Рая замолчала и уставилась в окно.
– И что было дальше? – поинтересовался я.
– Нам еще долго до больницы ехать? – осведомилась спутница.
– Совсем чуть-чуть. Вы поругались с Леной?
– Нет, – мрачно ответила Рая, – правда, после того идиотского дня рождения мы лишь на Восьмое марта пообщались. Ну а потом Юра позвонил и огорошил меня: «Егор умер, завтра похороны».
– Вы были на погребении?
– Да, вас видела, вы стояли у гроба, хуже вдовы выглядели, – зло ответила Шумакова. – Знаете, о чем я подумала на кладбище?
– Нет.
– Вы родственников Дружинина приметили?
– Понимаете, я был тогда в прострации, будто в тумане.
– Ага, – кивнула Раиса, – небось хлебнули из стаканчика.
– Никаких горячительных напитков я не пил.
– Не о водке речь, правда, на поминках все нажрались. Кстати, вас за столом я не увидела.
– Мне плохо стало, домой отправился.
– А-а-а. Я и говорю про стаканчик!
– Какой?
– Медсестра в толпе ходила, из бутылки лекарство наливала, от нервов, кто пил, мигом стекленел, – пояснила Рая, – я вот не стала прикладываться, а Ольгушку напоили до дурноты, она сидела вообще никакая. Зато Ленка…
– Что?
Рая скривилась.
– Иногда платочек к глазам прикладывала, все вокруг шептались: «Бедная, от горя окаменела». Народ у нас наивный, Ленку отличной женой считали: как же! – все прихоти Егора выполняет. То, что она по расчету с ним жила, только я знала, и одна я понимала, не от горя она окаменела…
– А от чего?
– Радость выплеснуть боялась, – ответила Рая, – небось подсчитывала в уме, сколько огребет. Клево получилось: Егор в могиле, а деньги его кому?
– Жене, – ответил я.
– Во! – подняла указательный палец Рая. – Точняк! Никто ей теперь не мешает приличное время выждать, с годик, и с Юркой под венец пойти. Ольгушка святой человек, она протестовать не станет, обнимет вдову и заплачет: «Леночка, как я рада! Ты молодая, строй свое счастье!» Ведь так?
Я машинально кивнул, насколько я знаю мать Егора, это единственно возможная ее реакция.
– Шоколадно получилось, – подвела итог Рая, – лучше и не придумать. Ухитрилась Ленка и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Ничего рушить не надо, разводиться, нервничать, все само произошло! Только вот меня сомнения замучили.
– Какие? – тихо поинтересовался я.
– С чего бы это Егору помирать? – прошептала Рая, широко раскрыв глаза.
– От сердечного приступа скончался, – ответил я, паркуясь у больницы.
– Не может быть! – безапелляционно воскликнула Раиса. – Дружинин был здоров как бык! Он и по горам лазил, и на байдарке плавал, и черт-те чего придумывал, у него нервы стальные, сердце из гранита! А еще он идиот!
– А этот вывод вы на каком основании сделали?
Раиса склонила голову набок.
– Он че, не понимал, как Ленке страшно?
– Она сумела убедить Егора в своей любви к экстремальным развлечениям.
– Значит, Егор кретин! – подытожила Рая. – А Ольгушка? Она любила невестку?
– Очень!
– И позволяла той прыгать без парашюта?
– Это как?
– А то ты не знаешь!
– Нет, – ошарашенно ответил я.
– Незадолго до своего дня рождения, – пояснила Рая, – Егор новую фишку придумал, их таких, ополоумевших, человек десять набралось. Во забава! Садятся в самолет, взлетают, потом вышвыривают парашют и за ним прыгают.
– Без ничего? – ахнул я. – С пустыми руками?
– Скорей уж с пустой головой, – буркнула Рая, – парашют надо поймать в полете, надеть и раскрыть.
– И Лена на это согласилась?!
