– Ну ты сравнил. Ты первые телевизоры видел вообще? «КВН» с «Рубином» если сравнить – там же линза вот такенная, если хочешь знать…
– Ага, а тут нет линзы, и экран в два раза больше, и программа не одна, а две, а то и четыре. Самолет пятьдесят человек перевозил, а теперь сто. Здорово, конечно, но это революция, что ли? Я, Вазых Насихович, в институтах не учился, но нам и в школе рассказывали, что есть революция, а есть эволюция. Революция, я так понял, кончилась давно, лет тридцать назад. Теперь все потихонечку идет, как бы от неандертальца к человеку.
– Н-ну, может быть, – сказал Вазых неуверенно и тут же загорелся: – А если так, то тем более. Человек – это технарь как раз, остальные неандертальцы. Так что эволюционируй давай. Труд же сделал человека, поэтому руками надо уметь. Вот ты умеешь?
Виталий повел головой, глядя на Вазыха.
– Вот если трансформатор сломается, Alla saqlasın, ты сможешь… Ты чего? А, это «не дай бог» по-нашему, – так вот, если сгорит чего, сможешь починить?
– Если надо будет.
– Если надо будет – так вопрос не стоит. Надо, всегда. Трансформатор должен работать. Не работает он – встала печь, встал весь завод, а с ним все объединение. Это и головы всем с плеч, и, что важнее, страна остается без КамАЗов – стройки остаются, село, армия…
Вазых запнулся, вспомнив, что Виталий болезненно относится к любым упоминаниям армии. Однако Виталий не стал психовать и допытываться у собеседника, где он служил, в каком звании и сколько раз менял задний мост «КамАЗа-5320» под перекрестным душманским огнем. Он просто кивнул, глядя в сторону.
А какого черта, подумал Вазых.
– В общем, Виталь, давай начистоту. Я на тебя, как это говорится, виды имею. Мне нужен не помощник даже, а заместитель, правая рука, преемник. И это возможность сильно выше меня пойти. Может, даже за границу поедешь.
– Я уже ездил.
– А. Ну, это не считается.
– Только это и считается.
Вазых отхлебнул из пустой на самом деле пиалки, чтобы немножко подумать, но решил не отвлекаться:
– Мне, считай, под сорок, по камазовским меркам это – ну, вряд ли сильно выше пойду, в общем. А ты можешь. Тебе сколько, двадцать два?
– Двадцать три.
– А, ты же в техникуме еще… Большой уже, жениться пора. Но все равно – молодой, везде дорога, сам понимаешь. Тем более после армии, интернациональный долг – я начистоту сейчас, ладно? – общественную работу выполнял, с подростками работал, на производство сразу, потом без отрыва образование. И башка варит. Это вот такенные плюсы для любого листка учета кадров. Любых кадров, Виталь. Ты с такими данными можешь о-очень высоко пойти. Но надо стараться, конечно. Каждый день, изо всех сил. Я не знаю, что тебе Федоров говорил, наверное, то же самое… Нет?
Виталий пробормотал совсем неразборчиво, но Вазых все-таки разобрал «комитет комсомола, потом партком».
– А, – сказал он. – Ну да, тоже вариант. В общем, сам смотри. Белой шляпой махать интересней, конечно, но на самом деле там же только языками колты-колты, между нами говоря, санаторий для бездельников.
– Так они заслужили как бы.
– А ты заслужил? – спросил Вазых, сам смутился и поспешно добавил: – Тут-то живое дело, интересное, сам видел.
– Ну да, живое, раскаленное железо всю жизнь, потом умереть в сорок пять от инфаркта, – неожиданно четко ответил Виталий, глядя исподлобья.
Вазых мгновенно разозлился и так же мгновенно успокоился.
