Через некоторое время Реардэн обратил внимание на окружающих его женщин; все они казались похожими на Лилиан — такие же холеные, с тонко выщипанными неподвижно приподнятыми бровями и застывшими в деланном веселье глазами.
Он заметил, что они пытаются флиртовать с ним и Лилиан наблюдает за этим, наслаждаясь безнадежностью их попыток. Это, думал Реардэн, и есть счастье женского самолюбия, о котором она умоляла его; он не жил по таким нормам, но должен был принимать их во внимание. Он повернулся, намереваясь скрыться в группе мужчин.
Он не мог найти ни одного открытого высказывания в беседе мужчин; о чем бы они ни разговаривали, предмет, казалось, не был истинной темой обсуждения. Реардэн слушал, как иностранец, который распознает некоторые слова, но не может связать их в предложение. Один молодой человек, дерзкий от выпитого, шатаясь, прошел мимо группы мужчин и, ухмыляясь, бросил: «Получил урок, Реардэн?» Реардэн не знал, что имел в виду этот крысеныш, но остальные, похоже, знали; мужчины выглядели ошарашенными и втайне довольными.
Лилиан отошла от него, словно предоставляя ему возможность понять, что не настаивает на его неотлучном присутствии. Он уединился в углу, где никто не мог ни увидеть его, ни заметить направления его взгляда. Теперь он позволил себе взглянуть на Дэгни.
Он смотрел на серое платье, на колыхание мягкой материи при движении, мгновенно образующиеся складки, тени и свет. Платье казалось голубовато-серой дымкой, застывшей в быстром протяжном изгибе, нисходящем к коленям и к кончикам туфелек. Он помнил каждую линию, которую очертит свет, если дымка рассеется.
Реардэн почувствовал глубокую, сверлящую боль — это была ревность к каждому разговаривавшему с ней мужчине. Он никогда не чувствовал этого раньше, но ощутил здесь, где все, кроме него, имели право приблизиться к ней.
Потом, словно от неожиданного резкого удара, на миг лишившего его зрения, он ощутил необъятное изумление — зачем он, собственно, здесь и что делает? В этот момент Реардэн забыл все дни и догмы прошедшего, свои убеждения, проблемы; его боль исчезла; он знал лишь одно — будто ясно увидел с большого расстояния, — человек живет ради достижения своих желаний; и он поражался, зачем находится здесь, удивлялся, что кто-то имеет право требовать, чтобы он тратил единственный, невозместимый час своей жизни, тогда как его единственным желанием было обнимать стройную фигуру в сером — все оставшееся ему для существования время.
В следующий момент Реардэн почувствовал дрожь, возвращения сознания. Он ощутил пренебрежительное движение губ, сжатых в слова, которые он прокричал самому себе: «Ты подписал контракт, так выполняй его!» Потом он вдруг понял, что в деловых отношениях гражданский кодекс не признает договора, в котором для какой-либо из сторон не предусмотрено адекватное вознаграждение или компенсация. Реардэн не понял, почему он об этом подумал. Мысль казалась неуместной. Он отбросил ее.
Когда Джеймсу Таггарту удалось остаться одному в темном углу между горшком с пальмой и окном, он увидел, что к нему пробирается Лилиан Реардэн. Он остановился и подождал. Он не догадывался о ее целях, но по ее виду понял, что ему есть резон выслушать ее.
— Тебе понравился мой свадебный подарок, Джим? — спросила Лилиан и засмеялась при виде его смущения. — Нет, не пытайся перебирать все предметы в твоей квартире, угадывая, что же здесь мой подарок. Он не у тебя дома, он прямо здесь, и это не материальный подарок, дорогой.
Он увидел на ее лице намек на улыбку, выражение, понимаемое среди его друзей как приглашение разделить тайную победу; это было не то что выражение некой задней мысли, а скорее радость от того, что удалось кого-то перехитрить. Он осторожно, с располагающей приятной улыбкой ответил:
— Твое присутствие — лучший подарок, который ты можешь мне предложить.
— Мое присутствие, Джим?
На мгновение его лицо выразило полнейшее недоумение. Он знал, что она имела в виду, но не ожидал от нее подобного намека. Лилиан открыто улыбнулась:
— Мы оба знаем, чье присутствие для тебя является самым ценным — и неожиданным. Тебе не кажется, что это делает мне честь? Удивляюсь тебе. Мне казалось, у тебя дар распознавать потенциальных друзей.
Таггарт не стал компрометировать себя; он сохранил осторожно-нейтральный тон:
— Я не оценил твою дружбу, Лилиан?