– Ага, – кивнула Рая, – а что ей оставалось? У них в семье четко было: или она с Егором, или без него. В общем, повеселилась в тот день Ленок, явилась ко мне, губы трясутся, упала на диван и говорит: «С каждым разом все хуже, надо как-то Егора образумить, Ольгушка мне не помощница, она сыну слова поперек сказать не может. Наоборот, меня просит: «Лена, не оставляй мальчика одного, куда он – туда и ты». Скажите, Иван Павлович, разве это похоже на любовь к невестке?
Я заглушил мотор, вынул ключ из зажигания и ответил:
– Раечка, мать, ясное дело, больше любила Егора. Но она не третировала его жену, не ревновала и не разбивала их семью. Ольгушка не такая, она, наоборот, приняла Лену. Но все равно главным человеком в ее жизни оставался сын.
– Уж не дура, понимаю, – мрачно отозвалась Рая, – только несчастная Ленка перед смертью прошептала врачам не телефон свекрови, а мой. Небось не слишком в «любовь» мамы верила.
– Пойдемте, – предложил я, – надо подняться в отделение. Человек, который вам звонил, оставил свои координаты?
Рая кивнула, вытащила из кармана бумажку и медленно прочитала:
– Сергей Леонидович Павлов, третий этаж.
Я помог Рае выбраться из машины, и мы, сгорбившись, поплелись к центральному входу в больницу. Не знаю, как Шумаковой, но мне хотелось сейчас очутиться за тридевять земель отсюда.
Оказавшись перед стеклянной дверью с надписью «Отделение интенсивной терапии», Рая, явно испугавшись, попросила:
– Ты там… сам… выясни.
Я кивнул и отправился искать Павлова. Через полчаса я узнал, что именно случилось с Леной. Вчера она вошла в больницу, причем не в приемное отделение, а в общий холл, где сидят родственники, и еле слышно сказала дежурному:
– Мне плохо…
Секьюрити, не слишком разобравшись в ситуации, не отрывая глаз от газеты, равнодушно ответил:
– Гражданочка, в связи с эпидемией гриппа посещения разрешены лишь с семнадцати до восемнадцати. Видите, никого вокруг нет, нечего лезть, все равно не пущу.
– Нет, – прошептала Лена, – нет…
Не особо смекалистый охранник начал злиться.
– Не «нет», а «да». Мне сказано не пущать в другие часы, просите пропуск у лечащего врача.
– Мне плохо, – выдавила из себя Лена и стала валиться на пол.
Дежурный подхватил потерявшую сознание женщину, усадил ее на банкетку и ринулся в приемный покой. За Леной осталась наблюдать старуха-уборщица, сначала она причитала, потом, увидев, что женщина пишет что-то на листке бумаги, слегка успокоилась, значит, бабе стало лучше. Поломойка даже проявила христианское милосердие, угостила Лену чаем из своего термоса, наивно надеясь, что, хлебнув горячего, болезная придет в себя, но Лена внезапно упала без сознания на банкетку. Охранник не возвращался, бабка сама помчалась за врачами.
Это только в сериале «Скорая помощь» люди в белых халатах, бросив все дела, кидаются к человеку, который внезапно теряет сознание у приемной стойки, в реальной жизни все иначе. К Лене подошли, когда ей стало совсем плохо. Вот тут, сообразив, что в холле находится почти труп, «гиппократы» развили бурную деятельность, подняли Дружинину в кардиологию и вручили Сергею Леонидовичу. Павлов отнюдь не обрадовался тяжелой пациентке, но свой долг врача выполнил. В результате его активных действий Лена пришла в себя, более того, она сумела назвать телефон подруги и прошептать:
– Пусть приедет Рая.
А еще она назвала свое имя и фамилию. Но, увы, после этого Дружинина умерла. В ее сумочке не было никаких документов, только ключи, мелочь и сложенный листок с надписью «Передать Эдите».