– Я-то лично, Alla birsä[2], умирать не собираюсь. Мне нельзя – у меня сын, работа, родня. И вообще, у меня предки, если на войне их не убивали, до девяноста только так. А мы тут, вообще-то, тыщу лет живем, если не дольше. Так что придется соответствовать. А вот на комсомольской или партийной работе скорее помрешь – или сопьешься.
– Не сопьюсь.
Опасная тема, понял Вазых и сказал:
– Вот и хорошо. В общем, тебе жить, как говорится. В любом случае отучиться надо будет, без высшего – сам понимаешь. И работать при этом, все шесть лет, если всерьез-то.
– Да я как бы понимаю, Вазых Насихович, – сказал Виталий. – Буду, всерьез.
– Вот и хорошо. Не проголодался еще? Вот ты йог. Ладно, пошли дальше хозяйство изучать.
Вазых заставил все-таки Виталия дойти до столовой и съесть сосиски с гречкой и горошком. А после обеда отправил разбираться с жалобой на компрессор пескообогатительной фабрики – и битый час то и дело отвлекался от текучки, с некоторым напряжением ожидая звонка.
Виталий не отзвонился, а пришел час спустя и сказал, что все сделано. Вазых кивнул, немедленно послал его в энергоремонтный цех сверять данные со вчерашними, а сам позвонил на фабрику. Там сообщили, что молодой человек приходил, молча выслушал жалобы, все сделал и ушел.
– Что сделал? – спросил Вазых с тревогой и из ответа не столько понял, сколько вычислил, что Виталий, как он ему и сказал мимоходом рано утром, проверил контакты, полез глубже и нашел межвитковое замыкание.
Надо похвалить парня, подумал Вазых, но замотался.
Виталий принес сверку вечером, а заодно сообщил, что машина ждет, «а я, если позволите, еще здесь останусь, документацию почитаю». Вазых посмотрел на него с недоумением и лишь тут сообразил, что сегодня Юра вышел с больничного и с утра поехал в автохозяйство забирать отремонтированную «пятерку». Так что теперь Вазых снова при штатном водителе, а Виталий – сугубо его помощник. Пеший, между прочим.
– Давай подвезу тебя, – предложил Вазых. – Мне все равно на стройку еще в сорок восьмой.
Вазых был комиссаром строительства детского садика. Комиссарство на КамАЗе существовало с самого начала: почти на каждого руководителя подразделения вешали ответственность за сдачу конкретного объекта, сперва на заводе, потом и в городе. И в рамках этой ответственности комиссар кувыркался как мог – спрашивали с него. Никого не волновало, что стройка проходит по чужому титулу и что комиссар не имеет права распоряжаться строителями, поэтому в отчаянных случаях срывает на стройку своих подчиненных, а материалы достает из собственных резервов. Фундамент садика в сорок восьмом, например, заливали энергетики и футеровщики ЧЛЗ бетоном, который Вазых выменял на два компрессора у директора по обеспечению кузнечного завода.
Виталий подвозиться отказался, сказал, что с часок посидит еще.
– А потом как?
– Ну, трамвай до десяти ходит, и мне почти до дома.
– А ты где живешь?
– В первом, в общаге кузницы, – помедлив, сказал Виталий.
– Н-ну, в принципе, хорошее место, и остановка рядом. Ладно. Самочувствие-то как, не полегче после баньки?
Виталий по-боксерски пошмыгал носом и вежливо сообщил, что вроде полегче.
– Вот видишь. Все равно долго не сиди, сон – лучшее лекарство. На ночь можешь сто грамм принять, но не больше. Давай, в общем, до завтра. Дверь запри и ключ в дежурку на щит не забудь, лады?
Он пожал Виталию руку, пошел к двери, спохватился, остановился, повернулся и все-таки сказал:
– Виталий, ты молодец. Продолжай в том же духе – и вот прямо очень хорошо все будет.
Виталий посмотрел недоумевающе, подумал и осторожно кивнул.
Юра выглядел вполне здоровым и, кажется, даже прибавил в щеках. Левую руку он держал на руле осторожно, но действовал ею вполне уверенно.
