— Мне бы не хотелось расплачиваться новенькими римскими монетами через тысячу лет после их чеканки.
— Этак мы до вечера будем стоять и прикидывать. Идем, там видно будет! — и Франтичелли решительно шагнул из тени деревьев на дорогу.
Миллер пожал плечами, переключил пеленг на акустический — теперь сигнал ЛИСа Цибульского попискивал в ухе — и последовал за итальянцем.
Деревня встретила «римских легионеров» настороженно. Местные жители действительно повидали на своем веку немало солдат и имели все основания для такого отношения. Конечно, двое, даже и с мечами, не слишком опасны, но что если следом за ними пожалует целый отряд? Девушки-хохотушки поспешно юркнули в дом. Кое-где захлопывались ставни. Босоногий мальчишка торопливо загонял во двор гусей.
Миллер на мгновение остановился, поворачивая голову и прислушиваясь к сигналу, а затем решительно направился к одному из домов. Не обращая внимания на захлебывающийся лай рыжего пса, хрононавты пересекли пыльный двор и поднялись на крыльцо. Дверь открыл, судя по всему, хозяин дома. Это был уже немолодой, но еще крепкий мужчина. Визит нежданных гостей явно обеспокоил его, но он старался этого не показывать.
Франтичелли приветствовал селянина по-французски, а затем, мешая французский XXII века с классической латынью, попытался объяснить цель визита.
— Мы ищем нашего товарища. Понимаешь? Товарищ, друг. Он больной. Нам сказали, он в этом доме. Мы хотим забирать его. Понимаешь?
— Да, мессир, — вежливо ответил крестьянин, угадав по отделке доспехов и плаща, что перед ним не рядовой солдат, однако тут же прикинулся простачком: — Больной? Какой больной?
— Да, да, больной! В этом доме. Мы точно знаем. Такой, как мы. Нет, другая одежда (Цибульский был одет патрицием). Он блондин. Волосы белые, понимаешь? И нос… такой, — Франтичелли показал горбинку на собственном носу. — И подбородок… челюсть… вот так, — он попытался изобразить рукой. — Веди нас к нему. Мы будем платить.
— Ах, раненый! — воскликнул крестьянин с просветленным видом, словно до него только сейчас дошло. — Это, верно, тот, кого мои детишки нашли в лесу неделю назад. На него, как видно, разбойники напали. Худые времена, ох, худые, в округе кто только не шляется… — он метнул короткий взгляд на голые волосатые ноги странных солдат. — То бургундцы, то лотарингцы, то местные, ничуть, прости Господи, не лучше… Совсем, совсем был плох ваш друг, когда ребятишки его нашли. Уж мы с женой его выхаживали, выхаживали… сейчас получше, храни его Господь и святая дева Мария. А только одежды на нем никакой не было. Одежду разбойники забрали, видать, ценная была… — Этот монолог, вероятно, мог продолжаться еще долго, но Франтичелли, потеряв терпение, прервал хозяина.
— Хорошо, мы платим тебе за труды, а сейчас веди нас к нему.
— Конечно, проходите, мессиры, — крестьянин отступил назад, пропуская пришельцев в дом. Обещание заплатить, видно, успокоило его, однако он предпочел вернуться к прежней теме, желая сразу устранить возможные недоразумения: — Ни одежды, ни вещей, все забрали окаянные, клянусь святым Жаком, моим покровителем. Меня Жак Дэй зовут, а соседи дядюшкой Жаком кличут. Вы у них спросите: мыслимо ли дело, чтобы из семьи дядюшки Жака кто чужое присвоил? Да никогда, скажут вам, скорее Мес вспять потечет!
— Ладно, ладно, — нетерпеливо махнул рукой Франтичелли, понимавший едва ли половину из этой болтовни.
Пригнув голову, он шагнул в маленькую комнатку, где на лавке, укрытый лоскутным одеялом, лежал Цибульский. Рядом, на грубо сколоченном табурете, стоял кувшин. Пахло каким-то травяным отваром. Итальянец откинул одеяло, обнажив неестественно бледное тело. Раны были скрыты под повязками; кое-где сквозь ткань проступали пятна крови.
— Только сейчас его нельзя трогать, — просунул голову из-за плеча Миллера дядюшка Жак. — Рано еще. Вы его оставьте у нас еще недельки на две, а потом приходите. Сами видите, мы с женой о нем заботимся. Теперь уж ничего, а какой сначала плохой был…
— Не волнуйся, — ответил Франтичелли, — я не только воин, но и лекарь. Я знаю, как быстро поставить его на ноги. А сейчас не мешай мне, понимаешь?
