Я кивнул:
– Понимаю. Председатель общества «Милосердие» Элеонора тоже долго передвигалась в коляске, поэтому я представляю себе, с какими трудностями столкнулась Эдита Львовна. Из комнаты в комнату не попасть, по лестнице не спуститься, чашку самой из шкафчика не достать. Увы, наш мир приспособлен лишь для молодых и здоровых. Да что там инвалидная коляска! Один мой приятель заболел диабетом, потребовалось специальное питание. И выяснилось, что проблема практически неразрешима, ничего для бедных диабетиков в России не выпускают: ни колбасы, ни сыра, ни печенья, а если и есть что-то, то в основном немецкого производства и стоит дорого. Больным людям одна гречка остается. Простите, как вас зовут?
– Аля, – ответила женщина, – я соседка Эдиты, дружила с ее дочерью Аленой. После того как та скончалась, стараюсь помочь старухе. Эдита Львовна совсем одна, хорошо хоть материальных проблем нет. Ее муж был известным человеком, он жену очень любил, баловал, покупал драгоценности, вот теперь Эдита мне колечко дает, я его продам, на полученное она и живет. До недавнего времени у нее была прислуга, но она замуж удачно вышла, и началась круговерть. Кого ни найму – убегают. Да оно и понятно почему!
– У Эдиты Львовны трудный характер, капризничает?
– Нет, она очень милая, одна беда – с ней постоянно говорить надо, – вздохнула Аля, – категорически не переносит молчания. Ну первый раз про ее жизнь слушать интересно, второй тоже ничего, третий уже напрягает, а дальше просто мрак. И ведь одно и то же твердит. У меня голова кругом идет! Пообщаюсь с ней часок-другой, и словно всю кровь из вен выкачали. Три дня назад от Эдиты сбежала очередная сиделка, я договорилась с другой, обещали прислать к десяти утра, но ее до сих пор нет! А меня в офисе ждут, ну как начальству объяснить, что не явилась на службу из-за соседки? Еще уволят, знаете, теперь очень сложно устроиться!
– Давайте я вам помогу, – предложил я.
– Каким образом? – грустно спросила Аля.
– Посижу с Эдитой Львовной, пока медсестра не явится, а вы идите на работу.
– Да? – настороженно вскинула брови Аля.
– Вот, смотрите, это мой паспорт, я москвич. Кстати, мой отец был писателем, его звали Павел Подушкин.
– «Звезды летят вверх» не он написал? – оживилась Аля.
Я кивнул.
– Верно, и еще много других романов, отец очень любил слово «Звезда», оно есть почти в каждом названии его книг.
– Ой, – обрадовалась Аля, – моя мама вашего папу обожала, у нас дома почти все его произведения имеются. Ну надо же!
– Я и сам пописываю, сейчас задумал роман, в котором собраны воспоминания пожилых людей. Тема: шестидесятые годы, очень интересно сравнивать мемуары, у каждого свой взгляд на прошлое, – быстро начал я врать. – Леночка, бывшая прислуга Эдиты, вышла замуж за моего лучшего друга Егора. Недавно я был у них в гостях и обмолвился о сложностях с рукописью, Лена, добрая душа, посоветовала мне взять интервью у Эдиты, вот, дала письмо к ней.
В глазах Али загорелась надежда.
– Иван Павлович, вы и правда тут посидеть можете?
– Да, причем с удовольствием и явной пользой для себя. Если медсестра придет, я уйду, в противном случае дождусь вас.
– Вот счастье! – воскликнула Аля. – Иван Павлович, мне вас господь послал.
Глава 24
Эдита, как когда-то Элеонора, сидела в инвалидной коляске явно не российского производства. Но на этом сходство между моей хозяйкой и пожилой дамой заканчивалось. Эдита Львовна оказалась милой, ласковой старушкой. Если вы читали в детстве немецкие сказки, то наверняка видели иллюстрацию: из пряничного домика выходит тетушка Гретель, румяная, как яблочко, на круглом добродушном лице играет широкая улыбка, на пожилой фрау блузка, длинная юбка, фартук, а волосы идеально причесаны. Эдита как две капли воды походила на тетушку Гретель, только у нее отсутствовал передник, а на коленях лежал клубок шерсти.