– В сорок восьмой, на стройку, – скомандовал Вазых и прикинул, успеет ли вздремнуть по дороге. Решил, что вряд ли – ехать минут двадцать максимум. Да и боязно еще спать. К тому же в голове и груди бродила неловкость, будто он что-то упустил или недодумал, что-то малозаметное, но важное.
Машина рывком тронулась, и Вазых обнаружил, что они подвисли, чуть не доезжая до перекрестка Ленинского проспекта и Вахитова. Видимо, после дождя опять случилась гигантская лужа, объезжавшие ее машины не укладывались в свой цикл светофора, так что на каждую смену сигнала приходился заторчик секунд на двадцать.
Вазых сказал:
– Жаль, не смогли нормально достроить – знаешь, да, была концепция в Новом городе не оставить ни одной одноуровневой развязки на проспектах? Чтобы только эстакады и мосты.
– Да и так нормально, не то что в Казани, – сказал Юра, охнул и дал по тормозам, бережно отыгрывая рулем.
Ремень ударил Вазыха по правой стороне груди – прямо по зажившему было синяку. Опять лужа масла, что ли, раздраженно хотел спросить он, но слова и мысли испарились: их выжгли насухо стоп-сигналы «москвича-маргарина», который только что мирно разбрызгивал серые фестончики далеко впереди, а теперь застыл сразу за лобовым стеклом.
Вазых вытянул шею, всматриваясь. Через дорогу бежал парень, скорее, даже пацан лет пятнадцати. Он выскочил из-под опоры недостроенной эстакады, стоявшей на краю пустыря, который так и не дождался прокладки дублера Ленинского проспекта. Парень торопливо пробрызгал проспект под сигналы и визг тормозов, ловко обогнал замигавший уже левым поворотником «икарус» и скользнул в закрывающуюся дверь.
Следом от того же пустыря, не обращая внимания на тронувшиеся было машины, пробежали несколько парней. Вазых сперва решил, что это приблудные стройбатовцы, – они были одинаково одеты в телогрейки защитного цвета и просторные темные штаны, кажется, из бабкиного драпа. Потом разглядел сине-белые «петушки» и понял, что у солдатиков на шапках не может быть написано «Ski», как, впрочем, и любого другого нерусского слова.
Парни обогнули автобус и заколотили по закрытой двери, что-то громко и вроде бы незлобно вопя. Автобус, насколько понял Вазых, был полупустым – первая смена давно кончилась. Сквозь стекла Вазых не разглядел беглеца, но несколько пассажиров явно принялись бранить парней через залитые дождем стекла и двери.
Телогрейки деловито рассыпались вдоль борта и принялись враскачку толкать автобус. Он не сразу, но закачался, с каждым разом все сильнее, включил аварийку, загудел и заскрежетал коробкой передач – но почему-то не отъехал: похоже, путь загораживала машина или один из шутников.
– Так, – сказал Вазых, распахивая дверь и высовываясь из машины. – Э, молодежь, прекратить хулиганство! Сейчас милицию вызову.
Парни заржали и качнули автобус с особой силой, так что он, кажется, всерьез задумался об оверкиле. Парень, стоявший ближе к корме, обернулся к Вазыху и четко послал его на три советских.
– Вазых Насихович, поехали, может? – тревожно предложил Юра.
– Монтировку дай, – сказал Вазых, вдруг обозлившись.
– Нет у меня, – жалобно ответил Юра. – Они же мелкие еще, сидеть за них не хватало.
Он вдруг отчаянно ударил по клаксону. Вазых вздрогнул, сигнал подхватили стоявшие сзади машины – их скопилось уже штук пять. Вазых мельком оглянулся, обошел «маргарин», который не гудел, – рыхлый блондин, сидевший за рулем, смотрел прямо перед собой, но мимо всех и всего, – и пошел учить наглого пацана жизни.
