Три желания женщины-мечты - Дарья Донцова 9 стр.


Анатолий замолчал, в его глазах появилась тревога.

— Договаривайте, — велела я.

— Все сказано, — процедил бизнесмен.

— Нет, вы что-то хотели добавить, — не сдалась я.

— Мне тоже так показалось, — неожиданно пришла мне на помощь Антонина. — Ты сказал «И я…», но не закончил фразу.

Фирин вынул мобильный, постучал пальцем по экрану и положил на стол.

— Читайте вслух, Виола.

Я начала озвучивать эсэмэски.

— «С днем рождения, милый, пусть тебе сопутствует удача, целую». «Надеюсь, ты получил мое поздравление? Обнимаю». «Почему не отвечаешь?». «Надо поговорить. Давай встретимся». «Пожалуйста! Очень хочется поболтать». «У меня беда, обратиться не к кому, ты единственный во всем мире близкий и родной человек…»

— Там еще много похожих сообщений, — остановил меня Анатолий, — прямо забросала посланиями.

— Кто? — поразилась Тоня.

Глава 13

— Алла, — нехотя ответил Фирин.

Антонина покраснела:

— Ты ни слова о переписке не говорил.

— Не хотел тебя нервировать, — тихо произнес муж. — Да и не было переписки, думал, если я не отреагирую, она отстанет.

— Алла отличается большой настойчивостью, — заметила я, — бывшему жениху по десять эсэмэсок ежедневно отправляла. Последняя пришла за месяц до смерти Кати, и больше посланий не было. Можно сделать вывод, что вы встретились.

— Толя, я не ревнивица, но все же скажу: идти на свидание с Аллой тебе не стоило, — укорила Тоня мужа. — И почему ты меня не поставил в известность обо всем?

— Зачем доставлять тебе неприятные минуты? — пожал плечами Фирин. — Я позвонил Алле и категорично велел: «Оставь меня в покое». Та зарыдала, пришлось согласиться на разговор с глазу на глаз. Николаева приехала в мой офис после девяти вечера, сотрудников на работе не было, секретаршу я отпустил.

Анатолий посмотрел на Тоню:

— Я думал, ей деньги нужны, начнет в долг просить. Приготовил тысячу евро, положил купюры в стол. Собирался выслушать стоны госпожи Арефьевой, вручить ей деньги и, предупредив: «На большее не рассчитывай, помогаю всего один раз», выпроводить ее вон. Тоня, ты же не ревнуешь меня к этой козе? Отлично знаешь, я люблю только тебя.

— И в мыслях нет заподозрить тебя в неверности, — ответила Антонина, — просто неприятно, что у самого близкого человека завелись секреты. С ерунды начинается большая беда. Сперва ты мне об эсэмэсках не сообщил, потом о свидании…

— Так я и предполагал: услышишь ты о сообщениях и скандал устроишь, — вздохнул Анатолий.

— Сам виноват! — взвилась жена. — Какого черта решил поганке деньги давать?

— Штука евриков не сумма, — глупо попытался оправдаться Фирин.

— Да ну? — прищурилась Антонина. — А что, фантики?

— Жалкая подачка, — фыркнул муж.

— Милостыню нищим у церкви подают, — не утихала Тоня. — Бабе, которая тебя на богатенького променяла, руку протягивать не стоит, даже если она в реке тонет.

Мне надоело слушать их перебранку.

— Судя по тому, что вы сейчас показали переписку, общение с Аллой оказалось не мирным? — спросила я Анатолия. — Не в деньгах дело было, да?

— Угадали, — вздохнул тот. — Алла стала вспоминать, как хорошо мы проводили время вместе. Затем предложила: «Женись на мне, я готова забыть твою измену».

— Твою из-ме-ну? — по слогам повторила Антонина. — Восхитительно!

