– Родину в другом месте спасают, – заметил Виктор спокойно.
– В каком? – свет фонаря резанул по глазам.
– Неподалеку.
– Где это?
– На набережной.
– На набережной?
– На Краснопресненской.
– В Белом доме?
– Ну, – Виктор бесхитростно кивнул.
– Наташ, провокатор, – сказал парень вполголоса.
– Леша, успокойся уже… Вы, значит, за Белый дом?
– А что, нельзя?
– А вы к нему какое касательство имеете? – уточнила она старинным слогом.
– Я? Дубинкой получил сегодня. Вот и всё касательство.
– Состоите где?
– На учете?
– Да блин, в организации…
– Неа.
– А спектру… какому принадлежите? – подал парень настороженный голос.
– Это как?
– Коммунист, монархист, демократ? – охотно объяснила девушка.
Виктор на миг задумался:
– Русский человек.
– Лучший ответ! – Она стремительным движением обрисовала колодец огненным кругом.
Парень нагнулся к темному холмику, который оказался еще одним рюкзаком. Вжикнул молнией, протиснул монтировку, закрыл, обхватил, приподнял с кряхтением, опустил обратно на землю.
– Справишься? – спросила девушка тревожно.
– Куда денусь!
Виктор наконец-то разглядел их сквозь темень. Она была среднего роста, с решительным широкоскулым лицом, пухлыми губами, лихим разлетом пушистых бровей и казалась старше своего спутника – тот был вытянутый, худосочный, мелковатое, детское лицо. В нем было что-то сыновнее, не по отношению к ней, а вообще, в то время как в ней было что-то материнское – и тоже вообще.
Девушка лучом повела позади Виктора, как бы проверяя, нет ли с ним кого.
– А мы в Белый дом, – сказала она просто.
– Как? – Виктор даже отступил от такой внезапности.
– Под землей.
– Это… то есть… – он подбирал слова. – Зачем?
– Свечи, еда, лекарства…
Ему стало радостно, он бдительно оглянулся на ларек, в сторону улицы, где шастали редкие прохожие:
– Помощь нужна? – и, пользуясь заминкой, путано зачастил: – Могу, помогу… Я, я могу, правда. Ты не сможешь, Леша! Ты не дотащишь!
– Откуда вы знаете мое имя? – глухо спросил парень.
– Она тебя так назвала, а ее Наташа зовут, угадал? – Виктор рассмеялся. – У меня и ноги уже готовы…
Луч лизнул его по резиновым сапогам. Как хорошо, что не переобулся в аварийке!
– Он всё заранее знал, – сообразил парень с шипением.
– Я электрик, – возразил Виктор. – Мы в подземельях работаем, там вода, вот я сапоги и… Берите меня, не пожалеете, я по вашей части…
– И что он нам плохого сделает? – перебила девушка.
– Он придет с нами… Посторонний. Ты понимаешь?
– Так мы этого и хотим, чтобы все свободно могли прийти к своему парламенту! – продиктовала она гордо. – Хватит стоять болтать, ты чего ждешь? Когда нас патруль заметет?
– Я с ним не пойду. – Парень обхватил рюкзак и, шумно дыша, очевидно, стараясь не кряхтеть, подошел к колодцу.
– Как это вы додумались, – сказал Виктор сочувственно, – лишний груз брать?
– На машине подъехали, силы не рассчитали. – Девушка светила в колодец, выхватывая из мрака железную лесенку. – С нами еще друг собирался, заболел. Будем расхлебывать, всю ночь ползти… Алеша, видишь, человек есть. У меня на людей чутье. Его нам Бог послал. Ты в Бога веришь или нет?
– Это интимный вопрос, – пробормотал парень, зависая у края и рискуя свалиться вместе со всей тяжестью вниз.
– Леш, а я без него не пойду, – сказала девушка негромко, и Виктор понял: так и будет.
Где-то вдалеке послышался треск рации. Может быть, нескольких. Все трое запаниковали. Виктор без слов перехватил у Алексея рюкзак и закинул себе на плечи. Тот просунул ногу и, нащупав железную скобу, начал спускаться.
Только погрузившись за ними, Виктор ощутил беспокойство:
– Ребят, ребят!..
Чуть пригнувшись, ударяя сапогами в трубы, они продвигались через бетонные кольца в духоту и сырость. Наташа освещала дорогу Алеше, Виктору доставались лишь отблески, тонкими зеленоватыми колечками возникавшие на полукруглых стенах.
– Что орешь? – спросила Наташа безразлично, не переставая идти. Ее голос разнесло эхо.
– А долго идти?