– Вам предстоит тяжелая процедура, – вздыхал Сергей Леонидович, – ее надо опознать.
Я вздрогнул.
– Это необходимо?
Сергей Леонидович развел руками:
– Увы.
– Но Лена же представилась, – я попытался увильнуть от посещения морга.
– В подобном состоянии человек способен на неадекватные реакции. Медсестра спросила: «Как вас зовут?», больная ответила: «Лена Дружинина» – и замолчала. Может, она вовсе не себя назвала, а про подругу вспомнила. Вы ей кто?
– Лучший друг ее мужа.
– Понятно, – ехидно протянул Сергей Леонидович.
К моим щекам прилила кровь.
– Это не то, о чем вы подумали.
– Я ничего дурного не подумал, – засуетился Павлов, – я очень хорошо вас понимаю. Пусть приедет муж!
– Он умер, – ответил я, – недавно совсем.
– Ой-ой, – покачал головой кардиолог, – инфаркт молодеет, и, что интересно, чем меньше лет пациенту, тем он тяжелее. Родственники у нее есть: мать, сестра?
– По-моему, нет.
– Тогда вам надо идти.
– В коридоре сидит лучшая подруга Лены, – малодушно заявил я.
– Мне все равно, кто ее опознает, – пожал плечами Павлов.
Я вышел в коридор, Рая, сцепив пальцы в замок, нервно спросила:
– Ну? Это она? Точно? Не ошибка?
– Умершая женщина назвалась Леной Дружининой.
– Боже! – схватилась за щеки Рая.
– Но вдруг это не она? Вам… тебе… вам придется пройти в морг и взглянуть на покойную.
– Ой, нет! – взвизгнула Рая. – Может, ты сам?
– Понимаете, я не слишком хорошо знал Лену, – забубнил я, – а вы лучшая ее подруга.
– Я боюсь, – прошептала Шумакова, – прямо до одури.
Мне следовало, наверное, проявить мужество и избавить даму от тягостного мероприятия, но я совсем потерял самообладание и ляпнул:
Мне следовало, наверное, проявить мужество и избавить даму от тягостного мероприятия, но я совсем потерял самообладание и ляпнул:
– В холодильниках люди лежат без одежды, мне как-то неудобно.
– Ну? – вышел в коридор Сергей Леонидович. – Идете? Кто из вас?
Я вжался в стену, Рая решительно выпрямилась:
– Пошли. Мужики все трусы.
Павлов хмыкнул, и они с Шумаковой удалились. Я обвалился на стул. В нескольких метрах отсюда находится Егор, утром я разговаривал с его лечащим врачом Татьяной Михайловной. Она сообщила, что у него состояние средней тяжести.
Если сейчас примчаться в палату и огорошить Егора сообщением о смерти Лены, то ничего хорошего из этого не получится. В конце концов, Дружинин сам виноват в кончине супруги, Елена сильно перенервничала, узнав о смерти любимого мужа, и вот результат. Хотя почему любимого? Теперь-то мне известно, какие узы связывали Леночку и Юрия. Она обожала Трофимова, но уйти от Егора к любовнику никак не решалась, дорогой в прямом и переносном смысле слова Юрочка не желал жить в нищете, он просто «доил» Дружинину. Смерть Егора – подарок Лене, она стала богатой вдовой и могла связать свою судьбу с тем, кого обожала. Минуточку… Да ведь она же знала, кто такой Юрий, и не могла считать его доктором, она была в курсе, что похороны – розыгрыш. Трофимов не положил в гроб Дружинину мобильные и не стал выкапывать Егора, он знал о завещании! Юрий нацелился на деньги Лены! Интересно, кому из любовников первому пришла мысль воспользоваться тем, что Егор решил устроить спектакль на кладбище, и похоронить его заживо, чтобы потом пожениться?
