Мистерия мести (антология) - Вадим Панов 30 стр.

— Зачем?.. — простонал Строцци.

Алессандро не ответил. Голова сильно кружилась. Он подождал, когда станет чуть легче, и, пошатываясь, подошёл к пролому в стене. Двери и окна вышибло, но наружная лестница сильно не пострадала. Алессандро спускался, слыша, как ветер доносит с улицы звук приближающихся голосов. Накрапывал дождь. Внутренний дворик был усеян влажно блестевшими обломками. Алессандро заметил несколько неподвижных тел, видимо выброшенных взрывом, и непроизвольно перекрестился.

— Господь милосердный, — пробормотал он. Так плохо ему ещё никогда в жизни не было.

Смешаться с толпой не составило труда — Слеза здесь работала так же, как старое доброе заклинание отвода глаз. Сам не свой, маг побрёл по ночной Венеции куда глаза глядят. Надо было убегать, скрываться — но сейчас Алессандро не мог заставить себя действовать. Больше всего на свете ему хотелось умереть… Он шёл сквозь дождливую ночь, и, как во сне, перед ним возникали то выгнутые спины мостов, то зыбкие зеркала каналов, то пристани с тычущимися в них тёмными тушами гондол, то странные, искажённые ночными тенями лица. Несчастливый маг Фоскари брёл по Венеции, точно призрак, — и поэтому, наверно, его никто не тронул.

Очнулся Алессандро, дрожа от холода. Светало. Над городом сгустился белый утренний туман. Маг обнаружил себя в центре города — недалеко от того места, откуда сбежал. Он медленно проходил под арками Старых Прокураций, мимо мощных колонн, мимо дверей закрытых лавок и кофеен. Площадь Сан-Марко, в иное время многолюдная, сейчас была пустынна, как земля в первые дни творения. Где-то высоко на карнизах сонно ворковали голуби. В тумане шаги Алессандро отдавались приглушённым эхом. Он вышел из-под арки и остановился перед собором Святого Марка. Крылатый лев глядел на него с фасада неодобрительно. Мол, зачем явился?

«Вот и всё, — с горечью подумал маг. — Осталось только утопиться в канале. Теперь я убийца, преступник. А ещё человек, потерявший всё… На что я потратил жизнь? Что совершил? Ничего, кроме зла…»

Воспоминание о разорённом палаццо розенкрейцеров нахлынуло на мага с такой силой, что он покачнулся. Было совершенно ясно, что отныне он изгнанник, вечно бегущий от опасности, потому что по следам его теперь пойдёт и Тайный Город, и люди — те, кто выжил в сегодняшней катастрофе. Работать, как прежде, над Источником Алессандро уже не сможет.

Никогда.

«Свою удачу, Слезу, универсальный амулет, и ту я должен уничтожить, чтобы обезопасить людей. А ведь когда я создавал её, я думал только о благе человеческом! Вот и получается, что единственная полезная вещь, которую я сделал в своей жизни, — это лак для мастерской Гварнери. Он в любых руках останется всего лишь лаком».

Алессандро по инерции прошёл ещё несколько шагов и остановился как вкопанный. Внезапная догадка поразила его. Даже чёрное отчаяние, в которое он впал, слегка рассеялось. Лев с фасада собора, казалось, глянул на него с удивлением.

Маг повертел свою мысль так и эдак. А ведь это возможно! Ему удавалось растворять мелкие кусочки Слезы в различных средах — так почему не удастся преобразовать её полностью? Он не уничтожит уникальный артефакт, но при этом сделает так, чтобы тот больше никому не причинил вреда. Ни одному человеку. Правда, насколько хорошо он будет работать, сказать сейчас сложно. Но этот вопрос не так важен. Важно, что Слезу можно сохранить — но не здесь, не в Венеции. Пьетро Гварнери — прекрасный мастер, но сейчас лучше всего было бы покинуть город. Зато Алессандро знал одного родственника Пьетро, живущего в Кремоне, тоже скрипичного мастера. Он имел репутацию человека, склонного к экспериментам, — так почему бы не обратиться к нему?

Кроме того, другого выхода, похоже, и нет.