— Ну теперь-то, дорогой, ты знаешь, о чем я говорю. Ты не ожидал, что он придет; даже не думал, что он действительно боится тебя, не так ли? Но ты заставил других думать так — а это преимущество, да?
— Я… удивлен, Лилиан.
— Может, точнее сказать впечатлен? Твои гости буквально потрясены. Я по всему залу слышу их мысли. Большинство думают: «Если даже он вынужден искать дружбы с Джимом Таггартом, нам лучше подчиниться». А некоторые рассуждают: «Если уж он боится, что же говорить о нас». Это то, что тебе надо. Конечно, я и не думаю портить тебе торжество, но ты и я — единственные, кто знает, что это удалось тебе не в одиночку.
Джим не улыбался; его лицо ничего не выражало, он спросил спокойным голосом, но с точно выверенной жесткой нотой:
— Какой навар ты хочешь с этого иметь? Лилиан засмеялась:
— В сущности, такой же, как и ты, Джим. Но практически говоря, никакого. Я оказала тебе любезность и не нуждаюсь в ответной любезности. Не беспокойся. Я никого не обрабатываю ради определенных интересов, я не выжимаю из мистера Мауча конкретных постановлений, мне даже не нужно от тебя бриллиантовой диадемы. Разве что драгоценность нематериального свойства, скажем, твоя признательность.
Он впервые посмотрел на нее прямо, сузив глаза и отражая ту же полуулыбку, что и она, — для них обоих это означало, что они чувствуют себя одного поля ягодами, это было выражение презрения.
— Ты же знаешь, что я всегда обожал тебя, Лилиан, как одну из действительно возвышенных женщин.
— Я знаю. — В ее спокойном голосе слышалась легкая усмешка, словно лак поверх ее оциклеванного голоса.
Таггарт дерзко изучал ее.
— Ты должна простить меня, между друзьями иногда позволительно проявить любопытство, — сказал он нисколько не извиняющимся тоном. — Мне интересно, как ты рассматриваешь возможность определенных денежных расходов или потерь, которые могут затронуть твои личные интересы?
Она пожала плечами:
— С точки зрения наездницы, дорогой. Если у тебя самая мощная лошадь в мире, ты будешь придерживать ее до удобной тебе скорости, даже пожертвовав ее возможностями, даже если никогда не увидишь максимальной скорости ее бега и ее огромная мощь останется нераскрытой. Иначе нельзя — потому что, пустив лошадь во весь опор, тут же вылетишь из седла… Однако денежный аспект для меня не главное, да и для тебя, Джим.
— Я действительно недооценивал тебя, — медленно произнес он.
— О да, эту ошибку я готова помочь тебе исправить. Я знаю, какие проблемы он создает тебе. Я знаю, почему ты боишься его, у тебя есть веские причины для этого. Но… ты занимаешься и бизнесом, и политикой, поэтому попытаюсь говорить на твоем языке. Бизнесмен предоставляет товары, а подручный партийного босса предоставляет голоса для голосования, верно? Я хочу, чтобы ты знал: я могу «предоставить» его в любое время, когда сочту нужным. Ты можешь действовать соответственно.
В кругу друзей Джима открыться в чем-либо значило дать оружие врагу, но он ответил Лилиан откровенностью на откровенность, сказав:
— Эх, если б я мог так же обломать свою сестрицу! Лилиан посмотрела на него без удивления; она не сочла его слова не относящимися к делу.
— Да, она крепкий орешек, — сказала она. — Никаких уязвимых мест? Никаких слабостей?
— Ничего.
— Никаких романов?
— Господи! Нет!
Лилиан пожала плечами в знак перемены темы; Дэгни Таггарт была человеком, на обсуждении которого ей не хотелось останавливаться.
— Думаю, пора оставить тебя, чтобы ты переговорил с Больфом Юбенком, — сказала Лилиан. — У него озабоченный вид, потому что ты весь вечер не смотришь на него; он беспокоится, что литературу обойдут вниманием при дворе.
— Лилиан, ты изумительна! — непроизвольно вырвалось у Джима.
Она рассмеялась:
Дорогой, это и есть нематериальная драгоценность, которой я хотела!
На лице Лилиан еще тлела улыбка, когда она пробиралась сквозь толпу, — вялая улыбка, плавно переходящая в выражение озабоченности и скуки, застывшее на всех лицах вокруг. Она шла наугад, довольствуясь ощущением, что на нее смотрят, атласное платье переливалось, как тяжелая пена, при движении высокой фигуры.
Ее внимание привлекла зеленовато-голубая вспышка: она на мгновение сверкнула на запястье тонкой обнаженной руки. Затем Лилиан увидела стройную фигуру, серое платье, обнаженные узкие плечи и остановилась. Нахмурившись, она смотрела на браслет.