— Я тоже от такого заявления опешил, — признался Фирин. — Но взял себя в руки, показал нахалке на дверь и сказал: «Ты замужем, я давно в счастливом браке. Прошло время, когда я любил тебя, нынче испытываю к тебе лишь брезгливость и не хочу находиться с тобой рядом на одном гектаре». Алла вскочила, смела с письменного стола все, что там было, на пол и прошипела: «Пожалеешь, что нахамил мне! Непременно расскажу Тоньке, что ты с Катькой спишь, слышала ее разговор с тобой. Сестра, дура, на балкон вышла ночью и давай с тобой трындеть: «Толя, анализы я по почте скинула, я здоровее коровы, сейчас перешлю тебе письмо». Что ж, я разрушу твой брак!» Мне стало смешно, я решил немного попугать гадину: «Пожалуйста, я могу Тоню сюда пригласить, выдашь ей новость в моем присутствии, сообщишь про связь с Катей. Но вспомни закон Ньютона: на каждое действие есть противодействие. Поэтому, едва ты откроешь огонь из всех орудий, я отвечу адекватно: позвоню Виктору и дам ему прослушать запись сегодняшней беседы». Алка в лице изменилась. «Что за чушь ты несешь?» Я пояснил: «Мой офис оборудован аппаратурой. Сюда разные люди заглядывают, не все доброжелательны, поэтому я принял меры предосторожности — все разговоры остаются на пленке». И я включил запись. Алла услышала свой голос, ногами затопала, заорала: «Подлец! Сотри сейчас же!» Но я отказался, пригрозил: «Начнешь гадости про меня и Катю распространять, Витя получит аудиофайл. То-то он обрадуется, когда услышит из уст женушки пассаж про жирного козла, чей отец никак не подохнет. Твой стон: «Витька обманул, обещал, что папаша его вот-вот в ящик сыграет и он меня в Ниццу увезет, а старикашка до сих пор воздух портит. Толечка, я когда с потной обезьяной сплю, всегда тебя представляю, думаю, это мы с тобой вместе», — надо по радио в назидание мальчикам из богатых семей проигрывать. Пусть мажоры знают, что невесты не их самих, а деньги родителей обожают.

Анатолий посмотрел на жену:

— Мы с Аллой год вместе были, она хорошо знает, что давить на меня бесполезно, а вот на жалость я ведусь. Она сообразила, что совершила большую ошибку, решив угрожать мне разоблачением в супружеской измене, и сменила тактику, начала всхлипывать. Сейчас припомню ее слова: «Толя, я давно раскаиваюсь в том, как поступила. Понимаешь, я-то не хотела расставаться с тобой, но бабка заставила. Елизавета Гавриловна конкретно приказала: «Или ты выходишь замуж за Виктора, или убирайся вон из семьи. И уж будь уверена, если ты решишь остаться с голодранцем, я сделаю так, что ему руки-ноги переломают». Толечка, я тебя не бросала, я тебя спасала! Витя деньги, вероятно, вообще не получит. Не спрашивай почему, нет сил рассказывать. Теперь бабка меня в угол зажала, талдычит: «Разводись с Арефьевым, тебе надо выйти замуж за другого, я нашла подходящего человека». А тот другой, Толечка, старый, жуткий, отвратительный. Милый, спаси! Давай уедем вместе далеко-далеко! Я тебе десять детей рожу. Я же одного тебя всегда любила». Ну и тому подобное. Мне надоело ее концерт слушать, велел стерве убираться. Она к двери побежала, на пороге обернулась и прошипела: «Еще пожалеешь. Горько пожалеешь, да поздно будет. Отомщу так, что тебе жить расхочется. Отниму самое дорогое».

— Катя умерла ночью, — пробормотала я, — в доме посторонних не было, только свои…

— Члену семьи ничего не стоило ей яд подлить, — сказала Тоня. — Алка сестру убила, больше некому. Мотив налицо: хотела Толе досадить, считала, что он с Катей спит.

Я посмотрела на бизнесмена:

— Вы вспомнили, что бывшая невеста, умоляя вас уехать с ней, бросила фразу: «Рожу тебе десять детей». Вдруг она каким-то образом узнала о беременности Екатерины? Про суррогатное материнство Алла понятия не имела, могла подумать, что ребенок у сестры от вас.

Анатолий отвернулся к окну и с минуту молчал. Затем задумчиво проговорил:

— Катя прекрасно себя чувствовала, но у нее начался утренний токсикоз. А ведь она должна была чистить туалеты в семейной гостинице. Она мне пожаловалась как-то, что Нина Анатольевна из экономии покупает самые дешевые средства, которые воняют хлоркой. Катю от запаха тошнило, один раз прямо наизнанку вывернуло. Алла в тот момент мыла пол в коридоре, могла услышать характерные звуки и понять, отчего сестра к унитазу кинулась.