– Нормально, – послышалось шуршащее столкновение. – Леш, ну не тормози ты!
– А мы дойдем? – Виктор пробовал бодриться, но смешок в темноте растянул рот оскалом.
– Плавали, знаем…
“Плавали?” Вспомнились страшные рассказы про сбросы воды, из-за которых смывало рабочих.
– Плавали? – переспросил он, но не дождался ответа. – А вы всегда без касок? А противогазов нет? Под землей газ бывает!
Наташа остановилась и бросила вполоборота:
– Не ори! Мы молчком ходим, – и пошла дальше.
Виктор шел за ней, размышляя: хорошо, что я электрик, а не сварщик, например. Не приходится в колодцы лезть и торчать здесь всё время. Хотя сто раз спускался, помогая мужикам. Связался с юнцами… И ведь как знал, подумал он, что сегодня еще что-нибудь будет. Потом подумал: прежние прогулки под землей были подготовкой этого похода. Потом ударился лбом и со стоном опустился на трубу. Спутники не ждали, пришлось пробираться за ними по узкому лазу, почти ползком, боясь застрять, растирая рукой над переносицей, где набухала потная шишка.
Минут через десять протискивания, когда он уже выдохся и смирился, что сдохнет, вылезли в квадратное бетонное помещение: там можно было разогнуться и даже стоять вдвоем.
– Живы? – Наташа поднесла фонарь снизу к своему лицу, ставшему багрово-жутким, как в триллере, и сгримасничала: – Уэээ… – Вручила фонарь Виктору: – Посвети.
Юноша развернул мятую карту, намалеванную ярко и криво, видно, что самодельную, она склонилась над ней, головой к его голове, и их длинные волосы переплелись.
– Мы тут, – Наташа зависла пальцем над бумагой и метко клюнула, чуть ее не пробив. – Они тут.
Алеша бережно сложил карту и спрятал за пазуху во внутренний карман.
– Сосульки, – Виктор скользнул лучом по серым обвислостям, обильно тянувшимся с серого потолка, как огромные крысиные хвосты.
– Окисление железобетона, – умной скороговоркой сообщил Алеша, но Виктор и сам знал, что это не лед.
Гулко загрохотало, затряслись стены.
– Метро, – сказали все сразу.
Вперед уводили два рукава, свернули вправо; опять начались бесчисленные бетонные кольца с трубами по бокам и железными трапами под ногами.
Наташа слабо ойкнула, остановилась, направив фонарь вверх.
Луч забегал, Виктор увидел, как прыснули в разные стороны перевернутые озабоченные тараканы, молочно-белые, но не из-за луча, а сами по себе…
– Альбиносы! – понял он, как будто разгадывал кроссворд.
– Они белого света не видели, – донесся рассудительный голос Алеши.
– А что они едят? – удивился Виктор.
– Друг друга, – буркнула Наташа.
– Грибнину и слизь, – объяснил Алеша.
Потом еще раз пробирались гуськом через тесный лаз, снова угодили в квадратное помещение и наконец посвежело – вошли в широкий арочный коридор с кирпичной кладкой и журчавшей неглубокой водой. Зачавкали сапоги.
– Пресня, – сказала Наташа. – Речка так называется. Раньше под Горбатым мостом текла, ее сюда убрали…
Вода то становилась выше и резвее, замедляя их ход, то иссякала.
Свернули в очередной бетонный лаз. Виктор уже собирался роптать, но Алеша возбужденно закричал:
– Всё!
Они не могли втиснуться с ним в колодец. Было слышно, как Алеша взбирается по железным ступеням, и Наташа заняла его место, когда с лязгом, очевидно загривком, он приподнимал люк.
– Свои! – откуда-то свыше прилетел его крик, с которым смешались другие крики:
– Стоять!
– Руки вверх!
– Это ж Леха!
– Наташка!
Виктор быстро вскарабкался по лесенке, стал подтягиваться, его вытащили несколько крепких рук, и, очутившись под сногсшибательным ветром, он так ошалел, что благоразумно на полусогнутых протанцевал от колодца.
Вокруг стояли закутанные бородатые мужчины с кольями и арматуринами, похожие одновременно на крестьян-партизан и пленных французов. С одной стороны нависал снежной глыбой потухший Белый дом, с другой тянулись серебристые мотки колючей спирали, рыжели бока поливальных машин, мерцала окнами высотка мэрии, и откуда-то оглушающе пел Олег Газманов.
– Брянцев, – Виктор с чувством пожимал руки окружившим, почему-то вместо имени называя фамилию.
