами и нормальная, из керамики, — а не невесомая пластиковая — посуда.
Чего там скрывать, есть удовольствие от больших денег. Главное, чтоб за них не пришлось расплачиваться душой.
В Москве Амира снова увезли на таком же «мерсе», как будто тот уже успел проскочить полторы тысячи километров быстрее самолета. Джама на всякий случай записал номера. Если он правильно помнил расклад, машина из автопарка Госдумы.
Что ж, никто и не скрывал, что Амир Булатов серьезный человек. Но даже самым серьезным людям в этом мире не все дозволено. Есть высшая справедливость, и неважно, чем она управляется и реализуется: приговором суда, кровной местью или молнией во время грозы. Джама всегда был убежден в наличии подобной — внесудебной — инстанции. Если не верить в это, то жить на нашей планете становится как-то неуютно.
Остановившись в относительно недорогой гостинице на востоке Москвы — деньги теперь следовало экономить, — Курмангалеев задумался о своих дальнейших действиях.
Первый в списке — взбесившийся Грязный.
Он тоже поехал в столицу, на автомобиле — информация была свежая и точная. Еще бы знать — куда и на каком автомобиле. И зачем.