* * *

Выйдя от Фириных, я стала названивать Платонову. Но Андрей не отвечал, пришлось поехать домой, так и не побеседовав с другом. Уже повернув на улицу, в конце которой располагался участок Николаевых, я решила сделать Елизавете Гавриловне приятный сюрприз и притормозила у лавки со сладостями.

— Понравилась коврижка? — спросила кондитерша.

— Очень, — призналась я, — дайте две штуки.

— Ни одной не осталось, — приуныла женщина, — последнюю Эллочка, невестка Нины Анатольевны, купила. Возьмите мармелад.

— Не люблю его, — честно ответила я.

— А пряники? — оживилась тетушка. — Или имбирное печенье? Его очень Геннадий Петрович уважал. Почти каждый день полкило свеженького брал. Я уже знала: профессор в одиннадцать вечера прикатит. Вообще-то кондитерская в десять закрывается, но у нас с ним уговор существовал, он в дверь позвонит, а я его впущу. Мы с сыновьями наверху живем, спуститься мне нетрудно. Ради постороннего покупателя морочиться не стану, народ наглый, некоторые прочитают табличку «Закрыто», дверь потрясут, заметят звонок и ну на него жать. Я из окна гостиной гляну, увижу, что невесть кто ломится, и не реагирую. Но ради Геннадия Петровича готова была ночью с кровати сорваться. Прекрасный человек был, с золотой душой. Моего старшего, Вадика, в свой институт пристроил, я и не рассчитывала, что сын высшее образование получит. Балбесом он в школе слыл, на тройки учился. Репетиторы мне не по карману, одна двух мальчиков тяну, про алименты не слышала, бывший муж сразу смылся, как только Вадюша родился, ищи его, свищи. На коммерческое отделение парню не попасть, там дорого, а на бюджетное и думать нечего, знаний у лодыря — пшик. Приготовилась я в армию его провожать, страшно боялась дедовщины. И тут вдруг профессор за любимым печеньем зашел, спрашивает: «Лариса, почему невеселая? Неужто имбирные звездочки подгорели?» Я ему возьми да про свой страх и выложи. А он сказал: «Пусть Вадик документы ко мне в университет на факультет детской педагогики подает, туда всегда на сто девочек берут двух мальчиков. Я стараюсь женский монастырь чертями разбавлять. Не переживай, заставлю недоросля за ум взяться». Я в успех не верила, но Геннадий Петрович Вадика в железные рукавицы взял. Уж как мой троечник все пятерки на вступительных получил, никому неведомо, но он учиться стал и диплом честно заработал. Я Геннадию Петровичу руки целовать готова была. По вечерам его всегда в моей кондитерской имбирное печенье поджидало.

— Наверное, Нина Анатольевна на вас сердилась, — предположила я. — У ее мужа были проблемы со здоровьем. Не очень-то хорошо с язвой желудка сдобные бисквиты постоянно употреблять.

Глава 14

Лариса достала из коробки одну печенюшку.

— Попробуйте. Я готовлю исключительно из фермерских продуктов. Кстати, у профессора здоровье было бычье, он никогда на недуги не жаловался. И про больной желудок я от него ни разочка не слышала.

Кондитерша показала на кофе-машину.

— Варю латте, капучино, но могу и настоящий горький шоколад приготовить со взбитыми сливками, это мой фирменный напиток. Геннадий Петрович придет, сядет за столик и просит: «Ларочка, нашамань вкуснятины». Выпьет бокал, сигареткой попыхтит, скажет: «Хорошо у тебя, уютно, пахнет вкусно, тихо, прямо наслаждение. Но пора коню в стойло». Спрячет печенье в портфель и уйдет. Я давно поняла: Нина Анатольевна с Елизаветой Гавриловной его допекли. Жена мужа здоровым образом жизни травила. А теща… Ой, не приведи господь с ней поспорить, пока на своем не настоит, не успокоится. Она, конечно, героиня, ей в музее стенд посвящен… Не умаляю ее подвига, говорят, старуха когда-то много народа спасла от смерти, подробности не знаю, ну да их можно в музее выяснить… но ведь в семье главный мужчина, а не бабка. Разве я не права?