Наташа, подступив, ловко стянула с его плеч рюкзак, который сразу подхватили, и Виктор только тут почувствовал, как же тяжела была ноша: теперь плечо позволило себе заболеть, и эту боль поддержала беззвучно заскулившая шишка на лбу.
– Вовремя вы, а мы штурма ждем, – поделился казак с золотистыми усами.
– О, дети подземелья! – подскочил невысокий мужчина в свитере с горлышком и пиджаке с депутатским значком, отличавшийся от баррикадников выбритым лицом. – Я думал, вы прямиком в дом, как вчера.
– Вчера мы с Плющихи заходили, – сказал Алеша. – Сегодня там засада…
– Мало ли ходов. Возле Новодевичьего, – депутат начал оптимистично загибать пальцы. – Экспоцентр… Фабрика рядом… Коллектор в метро… В зоопарке в ело-новнике… Везде свои люди, главное, чтоб слон не раздавил. А эти люки мы решили заварить от греха.
– Владимир Кузьмич, – оборвала Наташа, – не надо лишнего.
– Да это ж в общем доступе, милая! Знаешь, сколько к нам народу так ходит! Вчера Невзоров приходил. Сегодня на рассвете чумной один в спортзал пробрался. А у нас баркаши в спортзале, ну, там, который в пристройке. Он повязки увидел, вроде свастик у них, вот ведь ироды, они это звездой Богородицы называют… Они ему: “Ты кто таковский?” – он: “Я – троцкист!”, – они его, конечно, обложили, ну, он одного и пырнул. Не сильно, в одежде нож застрял. Скрутили. Что с ним было делать? Не расстреливать же. За оцепление выкинули. Да и они тоже хороши… Кургиняна, политолога, прошлой ночью за баррикаду вытолкали… Мол, армяшка, давай гуляй, Петровича ругал, Баркашова в смысле… Кошмар… А как без Петровича? Дисциплина на высоте, подготовка классная. Без него обороны нет.
– Анпиловцы – молодцы, – вздохнул человек в раздутой куртке и оранжевой каске, на которой белилами была намалевана аббревиатура “ФНС”. – Целый день к нам прорывались. Мы их даже слышали… Их потом отогнали…
– Их не отогнали, а избили, – возразил Виктор.
Мощный прожектор ударил в здание и замотался туда-обратно, и Газманов как будто сделался еще слышнее:
– Это что за дискотека? – спросил Виктор.
– Каждые пять минут такая хренотень, – насморочно известил густобородый человек в островерхом выцветшем капюшоне, чем-то похожий на звездочета. – Это желтый Геббельс. Мы его так зовем.
– Кого его?
– Да вон… – показал депутат.
Ярко-желтый бэтээр медленно полз по набережной. Из заметного репродуктора, схожего с поставленным набок колоколом, неслось:
Бэтээр развернулся на углу, пополз обратно к мэрии, и, на полухрипе заткнув Газманова, включился жестяной голос:
– Внимание! Покиньте здание и площадь! Время ультиматума истекает ровно в полночь. Внимание! В ближайшее время начинаем штурм!
Бэтээр свернул на Конюшковскую улицу, из громкоговорителя опять раздалось жестяное:
– Внимание! Покиньте здание и площадь!
Виктор бросился за удалявшимися Наташей, Алешей и депутатом:
– E…уть бы по нему!
Бэтээр, переваливаясь на здоровенных колесах, полз мимо Горбатого моста, гулко повторяя:
– Внимание!
– Нарочно пугает, гад, – сказал депутат.
– Слышите акцент немецкий? – хмыкнул Алеша. – Рус, сдавайся…
– Но жизнь продолжается, – продолжал депутат, бодро помахивая короткими руками. – Концерт провели при свечах, еды мало, воды не хватает, все чихают. Солярки было немного, зажгли иллюминацию, на весь дом, снизу доверху, врагам назло… пять минут посветили, и назад в темноту. Зато регионы вмешались, Сибирь… Если к четвертому октября Ельцин не успокоится, перекроют поставки продовольствия в Москву. Президент Калмыкии прилетел, Кирсан, вообще умница: с вами, говорит, останусь, пока блокаду не снимут. А дальше что? Неужели штурм? – спросил он неуверенно и поднял руку ввысь. – Как говорится, будем уповать на небеса…
Только сейчас Виктор заметил флаги в небе, черном, красноватом, охристом, отражающем огни города. Флаги трепыхались на белой башенке дворца, и, всмотревшись, он различил их цвета: бело-сине-красный на толстом флагштоке, ниже – флаги поменьше: советский – алый, имперский – черно-желто-белый и андреевский, белый с синим перекрестьем. Они дрожали как-то трогательно, немного нелепо, и у Виктора защемило сердце.