— Конечно, мессир, — кивнул крестьянин и вышел из комнаты. Миллер последовал за ним, предпочитая держать хозяина в поле зрения. Но тот как-то неловко засуетился на месте, не спеша удаляться от двери больного, — уж очень ему хотелось узнать, что это за чудодейственное лечение, которое способно поставить на ноги едва живого человека. Нет ли тут, оборони Христос, колдовства?
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь! — громко провозгласил на латыни Франтичелли, угадавший сомнения хозяина. Услышав столь благочестивое начало, дядюшка Жак успокоился и проводил Миллера в просторную горницу, где хозяйка, рослая и дородная женщина, уже накрывала на стол.
— Не побрезгуйте нашим угощением, мессир, — хозяин подождал, пока гость усядется на лавку у стола, и сел сам.
Угощение не отличалось изысканностью: кисловатое домашнее вино, овечий сыр, пресные, хотя и пышные, лепешки — но Миллер, как и положено хрононавту, не отличался привередливостью. Дядюшка Жак надеялся, что гость разговорится за едой и расскажет о событиях во Франции и в дальних странах, откуда, несомненно, прибыли столь диковинно облаченные воины. Но беседа не клеилась — сказывалась разница между латынью и старофранцузским. Так продолжалось до тех пор, пока к компании не присоединился Франтичелли.
— Я провел стимулирующую регенерационную терапию, — сообщил он Миллеру по-английски, — думаю, через пару часов мы уже сможем довести его до леса.
— О’кей, — кивнул Миллер. Разумеется, прежде чем возвращаться в будущее, где Цибульский сразу попадет в госпиталь, надо сперва добраться вместе с ним до укромного места. Не годится растворяться в воздухе на глазах у жителей деревни. — Как он? Говорит?
— Да, хотя пока еще слишком слаб. Восемь ножевых ранений, большая потеря крови. На него действительно напали бандиты, сразу после прибытия. Он не успел применить парализатор.
— Ясно, — снова кивнул Миллер. Хрононавт не имеет права никого убивать, даже для защиты собственной жизни — дабы не вызвать изменений в истории. Впрочем, парализатор — неплохая замена оружию. То обстоятельство, что парализатор Цибульского и прочие его вещи попали в руки разбойников, Миллера и Франтичелли не беспокоило. Во-первых, все оборудование хрононавтов замаскировано под предметы подобающей эпохи, и незнающий не сможет привести его в действие. А во-вторых, и это самое главное, все приборы настроены на сигнал ЛИСа своего владельца и при удалении от хозяина на определенное расстояние попросту саморазрушаются, обращаясь в ржавчину и труху. Самые же главные устройства, включая ЛИС и, разумеется, трансхрон, обеспечивающий возвращение, имплантированы глубоко в тело хрононавта.
— Трансхрон не поврежден? — спросил Миллер.
— Нет, все тесты в норме.
Франтичелли отхлебнул вина из кружки, и дядюшка Жак воспользовался паузой, чтобы почтительно поинтересоваться, откуда прибыли гости.
— Мы — шотландские дворяне на службе у короля, — важно ответил итальянец.
Хозяин недоверчиво рассматривал их диковинные шлемы с гребнями, короткие и широкие мечи, кожаные сандалии на босу ногу, более приличествующие странствующему монаху, чем воину и тем более дворянину.
— А… какого короля? — осторожно спросил он.
«Вот черт, угодили в период смуты!» — подумал Франтичелли. — Во Франции только один законный король! — заявил он, грозно нахмурив брови.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться дядюшка Жак. — Просто, сами знаете, благородные господа, какие нынче времена…
«Благородные господа» были бы как раз не прочь это узнать, но не будешь же прямо спрашивать, какой сейчас год. Даже просто интересоваться делами в стране было бы странно: они, путешественники и слуги короля, должны быть осведомлены об этом лучше, чем крестьянин, всю жизнь проживший на одном месте…
В результате беседа хотя и сдвинулась с мертвой точки, но текла довольно вяло. Франтичелли старательно преувеличивал свое незнание языка, чтобы уходить от расспросов. Дядюшка Жак, чья словоохотливость требовала выхода, говорил больше, но, так и не уяснив, кому служат вооруженные гости, темнил, когда речь заходила о событиях государственного масштаба, и все больше жаловался на местные беспорядки, на шаставшие по округе банды. Некоторые из них, как понял Франтичелли, возглавляли не обычные разбойники, а соседские дворяне.
— Совсем житья не стало, мало что на путников, уж и на деревни нападают, — сетовал крестьянин. — У нас теперь каждый день на колокольне дозорный дежурит. Чуть что — в набат, и тут уж хватай, что у кого есть, выбегай из дома… Ладно, от обычной-то шайки отобьемся, а если, оборони Господь от такого несчастья, бургундцы пожалуют? Вот в запрошлом годе…
В этот момент в горницу вбежала девочка: «Папа, у Жаннетты опять началось!..» Воскликнув так, она остановилась, испуганно глядя на чужаков.