Ловко получилось! Егор спланировал собственную смерть. Так кто автор затеи? Лена? Юра? И где Трофимов? Я очень сомневаюсь в том, что он жив. Может, Лена убила любовника? Сначала решила оставить в могиле мужа, потом расправилась с Юрием и, не выдержав нервного напряжения, заработала инфаркт. А вдруг я ошибаюсь и Лена ни при чем? Кто тогда?
Глава 21
Хлопнула дверь, в коридоре появилась бледная до синевы Рая.
– Это она, – прошептала Шумакова.
– Ты уверена?
– Да, и сумка ее, – шмыгнула носом она, – я подарила ей на Новый год, тут кошелек, косметика и письмо с надписью «Передать Эдите». Что теперь делать?
В растерянности мы уставились друг на друга. В моей голове бились разные мысли. Сообщать Егору о смерти Лены нельзя. Во-первых, он встревожится, и ему станет еще хуже, во-вторых, неизвестно, кто решил убить Дружинина. Коли это Трофимов и если он жив, то мой друг находится в большой опасности, ему сейчас лучше мирно дремать в клинике под именем Ивана Павловича Подушкина. Я даже Ольгушке, страшно переживающей кончину сына, не намекнул о том, что Егор жив. Но не можем же мы с Раей похоронить Лену тайком!
– Слава богу, теперь все ясно, – сказал появившийся Павлов.
Я вцепился ему в плечо.
– Доктор, скажите, сколько времени тело может храниться в холодильнике?
– А что? – вопросом на вопрос ответил Павлов.
– Неделю?
– Больше, конечно.
– Две?
– Теоретически и год пролежит, – ответил Сергей Леонидович, – только никто его столько держать не станет.
Я подтолкнул кардиолога к кабинету.
– Помогите нам, пожалуйста. У Лены есть родственники, но они… э… в Америке. Я заплачу любую сумму, только продержите покойную до их приезда.
Павлов взъерошил волосы.
– Мне платить не надо, идите на первый этаж, в комнату пятнадцать, там сидит Марина Васильевна, думаю, она решит вашу проблему.
В указанной комнате меня приняли радушно и все быстро решили. Я расстался с некоей суммой, получил в обмен на нее ворох квитанций и был огорошен предложением:
– Мы можем и ритуальные услуги оказать.
– Огромное спасибо, – выдавил я из себя.
– Работаем для людей, – улыбнулась Марина Васильевна, – значит, пока Дружинину на две недельки придержим, а там, если родственники не прилетят, продлим срок. Не беспокойтесь. Вы платите, мы стараемся.
Оказавшись в машине, Раиса пошмыгала носом, потом сказала:
– У меня денег на похороны нет!
– Не волнуйтесь, я все возьму на себя.
– И к свекрови ее я не поеду!
– Не надо.
– Письмо Эдите сами везите!
– Но у меня нет ни ее адреса, ни телефона.
– Тормози, – велела Рая.
– Где? – растерялся я.
– У метро! – рявкнула она.
«Жигули» покорно замерли у столба с буквой «М».
– Я ей и так много помогала, – нервно заявила Рая, вытаскивая телефон, – вот сейчас номер напишу, звони Эдите, развози сам записки, объясняй все, мне плохо, голова болит, температура поднялась, грипп подхватила. С Юркой я ее покрывала и в морг ходила, теперь твоя очередь суетиться. Знаю, знаю, на тех, кто подставляется, охотно катаются. Ща начнется: Рая, гони бабки на гроб, блины пеки, народ оповещай! Нетушки, без меня!
Я не успел и глазом моргнуть, как Раиса юркой лаской выскочила из машины и опрометью кинулась к метро. Сумочка и конверт с нацарапанными наспех цифрами остались лежать на переднем сиденье.
Я облокотился на руль. Интересно, существует на свете женская дружба или это понятие из области сказок? Милые дамы любят обвинять представителей противоположного пола в черствости, а сами?
– Дзынь, дзынь, дзынь, – заплакал телефон, «номер не определен» – высветилось на дисплее.
– Алло, – ответил я, – слушаю.