Пацан бросил что-то через плечо и развернулся к Вазыху, нагло ухмыляясь. Остальные, отряхивая руки, подтянулись. Не такие уж они и мелкие, подумал Вазых, чуть не споткнувшись, но решил, что не убьют ведь, и, не замедляя шага, крикнул:
– За такое безобразие и в колонию можно! Вы кто такие вообще?
– Какой комплекс! – выкрикнул один из пацанов, остальные хохотнули и растянулись в цепочку, недобро рассматривая Вазыха.
Сердце заколотилось, Вазых лихорадочно соображал, что делать, если впрямь дойдет до драки. В последний раз он дрался, когда студентом приехал домой на каникулы и сбежал на танцы в соседнюю деревню. Неделю ходил полусогнутым, до сих пор ребра перед дождем болели.
Пришибу засранцев, подумал он нерешительно, и тут передняя дверь «икаруса» зашипела и оттуда, спотыкаясь, выскочил сперва лысый мужик с крупным газовым ключом, явно водитель, потом еще пара мужиков с голыми, но тяжелыми даже на вид руками. Пацаны переглянулись и, не слишком торопясь, зашагали обратно к пустырю. Время от времени они оборачивались на автобус и Вазыха, вроде как чтобы запомнить, и зыркали под ноги. Камни ищут, понял Вазых. Водитель, видимо, тоже понял. Он ускорился, визгливо матерясь. Пара пацанов, шедших в арьергарде, развернулись и стали ждать. Водитель затормозил в пяти метрах и еще громче довел угрожающую мысль до точки. Пацаны развернулись и так же вразвалочку отправились догонять своих, один из них перед этим сплюнул под ноги и что-то сказал водителю.
– Вазых Насихович, поехали, а? – умоляюще попросил Юра, который, оказывается, успел настичь Вазыха, обогнув «маргарин».
Вазых в последний раз посмотрел в ватные спины, кивнул мужикам, которые кивнули в ответ и вновь отправились к автобусу, пропустив выскочившего из салона паренька, – очевидно, того, за которым гнались телогрейки. Вазых проводил его взглядом – паренек был тоже в телогрейке и в остроконечной вязаной шапке с козырьком, – выругался и сел в машину.
Юра рванул с места и удивительно ловко, явно не щадя руки, объехал автобус и пару робко тронувшихся машин.
– Ты видел, а? – яростно поинтересовался Вазых. – Что творится вообще?
Юра кивнул и сказал по-татарски:
– Милиция мышей не ловит потому что. Вот шпана и распустилась.
Вазых подумал и хотел даже поспорить насчет милиции, семьи и школы, но настал черед детского сада, потому что они приехали. И стало Вазыху совершенно не до шпаны – на сорок минут, за которые он едва не сорвал голос.
Процесс увлек. Только входя в подъезд, Вазых постарался вытрясти из головы садик, цемент и некондиционные панели. Чего их домой тащить.
Дома было хорошо – именно что без них. Тихо и покойно. Мягкая Лора расцеловала и уволокла плащ сушиться в ванную. Пахло жареной курицей – пригодился казанский трофей все-таки, – на кухне бормотал радиоприемник, из зала бормотал телевизор – судя по репликам, шел фильм про хищения и социалистическую нравственность, про отважных обэхаэсовцев. Жаль, что не футбол, но футбол как раз позавчера был, если это можно так назвать, олимпийская сборная с болгарами в ноль сыграла, позорище. Ладно хоть в группе первые все равно.
Турика, похоже, и обэхаэс вполне устраивал: он выглянул из зала, махнул и тут же скрылся. Синяки почти зажили, и вообще выглядел сын аккуратней обычного.
Вазых последовал за ним, чтобы рявкнуть: «А чего это мы не спим?», но, к счастью, спохватился. Смотреть фильм после программы «Время» они разрешили Артуру еще в прошлом году. Ну и одно дело – трубить ранний отбой младшекласснику, совсем другое – парню с тебя ростом. Что-то в этом рассуждении Вазыха скребануло, он задумался, но отвлекся на недовольную реплику Турика:
– Московское зеркало. Пап, не видно же.