Франтичелли бросил косой взгляд на хозяина. Тот, похоже, был напуган еще больше, чем его дочь.
— Что случилось? — спросил итальянец, хотя Миллер пихал его в бок: дескать, не вмешивайся.
— Да нет, ничего, мессир, — пробормотал дядюшка Жак. — Жаннетта… моя старшая дочь, мессир…
— Так что с ней? — настаивал Франтичелли. — Она больна? Или, может быть, рожает?
— Нет, что вы, мессир, она еще совсем юная девушка! И она… нет, право, это все пустяки, не стоит и говорить!
— Ты же знаешь, я врач, — Франтичелли говорил мягко, что не очень вязалось с его воинским облачением. — Хороший врач. Без ложной скромности, других таких ты вряд ли встретишь. Я учился в Риме. (Это была чистая правда.) Ты помог нашему товарищу, а я постараюсь помочь твоей дочери. Позволь мне взглянуть на нее.
Крестьянин смотрел на него с сомнением. Он и сам понимал, что лекарь, способный за два часа поднять на ноги тяжелораненого, встречается не каждый день. Но можно ли довериться постороннему человеку, да еще такому странному?
— Дело в том, мессир… ее недуг не телесный. Да что я болтаю, старый греховодник, может, это и не болезнь вовсе, а благодать Божья!
— Для того и ученость, чтобы отличать одно от другого, — уверенно возразил Франтичелли.
Хозяин еще некоторое время колебался. Наконец решился.
— Хорошо, мессир. Простите мне мои сомнения, но вы же понимаете, Жаннетта мне не чужая… Вы ведь никому не станете об этом говорить? Сами знаете, как люди любят сплетни.
— Всякий целитель обязан хранить врачебную тайну, — заверил его Франтичелли и пошел за ним следом.
— Эй, ты куда? — окликнул спутника по-английски Миллер, мало что понявший в прозвучавшем диалоге. — Надеюсь, ты не забыл инструкцию?
— Да помню, — отмахнулся итальянец, скрываясь за дверью.
В комнате, куда привел его дядюшка Жак, находилась действительно совсем юная девушка, скорее, даже девочка лет четырнадцати. Правда, Жаннетта превосходила ростом многих своих сверстниц, но сейчас это было не слишком заметно, ибо дочка крестьянина стояла на коленях, вполоборота к вошедшим. Лицо ее, с неожиданно тонкими чертами, трудно было назвать красивым, однако оно отличалось тем обаянием, которое порой производит более сильное впечатление, чем совершенная красота. Но сейчас лицо это было искажено гримасой отрешенности. Широко распахнутые сияющие глаза смотрели в угол комнаты, но явно видели нечто совсем иное. Губы застыли в блаженной полуулыбке; из угла рта на подбородок сочилась струйка слюны. Девушка вздрагивала всем телом, раскачиваясь из стороны в сторону и стискивая руки перед грудью. Темные волосы, слипшиеся от пота, в беспорядке разметались по плечам.
— Давно это с ней? — спросил Франтичелли.
— С прошлого года, мессир, — ответил сокрушенно дядюшка Жак.
— Она говорит, что в такие минуты ей являются святые и ангелы Божьи. Может, это и впрямь благодать, а ну как наваждение? — крестьянин набожно перекрестился.
— Ни то и ни другое, — решительно возразил Франтичелли. — Твоя дочь больна, но, думаю, я смогу исцелить ее. А теперь оставь нас и ничего не бойся.
Дядюшку Жака явно не привела в восторг идея оставить свою дочь наедине с незнакомым мужчиной.
— «Не навреди» есть первая заповедь врача, — назидательно добавил Франтичелли. — Я клянусь тебе святой Троицей, — он перекрестился, вспомнив, в какую сторону это делал хозяин дома, — что твоей дочери не будет нанесен никакой урон. Если сомневаешься в моем искусстве, пойди взгляни, насколько улучшилось состояние нашего товарища за минувший час.
Некоторое время дядюшка Жак подслушивал под дверью, готовый, если что, прийти на помощь Жаннетте, но изнутри не доносилось никаких подозрительных звуков. Лишь один раз что-то тонко загудело, будто комар, и тут же смолкло. Наконец, утомившись ожиданием, хозяин дома вернулся в комнату, где скучал Миллер.
Они молча сидели друг напротив друга; время от времени в дверь с любопытством заглядывал кто-нибудь из детей хозяина и тут же исчезал, встретившись с суровым взглядом отца. Дядюшка Жак все больше сожалел, что доверился этому странному полувоину, полулекарю; и вот, когда он уже совсем извелся, в дверях, наконец, появился Франтичелли.