— По-разному бывает, — улыбнулась я. — Ваше имбирное печенье превосходно.

Лариса не стала кокетничать.

— Да, Геннадий Петрович тоже так говорил. Жаль, что он умер, да еще так внезапно. Вечером, как всегда, пакет взял, а утром в десять мимо кондитерской «Скорая» пронеслась. Я на пороге стояла, вышла покурить. Проводила минивэн глазами, гляжу, он во двор к Николаевым заруливает. Грешным делом решила: померла у них бабка, царствие ей небесное, две жизни даже героям не положены. И ведь так неудобно получилось…

Лариса предалась воспоминаниям, я ее не перебивала.

…Через пару часов в кондитерскую пришла Нина Анатольевна вся в черном и поинтересовалась:

— Лариса, можете на поминки пирожные испечь? Народу много будет. Справитесь с большим заказом?

Лариса ее успокоила:

— Не волнуйтесь, все сделаю, вызову помощников. Ой, как мне вашу мамочку жаль, примите соболезнования в связи с ее кончиной.

Николаеву аж к стене отшатнуло.

— Типун вам на язык. Мама жива!

Кондитерша этого не ожидала и от недоумения брякнула:

— Кто же умер?

Нина Анатольевна села за столик, и лицо у нее таким стало, что Лариса засуетилась, чаю принесла, булочек свежих с заварным кремом. Николаева кружку взяла и говорит:

— Геннадий Петрович ушел.

— Как же так! — изумилась хозяйка заведения. — Еще не старый, здоровый мужчина… Что произошло?

Вдова ответила:

— Неизвестно пока точно. Муж себя губил — курил, спортом не занимался, не хотел есть правильную пищу, поздно ложился спать, и вот результат, инфаркт у него случился. Или желудок подвел, язвой он страдал. Как нам теперь жить?

Сама не зная почему, Лариса вдруг возразила:

— Не болел у Геннадия Петровича желудок, ни разу от него жалоб не слышала.

Нина Анатольевна на нее взглянула, как ошпарила. И губы поджала.

— С чего бы моему супругу малознакомой женщине на проблемы со здоровьем жаловаться? Ты не врач.

Промолчать следовало, но кондитершу понесло:

— Мы с профессором дружили, он моего Вадика к себе в институт устроил, всегда по вечерам здесь шоколад пил и печенье имбирное покупал.

Тут вдова вскочила и давай кричать:

— Ах, вот кто моего мужа убивал! Я-то ему кабачки на пару готовила, белое мясо куриное и, когда Гена с работы приедет, ужин в комнату подавала… А через часок зайду за тарелкой, смотрю — все нетронуто. Вот по какой причине он от здоровой еды отказывался! Он у тебя дрянью обжирался! Это ты его на тот свет отправила!

Затем она как треснет локтем по витрине — стекло дождем на пол. Лариса перепугалась, что вдова поранилась и кровью истечет. Но на ней была толстая суконная куртка, которая предохранила от порезов. Нина сразу убежала, а Лариса минут пятнадцать опомниться не могла. Потом совок взяла, начала убирать осколки. И тут Элла примчалась вся в слезах, запыхавшись, затараторила:

— Ларочка, дорогая, не сердитесь на свекровь, она не в себе. Утром Геннадия Петровича мертвым нашла, чуть разума от горя не лишилась. Не звоните в полицию, не жалуйтесь на хулиганство. Не со зла Нина Анатольевна витрину разбила, от горя. Сейчас я все замету, пол вымою, прореху временно заделаю, а завтра мастера вызову, он новое стекло поставит, какое хотите, можно с золотой росписью, с надписью «Веселый эклерчик», с картинкой. Свекор вас уважал, всегда хвалил, вы ему нравились. И к Вадику Геннадий Петрович почти как к родному относился. Ради покойного никому о происшествии не рассказывайте!

Элла отняла у Ларисы веник, принялась убирать.

А Лариса поняла, что Нина шок пережила, ничего никому не сказала. Да только народ все равно узнал.