Вазых, оказывается, торчал перед телевизором, задумчиво пялясь на сына. Он поспешно отодвинулся и сообщил:
– Я там бананы привез, они зеленые пока, как пожелтеют, будет тебе праздник.
– Класс, – сказал Артур, не отрываясь от телика.
Вазых немного обиделся, подумал и понял, что обижаться, в общем-то, не на что. Но завершать беседу подобным образом не хотелось, так что он добавил:
– В бане сегодня были, с Виталием Антоновичем твоим.
– Анатольевичем, – поправил Турик. – Рад за вас.
– Сам-то как-нибудь не хочешь? Завтра вечером, например? Хоть вдвоем, хоть с Виталием… Анатольевичем?
– Это как на рыбалку, что ли? – поинтересовался сын, не отрываясь от экрана.
Вазых поморгал и пошел прочь. У камышовой занавески остановился, пошуршал прутиками и сказал, кажется, не сумев скрыть горечи:
– Если хочешь знать, два куста нормально прижились и третий выживет, осыпался только чуть-чуть.
– Рад… – начал Артур, взглянул на отца, забавно шлепнул губами и сказал, явно с трудом придумывая на ходу: – А, пап, кстати… Это самое. У тебя, случайно, старых подтяжек нету?
Вазых пару секунду поборолся с мрачным желанием подуться дальше, победил, неловко усмехнулся и сказал:
– У меня и молодых нет. А что, сына, растолстел, ремень уже не застегивается?
– Да не, надо там, – неопределенно сказал Турик.
– Ужинать-то будешь, толстый?
– Не хочу, спасибо.
– Ну просто давай вместе посидим, – сказал Вазых.
– Ну кино же, – жалобно напомнил сын, показывая на экран.
Можно было бы выступить на тему «кино важнее семьи», но Вазых просто кивнул и пошел на кухню.
– Пап! – сказал сын вслед.
Вазых оглянулся.
– Пап, а в баню можно, в принципе. Только попозже, наверное. Ребра болят, греть нельзя еще, наверное.
– А, точно. – Вазых вдруг сообразил, что так толком и не знает ничего об обстоятельствах и серьезности повреждений сына. – А ребра где болят?
Он подошел к дивану. Артур поспешно сказал:
– Да не-не, нормально уже все. Просто греть, наверное…
– Ты у врача был вообще?
– Ну пап. Ну был, конечно. У мамы не побудешь у всех врачей-то, пожалуй.
– Вадик! – донеслось с кухни. – Ты где застрял, стынет же все!
– Ну да, – согласился Вазых. – Не забалуешь.
Он сел перед тарелкой с лапшой, втянул аромат, выдохнул громкое «а-а», чтобы Лоре было приятно, схлебнул первую ложку и сказал: «А-а!», чтобы было еще приятней, и принялся шуровать с плеча. Проголодался, оказывается. Лапша была сильно толще, чем надо, но говорить этого Лоре, понятно, не следовало.
– Надо на кухню телевизор купить, есть же маленькие, «Юность», что ли, – пробормотал он между хлюпаньями и вздохами. – Цветные даже бывают. Чтобы всем семейством на кухне…
– Ну и будем всем семейством еще и на кухне в телевизор пялиться, – резонно заметила Лора. – Мясо-то бери, вот. И потом, что мы, миллионеры? Второй телевизор, на кухню. На какие, извините?
– Да они не очень дорогие. И потом, план выполним – премия будет, а если еще по «Мустангу» получится…
– Ешь-ешь, не болтай. Если, если. Будет премия – будем думать. Сперва в зал цветной надо.
– Мудрая ты у меня женщина, – сказал Вазых искренне, вытер губы полотенцем и чмокнул жену в щечку. – И красивая. И педагогичная.