– Значит, вы пишете книжку? – проворковала она, выслушав Алю. – Это очень хорошо.
Я кивнул. Аля по всей форме представила меня, и старушка не сомневалась, что перед ней литератор.
– Поколения сменяют друг друга, – начала беседу Эдита, – люди уходят в небытие, пропадает бесценный опыт, накопленный годами. Кто сейчас знает, что волновало какую-нибудь княжну, жившую в подмосковной усадьбе? Да про нее забыли навсегда, а ведь жила, любила, мучилась, думала и ушла в безвестность. Поэтому ваша идея опросить стариков и составить книгу мемуаров мне по душе. Ладно, начну о себе. Я, уважаемый Иван Павлович, коренная москвичка, родилась в районе Китай-города. А вот папенька мой из французов, вы удивлены?
– Очень, – соврал я.
Эдита удовлетворенно засмеялась.
– Именно так! Его звали Леон, и отчество мое – Леоновна, Львовной люди стали звать для простоты. Матушка моя из дворян, хороший род, правда, не особенно богатый. Варвара Никитина, так ее звали. А бабушка…
Речь Эдиты текла плавно, иногда старушку уносило в сторону, она начинала слишком подробно описывать свою детскую комнату или сервиз, который ее матушка доставала из шкафа только на Пасху. Я терпеливо ждал, пока клубок повествования докатится до нынешних времен. Более часа Эдита Львовна описывала тяготы, выпавшие на ее детство и юность, потом вдруг примолкла.
– Принести вам чаю? – заботливо спросил я.
– Нет, голубчик, – отказалась старушка.
– Вы, наверное, были счастливы в браке, – подтолкнул я бабусю к новому витку рассказа.
Но Эдита Львовна не поддалась на провокацию.
– Очень, – коротко ответила она, – только мой супруг давно умер, мы с дочерью жили одни, недавно скончалась и Алена. Собственно говоря, все интересные, значимые для вашей книги события случились до моего замужества. Я коренная москвичка, а мой папенька из французов, вы удивлены?
Сообразив, что сейчас милейшую Эдиту Львовну понесет по второму кругу, я быстро спросил:
– А как к вам попала Лена?
– Это кто? – совершенно искренне удивилась Эдита.
– Домашняя работница, – напомнил я, – вы еще замуж ее хорошо выдали.
– Не помню, дружочек, – вздохнула старушка.
– Как же, – настаивал я, – Леночка, она стала супругой Егора Дружинина.
Эдита вздрогнула.
– Э… э… может, и так. Но чем вам интересна поломойка? Маменька моя из дворян, увы, оскудевший род…
– Я принес вам письмо от Лены, – перебил я хитрую, почему-то не желавшую говорить о своей любимице Эдиту.
Бабуся кашлянула.
– Мне?
– Да, вот оно, держите.
Эдита Львовна взяла записку, водрузила на нос очки, висевшие у нее на груди на шнурке, осторожно развернула листок и уставилась на него.
Повисло молчание, потом Эдита посмотрела на меня и тихим голосом осведомилась:
– А где Лена?
Я заколебался, огорошить старуху известием о кончине Елены не хотелось, может, не стоит ей знать правду?
– Вы ведь дружили? – я сделал вид, что не расслышал ее вопроса.
Старушка медленно сняла очки.