Рассказчица протянула руку к окну:

— Видите особнячок на той стороне? В нем Ксения Виноградова живет, главный язык Гидрозавода. Вы еще чихнуть не собрались, а Ксюша уже в курсе, что у вас в носу свербит. Не успела Элла уйти, как Виноградова приперлась, кексов морковных ей захотелось. До того в кондитерскую не заходила, у нее дочь на Центральной площади кафешку держит, Ксения там выпечку берет, а тут прилетела и завела: «Чего Нина стекло расколошматила? Небось тебя к покойному мужу приревновала? Ну да, частенько он тут по вечерам сидел после закрытия, шоколад пил, ворковали вы голубками». С трудом я удержалась, чтобы ей по наглой морде не врезать, спокойно ответила: «Профессор моего старшего сына Вадика на учебу пристроил, я благодарна ему по гроб жизни. Ну да, окна в кондитерской не занавешиваются, когда свет горит, ты видела, как Григорий Петрович угощается, потом он домой уходит. И что? Не била Нина витрину, приходила на поминки пирожных заказать, да плохо ей стало, ее шатнуло, вот и…»

— Мать! — раздался хриплый голос.

Я повернула голову на звук, увидела за прилавком небольшую дверь и юношу, который, приоткрыв ее, выглядывал в зал.

— Мать, — повторил он, — отпусти человека, хватит трындеть.

— Так ей спешить некуда, — возразила Лариса, — съемки сериала сегодня закончились, писательница за коврижкой зашла. Это и есть мой старший сынок. Строгий очень, вечно меня воспитывает.

Парень вышел к прилавку.

— Покупательница из вежливости твои байки слушает, а ты, если тебя не остановить, до утра язык упражнять будешь.

Лариса выставила вперед подбородок.

— Слышали? Яйца курицу учат. Вадим, приди в себя! Я тебя родила, изволь меня уважать. Зачем в торговый зал вышел? Хочешь за прилавком постоять? Отлично, занимай мое место, как раз скоро Рогова придет за заказом, обслужишь ее.

— Нет, я занят, — буркнул парень и исчез.

— Вот что с ним делать? — пожаловалась Лариса. — Вырос и решил, что он главный. Вечно меня окорачивает, упрекает. Не понимает, дурачок: с людьми я работаю, от клиентов завишу. Если к покупателям со злой мордой повернусь, кто сюда ходить станет? Человеку хочется не просто коврижку купить, а время приятно провести, поговорить. Вадик стесняется, что я кондитер. Сколько раз его просила: «Приводи сюда свою Лену, посидите, попьете шоколад, у нас уютно, угощенье вкусное». Так нет, ни разу девушку не пригласил. Он с ней в кафе, которым дочь Виноградовой владеет, ходит. Не понимает, глупыш, что тем самым семейному бизнесу вредит. Народ ведь думает: если хозяйский сын у матери есть не желает, значит, чего-то у нее не так. Знаете, какая сейчас конкуренция? До того как Васькин «Кинофабрику» сделал, посторонние в Гидрозаводе не появлялись, соседи друг друга знали. Кафе всего два было, в них очереди стояли. А теперь… — Лариса махнула рукой. — Полно приезжих, артисты всякие, режиссеры-операторы. С одной стороны, это хорошо, город, считайте, съемками живет, но таким, как я, непросто. Я открыла «Веселый эклерчик», когда Григорий Андреевич про бизнес и не думал, в восемьдесят пятом году.

Она понизила голос:

— Еще при советской власти на заказ работала, торты людям пекла. Нелегально, конечно. А что делать? Вадик рос, ботинки-брюки рвал. А народ-то всякий! Один раз приходит ко мне домой Елизавета Гавриловна и давай просить: «Ларочка, испеки мне на день рождения бисквит в виде клумбы цветов. Заплачу сколько скажешь». Я ей калькуляцию расписала: столько на муку-сахар-яйца-шоколад уйдет, столько за работу. Она заныла: «Дорого очень». И что? Если не по карману, не заказывай, купи кирпич ржаного хлебушка и ставь на стол, дешево и сердито. Но так, конечно, не сказала, вежливо объяснила: «Знаете, что в стране творится? Продукты пропали, беру все не в магазине, а у людей, которые за копейку товар не отдадут». Елизавета поахала, повозмущалась и заявила: «У меня правило вперед не платить. Испечешь торт — получишь деньги».

Назад Дальше