Ее внимание привлекла зеленовато-голубая вспышка: она на мгновение сверкнула на запястье тонкой обнаженной руки. Затем Лилиан увидела стройную фигуру, серое платье, обнаженные узкие плечи и остановилась. Нахмурившись, она смотрела на браслет.
Дэгни повернулась к ней. Среди многого, что возмущало Лилиан, безличная вежливость на лице Дэгни оказалась самой невыносимой.
— Что вы думаете о женитьбе своего брата, мисс Таггарт? — спросила Лилиан, невинно улыбаясь.
— У меня нет мнения на этот счет.
— Вы хотите сказать, что его женитьба не стоит того, чтобы над ней задумываться?
— Если вы хотите быть точной, я имею в виду это.
— Но неужели вы не видите человеческой значимости его поступка?
— Нет.
— Вы считаете, что такая личность, как невеста вашего брата, не заслуживает интереса?
— Разумеется, нет.
— Я завидую вам, мисс Таггарт. Завидую вашему олимпийскому спокойствию. Мне кажется, в этом секрет того, что очень немногие из смертных могут тешить себя надеждой сравниться с вами в сфере бизнеса. Они распыляют внимание, по крайней мере, признают достижения и в других областях.
— О каких достижениях мы говорим?
— Неужели вы не признаете женщин, которые одерживают выдающиеся победы не в бизнесе, а в сфере человеческих отношений?
— Не думаю, что слово «победа» применимо в сфере человеческих отношений.
— О, но примите во внимание, с каким усердием должны трудиться другие женщины — если бы работа была для них единственным средством достичь того, чего добилась эта девушка с помощью вашего брата.
— Мне кажется, она не вполне осознает, чего добилась. Реардэн увидел их стоящими рядом. Он подошел, чувствуя, что должен слышать, о чем они говорят, невзирая на последствия. Он молча остановился около них, не зная, заметила ли его Лилиан; но был уверен, что Дэгни заметила.
— Прошу вас, будьте великодушны к ней, мисс Таггарт, — сказала Лилиан. — По меньшей мере, проявите хоть капельку внимания. Вы не должны презирать женщин, не обладающих вашим замечательным талантом, но проявляющих дарование иного вида. Природа всегда уравновешивает свои дары, восполняя одно другим, вы так не считаете?
— Не уверена, что понимаю вас.
— О, уверена, что вы не хотите, чтобы я высказалась яснее.
— Почему же? Хочу.
Лилиан раздраженно пожала плечами; женщины, которые были ее подругами, ее бы давно поняли и заставили замолчать, но эта противница была для нее новой — женщина, которая отказывается считать себя уязвленной. Она не собиралась высказываться яснее, но, увидев взирающего на нее Реардэна, улыбнулась и сказала:
— Что ж, возьмем, к примеру, вашу невестку, мисс Таггарт. Какие у нее шансы в этом мире? Никаких — по вашим строгим меркам. Она не смогла бы сделать карьеру в бизнесе. Она не обладает вашим умом. Кроме того, мужчины сделали бы это для нее невозможным. Они, вероятно, нашли бы ее слишком привлекательной. Поэтому она извлекла выгоду из того, что у мужчин тоже есть свои критерии, к сожалению, не столь высокие, как ваши. Она воспользовалась талантом, который вы, я уверена, презираете. Вы никогда не снисходили до конкуренции с нами, обыкновенными женщинами, в исключительной сфере наших стремлений — власти над мужчинами.
— Если вы называете это властью, миссис Реардэн, тогда вы абсолютно правы — не снисходила и не снизойду.
Дэгни повернулась, чтобы уйти, но голос Лилиан остановил ее:
— Мне хочется верить, что вы последовательны, мисс Таггарт, и совершенно лишены человеческих слабостей. Хочется верить, что у вас никогда не возникало желания льстить или оскорблять. Но я вижу, сегодня вы ожидали нас обоих — Генри и меня.
— Ну, не сказала бы, я не видела список гостей моего брата.
— Тогда почему вы надели этот браслет?
Глаза Дэгни спокойно заглянули в глаза Лилиан.
— Я всегда его ношу.
— Вам не кажется, что шутка заходит слишком далеко?
— Это никогда не было шуткой, миссис Реардэн.
— Тогда вы поймете меня, если я скажу, что хочу получить этот браслет назад.
— Я вас понимаю. Но вы его не получите.
Лилиан выждала мгновение, как будто предоставляя Дэгни и себе возможность осознать значение их молчания. На этот раз она смотрела на Дэгни без улыбки:
— Что, по-вашему, я должна думать, мисс Таггарт?
— Думайте, что вам угодно.