– Алена, царствие ей небесное, считала меня выжившей из ума курицей. Сколько я ни пыталась открыть ей правду, ничего не получалось. Позову ее к себе в спальню, усажу и начну: «Деточка, послушай меня», только дочь спустя десять минут вскакивала и убегала. Не подумайте, что Аленушка хамка! Нет, она была очень заботлива, внимательна, просто считала мать дурой. Я достучаться до нее не сумела, к сожалению, рано обезножела, без сопровождающего из дома выйти не могла, а когда узнала, где живет Егор, было уже поздно, ну не в коляске же ехать! Да и мне туда нельзя. И тут господь послал Лену. Я ведь ей не сразу открылась, присматривалась, прикидывала, тот ли человечек…
– Зачем вы выдали Лену замуж за Егора? – не выдержал я.
Эдита Львовна объяснила:
– Девочка влюбилась. Я этого Дружинина в глаза не видела, но со слов Леночки составила о нем определенное мнение. Так что с Леной?
– Ну… ничего, – замямлил я.
– Где она?
– В Москве.
– Почему же не приходит ко мне и не звонит? – занервничала Эдита. – Мы раньше два раза в неделю встречались! Куда она подевалась? Иван Павлович, отчего вы молчите?
Я начал судорожно кашлять, а Эдита Львовна говорила без остановки.
– Секундочку, это странно! С чего бы Лене передавать с вами письмо? Она могла бы сама приехать! Не понимаю!
Воцарилась тишина, я уставился на Эдиту, старушка впилась взглядом в меня, пару секунд мы оба молчали, потом Эдита Львовна прошептала:
– Лена умерла!
– Да, – кивнул я, – простите, не хотел быть вестником несчастья, но…
– Помолчите, – резко перебила меня Эдита, – умоляю, ни слова!
Я послушно захлопнул рот, старушка медленно развернула коляску, подъехала к окну и уставилась на улицу.
Спустя четверть часа я решил нарушить молчание и осторожно осведомился:
– Может, все-таки я заварю вам чаю?
Эдита Львовна отъехала от окна и подкатила ко мне.
– Хорошо. Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Вы ведь из милиции?!
– Может, все-таки я заварю вам чаю?
Эдита Львовна отъехала от окна и подкатила ко мне.
– Хорошо. Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Вы ведь из милиции?!
– Нет, нет, – начал отрицать я.
Эдита Львовна засмеялась.
– Я велела вам молчать, если еще раз откроете рот, то ничего не узнаете. Очень хорошо понимаю, зачем вы пришли. Леночка, наверное, перед смертью призналась. Ее убил Егор Дружинин, узнал все и лишил жизни.
– Нет, – вскинулся я.
– Откуда такая уверенность? – хмуро поинтересовалась Эдита.
– Он не мог.
– Почему?
– Дружинин умер до кончины Лены.
– Умер?
– Да.
– Точно?
– Вы о чем?
– С него станется прикинуться трупом, – зло заявила Эдита, – в гроб ляжет и зарыть себя велит, а потом выползет и воскреснет под другим именем.
Я вздрогнул, милая старушка, до слез похожая на тетушку Гретель, неожиданно попала острым носком туфли в раскрытую рану.
– А что, Егор уже один раз проделывал такое? – вырвалось у меня.
Эдита Львовна хлопнула себя ладонью по коленям.
– Б…! Так я и знала! Снова ушел! Интересно, где он теперь вынырнет?
Пораженный площадным словом, вылетевшим из уст божьего одуванчика, я замер на стуле.
– Чего затаился? – прищурилась Эдита. – Не ожидал? Решил, что к убогой приплелся? Нет, котик. Я здоровее многих и уж точно умнее. Видно, нет у меня иного выбора, придется работать с тем, кто приплыл. Ладно, слушай историю. Мой отец был…
Тут старуха осеклась, звонко расхохоталась и спросила:
– Чего сжался? Думаешь, снова про француза песню заведу? Нет, сейчас правду скажу, но тебе, чтобы во всем разобраться, надо меня внимательно послушать. Ну поехали! Давай знакомиться заново. Я Вера Владимировна Завьялова, дочь поэтессы и профессора истории.