– Вава! Едешь с нами за кроватью! – проорали из трубки.
– Николетта? Это ты?
– А кто еще? Что за идиотские вопросы? Собирайся живей, мы уже в пути!
– Куда?
– В магазин, – окончательно рассердилась маменька, – боже, ты невероятно непонятлив. Ха-ха-ха, милый, это уже слишком, ха-ха-ха, ой-ой, не дури…
– Ты ко мне обращаешься? – растерялся я.
– Да, то есть нет. Владимир Иванович безобразничает! Поторопись!
– Это ко мне относится? – уточнил я.
– Вава! Торговый центр «Каро», мы будем там через полчаса!
Я чихнул и вытащил атлас.
Ничего ужаснее, чем поход с маменькой за покупками, и придумать нельзя. Отчего я соглашаюсь на мучения? Наверное, из-за природной предрасположенности к мазохизму, и потом, вы пробовали остановить руками летящую прямо на вас баллистическую ракету? Нет? А почему? Ах, она разорвет вас на части! Вот и Николетта превратит меня в лоскуты, если я попытаюсь оказать сопротивление.
Войдя в торговый центр, я завертел головой в разные стороны. В связи с поздним временем в магазине почти не было покупателей, с потолка лилась тихая музыка и чирикали невесть откуда взявшиеся тут птички. Благостное настроение охватило меня, больше всего я люблю спокойные мелодии и…
– Это дрянь, – донесся визгливый голос, – такое нельзя даже показывать приличным людям!
Я вздрогнул, потряс головой и решительно двинулся на звук в расположенный рядом салон. Николетта нашлась, это она сейчас строит продавцов по ранжиру.
– Вава, – вскрикнула маменька, стоявшая посреди небольшого зальчика, – наконец-то! Мы пришли выбирать новую кровать, да, милый?
Владимир Иванович кивнул и прикрыл веки, вид у моего благоприобретенного отчима был осоловелый. Николетта же, наоборот, полнилась нерастраченной энергией.
– Вава, – заявила она, – тут целых три этажа, куда пойдем сначала?
– А зачем тебе кровать? – весьма неосторожно поинтересовался я.
– Господи, – подпрыгнула маменька, – я же не могу лечь на старое брачное ложе!
– Почему? – я вновь проявил редкостную тупость. – У тебя спальня настоящей карельской березы, теперь такую днем с огнем не сыщешь!
Николетта ущипнула меня за бок и, покосившись на Владимира Ивановича, который, выпав из состояния спящего сурка, ощупывал ближайшую к нему софу, бормотнула:
– Вава, на карельской березе я спала еще с Павлом! Это не этично, компренэ? Вольдемар обидится!
– По-моему, Владимиру Ивановичу все равно, – отметил я, но Николетта уже ринулась к мужу.
– Дорогой, брось осматривать барахло! Девушка, эй, вы, вы в невозможно короткой юбке, право, зря администрация позволяет продавцам так одеваться! Где тут кровати, достойные меня?
Девица окинула взглядом Николетту, потом очень мило ответила:
– Я не продавец, но полагаю, бабуся, тебе подойдут дровни, сделанные на Чукотке.
Николетта заморгала, а юная покупательница, быстро повернувшись на каблучках, ушла прочь.
– Чукотские дровни?! – взвизгнула, придя в себя, маменька.
– Подобным мы не торгуем, – презрительно ответила соизволившая подойти к нам продавщица.
Лицо маменьки приобрело цвет переспелой свеклы, я закрыл глаза и мысленно начал возносить молитвы. Сейчас тут случится цунами с землетрясением.
– Любезнейшая, – вдруг произнес Владимир Иванович, – выслушайте меня внимательно. При всем моем уважении к Чукотке, сомнительно, что там есть густые леса для производства мебели. Кровать я хочу – хай-класса. Моя жена должна получить все лучшее, потому что она моя жена. Понятно объясняю?