— И каковы ваши доводы?
— Вы знали мои доводы, когда давали мне браслет.
Лилиан взглянула на Реардэна. Его лицо ничего не выражало; она не увидела никакой реакции, ни намека на то, чтобы поддержать или остановить ее, ровным счетом ничего, кроме внимания, что заставило ее почувствовать себя стоящей в луче прожектора.
Лилиан вновь прикрылась улыбкой, как щитом, — покровительственной улыбкой, предназначенной для того, чтобы свести предмет разговора на уровень светской беседы.
— Я уверена, мисс Таггарт, что вы осознаете, насколько это неуместно.
— Нет.
— Но вы наверняка знаете, что подвергаете себя риску.
— Нет.
— Вы не думаете, что вас могут… неправильно понять?
— Нет.
Лилиан укоризненно покачала головой и улыбнулась:
— Мисс Таггарт, вам не кажется, что это тот случай, когда непозволительно наслаждаться абстрактной теорией, а следует учитывать практическую действительность?
Дэгни не улыбнулась:
— Я никогда не понимала, что означает подобное высказывание.
— Я имею в виду, что ваше отношение может быть идеалистическим, а я в этом уверена, но, к сожалению, большинство не разделяет вашего возвышенного расположения духа и неправильно истолкует ваши действия самым отвратительным для вас образом.
— В таком случае ответственность и риск на них, но не на мне.
— Я восхищаюсь вашей… нет, я не могу сказать «невинностью», не следует ли мне сказать «чистотой»? Вы никогда не думали об этом, я уверена, но жизнь не так пряма и логична, как… рельсы. Прискорбно, но возможно, ваши высокие устремления приведут людей к подозрениям, которые… гм, которые, я уверена, вы считаете грязными и скандальными.
Дэгни прямо смотрела на нее:
— Я так не считаю.
— Но вы не можете игнорировать такую возможность.
— Могу. — Дэгни повернулась, намереваясь уйти.
— О, зачем же избегать дискуссии, если вам нечего скрывать? — Дэгни остановилась. — Если ваше блестящее — и отчаянное — мужество позволяет вам рисковать своей репутацией, то можно ли игнорировать угрозу для репутации мистера Реардэна?
Дэгни медленно спросила:
— Какую угрозу?
— Я уверена, вы меня понимаете.
— Нет.
Я уверена, что объяснять нет необходимости.
Есть, если вы хотите продолжить этот разговор.
Взгляд Лилиан скользнул по лицу Реардэна в поисках знака, который помог бы ей решить, продолжать или закончить беседу. Он не помог ей.
— Мисс Таггарт, — произнесла Лилиан, — я не ровня вам в философском отношении к жизни. Я всего лишь обыкновенная жена. Пожалуйста, отдайте мне браслет, если вы не хотите, чтобы я думала то, что могу подумать, ведь вам не хочется, чтобы я произнесла это вслух.
— Миссис Реардэн, вам угодно именно здесь и именно таким образом высказать предположение, что я сплю с вашим мужем?
— Конечно, нет! — Крик последовал мгновенно; это была паника и автоматический рефлекс — так отдергивает руку карманный воришка, пойманный на месте преступления. Лилиан добавила со злым, нервным смешком: — Такое я и представить себе не могу. — Смесь сарказма и искренности свидетельствовала, что она не кривит душой, хотя и не хочет в этом признаться.
Тогда будь любезна извиниться перед мисс Таггарт, — сказал Реардэн.
Дэгни затаила дыхание. Обе женщины повернулись к Реардэну. Лилиан не увидела на его лице ничего; Дэгни увидела муку.
— В этом нет необходимости, Хэнк, — произнесла она.
— Есть — для меня, — холодно ответил Реардэн, не глядя на нее; он смотрел на Лилиан, в его взгляде был приказ, который не мог быть не выполнен.
Лилиан пристально смотрела на него с легким удивлением, но без тревоги или злости, как человек, столкнувшийся с чем-то непонятным, но не имеющим значения.
— Ну конечно, — почтительно произнесла она, вновь обретая ровный и уверенный тон. — Примите, пожалуйста, мои извинения, мисс Таггарт, если у вас сложилось впечатление, что я подозреваю существование между вами отношений, которые считаю невероятными для вас и, зная его склонности, невозможными для моего мужа. — Она отвернулась и безразлично пошла прочь, оставив их вдвоем, будто нарочито подтверждая справедливость своих слов.
Дэгни стояла неподвижно, закрыв глаза; она вспоминала тот вечер, когда Лилиан дала ей браслет. Тогда Хэнк был на стороне жены, теперь он на ее стороне. Из них троих она одна полностью понимала, что это означает.