Я молча смотрел на старуху. Те, кто читал немецкие сказки, должны помнить, что тетушка Гретель не была ни милой, ни ласковой. Своей улыбкой и радушными речами она заманивала в домик непослушных детей, а потом делала из них пряники. Стены избушки подъедали мыши, и бабуля постоянно ремонтировала жилище.
Верочка Завьялова, дочь обеспеченных и интеллигентных родителей, росла, к огорчению мамы и папы, настоящей бестией. Никаких авторитетов для девочки не существовало, никого она не слушалась и не боялась. Впрочем, Вера была умна и старалась быть как все, но в душе девочки кипели страсти. Она рано поняла: жить, как отец с мамой, она не способна. Размеренная работа, устоявшийся быт, чаепития по воскресеньям с друзьями, регулярные походы в театр или консерваторию – все вызывало тоску. Верочка очень жалела, что война началась, когда она была крошкой, девочка с огромной охотой удрала бы на фронт. Не следует думать, что она, как большинство ее сверстников, являлась оголтелой патриоткой. Нет, Завьяловой хотелось приключений, но малый возраст не позволил ей осуществить это желание.
В самом начале пятидесятых Верочка, студентка-первокурсница, возвращалась домой поздним вечером. Уж сколько раз мать повторяла дочери:
– Не задерживайся, мы живем на отшибе, на улице темно, вдруг нехороший человек подстережет!
Верочка мирно соглашалась, но раньше полуночи дома не появлялась.
Объяснения каждый раз были новые: зачиталась в библиотеке, профессор оставил для дополнительной консультации, навещала больную подругу. На самом деле Верочке просто не хотелось сидеть вечером около нудной мамы.
Но вернемся к дню, который стал поворотным в судьбе Веры. Было тридцатое декабря, падал крупный снег, редкие прохожие тащили домой авоськи с незрелыми абхазскими мандаринами. Неожиданно на Веру напала тоска, лично ей праздник ничего хорошего не сулил, очередные посиделки с родичами за столом, ни в какую компанию ее не отпустят. Отец с матерью считают, что Новый год следует отмечать дома, сначала выпить шампанское, потом пойти поздравить соседей и вместе с ними танцевать под патефон. Может, это и неплохое времяпрепровождение, но у Веры от него сводило скулы. Да еще накануне ночью ей приснился сон: она идет по цветущему полю, а навстречу с букетом роз бежит парень, высокий, смуглый, волосы у него темно-каштановые, нос с горбинкой. Но главное – глаза! Темно-синие, какие-то нереальные.
«Верочка, – выдохнул прекрасный принц, – я твоя судьба, не упусти меня, не потеряй, сумей разглядеть в толпе! Не проворонь наше счастье».
Девушка проснулась в эйфории, но потом она даже всплакнула, ну зачем ей приснился этот красавец? Ведь наяву такого не встретить.
Погруженная в мысли, Верочка брела домой, вдруг чья-то решительная рука схватила ее за плечо и развернула.
– Снимай шубу, шапку, часы, гони кошелек, – велел незнакомый парень.
Верочка посмотрела в его лицо и онемела, настолько хорош был грабитель: темно-каштановые волосы, нос с горбинкой, красиво очерченный рот, брови вразлет и темно-синие, нереальные глаза. Это был тот самый принц из сна.
– Оглохла? – торопил разбойник. – Ну, шевелись. Или не поняла? Шубу!
За спиной Веры заскрипел снег.
– Девушка, у вас проблемы? – послышался командный голос.
Вера обернулась, через двор спешили двое милиционеров.
– Нет, нет, – крикнула Верочка, – мы с женихом просто прощаемся!
– А-а-а, – протянул один из патрульных, – а то нас вызвали, тут одну ограбили полчаса назад, деньги отняли и кольцо, парень такой смуглый…
Вера звонко рассмеялась.