Площадь, запомнившаяся ему множеством народа, теперь была другой, почти пустой; низко стелился дым, там и тут мигали костры. Одни сидели не шевелясь, понурившись, как изваяния, другие прохаживались одиноко, заложив руки за спины, как заключенные… Ближе к зданию, возле палатки цвета хаки, в котелке, подвешенном над слабым огнем на железный прут, булькало варево.
Спутники Виктора зашушукались и исчезли в одном из подъездов.
Подле стеклянной стены с листовками и плакатами спорили, то и дело раздавалось брыкастое слово “штурм”, здесь же стояли несколько парней в бушлатах, с “калашами”, чего-то ожидая. Пробежала женщина в белом медицинском халате.
На одном листе печатными буквами с наклоном было написано:
На другом – тем же почерком:
На третьем ватмане сверху было выведено курсивом: “Когда тебя я выбирал, ты что народу обещал?”, снизу тоже курсивом: “Обещаю: лягу на рельсы”, а посредине красовалась приклеенная фотография насупленного Ельцина с пририсованными черным фломастером челкой и усами Гитлера.
– Глаза б тебе вычеркнуть! – махонькая сосредоточенная женщина, встав на цыпочки, синей ручкой косо полоснула по фотографии, но ее остановили:
– Нельзя! Это ж творчество!
С Дружинниковской улицы опять запел с надрывом Газманов. Стоявшие у здания отозвались проклятиями.
– Я те покажу песенку, – мужичок в линялом ватнике перекрестился, словно на что-то себя благословив, и сорвался с места навстречу тоскливому соло и ритмичной музыке. “Путана, путана, путана…”
Виктор побрел туда же. Там было человек двести: их крики разбивались о броню и Газманова – оглушительного из-за усилителя. “Путана, путана, путана…”
От плотного скопления людей пахло дымом и какой-то мужественной несвежестью, тяжело и сладковато, пожалуй, воском. Он увидел прежнего казака и еще человек пять в бурках и папахах, стариков в военной форме, знакомого священника в черной рясе и с медным крестом, зажатым в кулаке. Один малец, совсем ребенок, держал наготове рогатку и пискляво вопил:
– Иди сюда!
– Гни-да! Гни-да! – сипло кричал плечистый молодец, замахнувшись бутылкой шампанского, из которой торчала тряпка. И сразу Виктор заприметил стоявший отдельно, окруженный почтением, целый выводок бутылок с такими же кляпами и догадался: коктейль Молотова.
Круглая блондинка тихо плакала, заслоняясь шелковым зелено-красно-черным знаменем с латинским изречением.
Виктор протолкнулся к баррикаде: снаружи зеленели омоновские каски, чернели наставленные пулеметы еще трех бэтээров.
– Уроды! – лысый бородач, в котором Виктор опознал давешнего приднестровца, забирался на баррикаду, цепляясь за бетонный блок; гремело железо мусорных баков, осыпались наваленные камни. – Всех перекосим… – Он тянулся к макету пулемета с фанерным коробом, зачем-то установленному среди арматурин. Виктор тут же сообразил, что издалека этот пулемет можно принять за настоящий.
Пока он подбирал, что бы такое крикнуть, песня кончилась, и громкоговоритель включил бесстрастного робота:
– Внимание! Покиньте здание и площадь! Время ультиматума истекает ровно в полночь. Внимание! В ближайшее время начинаем штурм!
Столпившиеся отчаянно и весело заголосили:
– Начинай!
– Давай убивай!
– Стреляй!
– Дави!
– Сколько времени? – спросил Виктор человека с противогазом через плечо.
Тот посмотрел на часы и с достоинством произнес:
– Пятнадцать минут.
– Какого?
– Осталось, – узкое лицо передернула судорога.
Виктор выпутался из толпы и пошел обратно к зданию.
На площади у костров рассредоточились автоматчики, которых обступили группки людей. В нескольких окнах играли огоньки свечей. Одно окно на третьем этаже горело, к нему от фонаря с площади был протянут провод. Возле двадцатого подъезда собрались неподвижные слушатели, вероятно, чего-то интересного.
Наташа сидела на табуретке у стены и мела рукой по струнам. Алеша, стоя рядом, подсвечивал фонарем. Она пела ломким, как бы с вызовом звенящим голосом и сердито встряхивала головой, сбрасывая русые пряди, заслонявшие лицо:
Виктор понял, что от баррикады кричат меньше, а желтый Геббельс вообще молчит.
Резкий перебор струн, девушка вскинулась под чьи-то жидкие хлопки, остальные угрюмо закивали.