— Твоя дочь здорова, — объявил он. — Окончательное исцеление займет еще несколько дней, но припадков больше не будет. Сейчас она спит, но прежде, чем мы уйдем, ты сможешь разбудить ее и убедиться, что все в порядке, А потом пусть спит дальше. Не нагружай ее работой по дому в ближайшую неделю.
Дядюшка Жак вскочил на ноги.
— Не сейчас, — остановил его Франтичелли, — я скажу, когда будет можно.
Полчаса спустя он снова осмотрел Цибульского. Тот уже порывался встать, крайне досадуя, что, в нарушение инструкции, провел в неподходящем времени целую неделю. Франтичелли заверил его, что еще двадцать минут ничего не решают, и наконец позволил хозяину дома переговорить с Жаннеттой. Девочка ничего не помнила о лечении, но чувствовала себя хорошо. Дядюшка Жак рассыпался в благодарностях и — к вящей радости Миллера — решительно отверг попытку расплатиться за помощь Цибульскому новенькими монетами с профилем императора Траяна. Возможно, хозяйственная крестьянская натура и заставила его тут же пожалеть об этом благородном порыве, но слова были произнесены, и брать их назад было поздно.
Обменявшись любезностями с хозяином, двое хрононавтов, поддерживая под руки третьего, покинули дом семьи Дэй и двинулись в сторону леса.
— Зачем ты это сделал? — бурчал Миллер. — Уж лучше бы мы заплатили ему золотом!
— Действительно, Франтичелли, — поддержал его Цибульский, — конечно, это люди спасли мне жизнь, и я им благодарен, но вам не следовало…
— Я врач, — ответил итальянец, — я, в конце концов, давал клятву Гиппократа.
— Для хрононавтов она неактуальна, — напомнил Цибульский. — Мы не имеем права не только отбирать жизнь, но и спасать ее. Мы не можем допустить изменения истории, даже когда речь идет о жизни всего лишь одного человека.
— Я и не спасал ничью жизнь! Я знаю инструкцию не хуже вас. Диагноз этой девочки — экстатические парциальные судороги и мусционогенная эпилепсия. Это не смертельно. Я провел сеанс коррекции электрической активности ее мозга, а также ввел ей в кровь сто микрокапсул стабилизаторов, которые, поочередно растворяясь, обеспечат успешное течение реабилитационного периода. К счастью, современные технологии позволяют полностью излечивать эпилепсию. Вот и все. Конечно, может быть, в будущем из-за этих припадков ее бы сожгли, обвинив в связи с нечистой силой. Но мы, в конце концов, не можем предусмотреть всего. Любой наш шаг в прошлом теоретически может иметь непредсказуемые и далеко идущие последствия.
— Именно на это упирают сторонники запрета хрононавтики, — заметил Миллер.
— Но хрононавтика существует уже тридцать лет, и за это время не обнаружено ни малейших признаков изменения истории! — возразил Франтичелли.
— Существует теория, что они и не могут быть обнаружены, — сказал Миллер. — Просто, когда происходит изменение истории, меняется все — и любые материальные свидетельства прошлого, и наша собственная память.
— Ну, ты же знаешь: теория, выводы которой в принципе не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты экспериментально, не может считаться научной, — парировал итальянец.
Они вошли в лес и осмотрелись. Кажется, посторонних поблизости не было. Пора активировать трансхроны. Первым отправили Цибульского.
— Да, кстати, ты не спросил у хозяина, как называется их деревня? — поинтересовался Миллер, прежде чем включить прибор.
— Спросил перед уходом, Домреми. Тебе что-нибудь говорит это название?
— Впервые слышу.
— Вот и я тоже, — кивнул Франтичелли и исчез. Следом за ним исчез Миллер…
После прибытия их на базу Цибульский был сразу же отправлен в госпиталь, а Миллер и Франтичелли, пройдя карантинный контроль, вышли в рекреационный зал для прибывающих хрононавтов. Психологи не советуют сразу по возвращении из прошлого ехать домой; надо дать психике какое-то время для адаптации к ритму и реалиям родной эпохи. Правда, участников неудавшейся экспедиции в Римскую Галлию это не касалось — ведь они пробыли в прошлом лишь несколько часов. Однако вместо того, чтобы сразу проследовать на выход, Миллер устремился к монитору глобальной информационной сети и просмотрел свежий выпуск новостей.
— Ну что там? — небрежно осведомился Франтичелли.
— Ничего, — откликнулся Миллер, — Соединенное Королевство Великобритании и Франции столь же незыблемо, как и все последние семь веков.