– Может, и был грабитель, да он уж, наверное, удрал, получил свое, теперь гуляет. На свете много смуглых людей, мой жених к уголовному миру отношения не имеет, это аспирант моего отца, профессора Завьялова. Я живу в доме пять, вон он, в конце переулка, хотите паспорт покажу? Мы здесь уже минут десять находимся и никого не видели, правда, Илюша?
– Да, – спокойно ответил грабитель, – мы ничего не нарушаем.
Патрульный взял под козырек:
– Простите.
– Ничего, – очаровательно улыбнулась Верочка, – мы понимаем, такая у вас служба.
Топая валенками с калошами, милиционеры ушли, девушка посмотрела на грабителя.
– Я Вера, а тебя как зовут?
– Илья, – буркнул уголовник.
– Случайно угадала, – засмеялась она.
– У тебя отец правда профессор? – внезапно поинтересовался Илья.
– Да, – кивнула Вера.
– Повезло тебе, – скривился парень, – а мой пьяница, хоть бы помер скорей!
– Ты с моими родителями не жил! – воскликнула Верочка. – Вот где беда!
– Неужели у профессора денег нет? – ухмыльнулся Илья. – Да и не похожа ты на оборванку.
– Не в деньгах счастье, – воскликнула Верочка, – мои предки не бедствуют, но они такие нудные! Сил нет! Убежать хочу, да некуда.
– Дура! – хохотнул Илья. – Кто ж с мягкого дивана уходит!
– Я, – ответила Вера, – душит он меня, мягкий диван!
– Поспи с мое на рванине, на полу, другое запоешь, – окрысился Илья.
Вера взяла его за руку:
– Пошли.
– Куда? – растерялся уголовник.
– К тебе, на рванину, – сказала Вера.
Илья попятился.
– Ты сумасшедшая? – спросил он. – А вдруг у меня баба есть?
– Я ее убью, – прошептала Вера, – задушу, только чтобы быть с тобой.
Парень покачал головой:
– Странно как-то! С чего бы тебе мне на шею вешаться!
Вера обвила руками шею Ильи, приблизила свое лицо вплотную к его и, безотрывно глядя в невероятно, нереально синие глаза, ответила:
– Ты приснился мне прошлой ночью, я тебя полюбила сразу и на всю жизнь.
– Эй, постой, – испугался столь бешеного натиска Илья, – ты врешь!
– Хорошо, – кивнула Вера, – можешь здесь подождать?
– Зачем? – насторожился он, но Вера уже бежала к подъезду.
Ноги ее разъезжались в разные стороны, руки тряслись, больше всего она опасалась, что Илья убежит прочь. Как потом найти его?
Когда Верочка, не чуя под собой земли, принеслась назад, Илья стоял в переулке.
– Вот, смотри, – запыхавшись, сказала профессорская дочь и раскрыла небольшую сумку.
Илья заглянул внутрь и присвистнул.
– Где взяла?
– Драгоценности мамины, кое-что от бабушки осталось, а деньги отцу выдали, это премия по итогам квартала, – пояснила Верочка, – видишь, я с приданым.
Илья нервно оглянулся, схватил девушку за руку и, бросив:
– Рвем когти, – повел ее к остановке трамвая.
Глава 25
Началась новая, восхитительная, на взгляд Веры, жизнь. Для начала она изменила свою внешность, отстригла длинные, до пояса, косы, превратилась в пергидрольную блондинку и сделала перманент. Скромная студентка выщипала брови, стала активно пользоваться пудрой и ярко-красной губной помадой. Естественно, в институте Верочка более не появлялась, домой не звонила, о себе не напоминала. Илья раздобыл паспорт на имя Маши Зоркой, колхозницы, приехавшей в Москву из-за Урала.
Участковому, заглянувшему в барак, где жил Илья, парень спокойно показал ее паспорт и заявил:
– Слышь, гражданин начальник, не зверствуй! Сеструха она мне, двоюродная. В колхозе жрать нечего, вот, хочет в Москве счастья попытать. Девка тихая, беды не будет.