Спустя десять дней Алессандро рискнул ненадолго вернуться в Венецию.

Задуманное ему удалось в полной мере. Он успел преобразовать артефакт и сбежать из города прежде, чем его стали искать. Теперь только время покажет, что же всё-таки получилось у отчаявшегося мага — новый предмет, наделённый магическими свойствами, или — ничего. Но, как бы там ни было, Слеза теперь совершенно безопасна. До полного преобразования должно было пройти несколько недель, однако ждать в кремонской гостинице Алессандро не стал — слишком дорого. К тому же он боялся надолго останавливаться в одном месте. Ему хотелось забрать кое-какие вещи из чердачной каморки в Канареджо, прежде чем окончательно пуститься в бега.

Маг приехал в родной город под вечер. Смеркалось, сеял мелкий противный дождь, от лагуны веяло холодом. Алессандро продрог и всю дорогу гадал, осталась ли в каморке хоть пара сухих поленьев. Он так погрузился в свои мысли, что даже забыл о вероятной опасности. Оттого голос, раздавшийся из сумрачного угла каморки, заставил мага подпрыгнуть на месте:

— Наконец-то, синьор Фоскари! Мы уже вас заждались.

Алессандро дрожащими руками зажёг свечу. На старой резной табуретке у стола сидел черноглазый франт. Светлый, шитый шёлком камзол, шейный платок, отделанный валансьенским кружевом, булавка с крупным чёрным бриллиантом — такой роскоши убогая комнатка не видала ни разу за всё время своего существования.

— Добрый вечер, синьор Фоскари, — франт учтиво приподнял треуголку.

— Добрый вечер, — ответил Алессандро и опустился на краешек кровати. Похоже, вопрос о дровах отпал сам собой. — Вы ведь Сантьяга, комиссар Тёмного Двора?

Франт кивнул, слегка улыбнувшись.

— Я вас примерно так и представлял… — пробормотал маг. — Что ж, полагаю, вы пришли по мою душу. Извольте. Терять мне уже нечего.

— Где ваша Слеза асуров, синьор Фоскари? — спросил франт тихо, но от его голоса у Алессандро по спине побежали мурашки.

— Вы её не найдёте, — ответил он так же тихо. — А если даже найдёте, то не сможете ею воспользоваться. И никто не сможет.

— И вы поверили ему на слово, комиссар? — поразился математик Тамир.

Сантьяга усмехнулся, плотнее запахнул дорогое кашемировое пальто. Ноябрьский вечер выдался безветренным, но холодным. Комиссар открыл портал в Брюсовом переулке — решил, что «ласвегасам» не помешает немного проветриться. Теперь все трое шагали под оран жевым светом фонарей к Большой Никитской. Впереди уже виднелся полукруглый фасад Московской консерватории.

— Вы меня обижаете, Тамир, — заявил Сантьяга. — Конечно, мы его проверили, а под «Заговором Слуа» не лгут. Но я и так знал, что он говорит правду — Алессандро был не из тех, кто умеет кривить душой.

— Почему вы не забрали артефакт? — полюбопытствовал Доминга, на чью долю выпало тащить саквояж с оборудованием для измерения магического фона.

— Забирать, по сути дела, было уже нечего. Вы наверняка уже поняли, что Фоскари сделал со Слезой? Он зарабатывал на жизнь в основном тем, что изготовлял скрипичные лаки очень хорошего качества. А масляный лак, да будет вам известно, делается из смолы, растворяемой в дистиллированном масле.

Тамир изумился:

— Вы хотите сказать, что он растворил в масле Слезу асуров?!

— Не только растворил, — усмехнулся Сантьяга. — Он нашёл скрипичного мастера, который согласился на эксперимент и покрыл один из своих инструментов этим лаком. Чтобы уж точно никто не смог восстановить артефакт. К тому времени, когда я разговаривал с Алессандро, спасти Слезу было невозможно.

— Но вы могли бы изъять скрипку!

— Мог, — согласился комиссар. — Но я посчитал тогда, что изобретение Фоскари после такой варварской обработки должно утерять магические свойства. Я посчитал, что оно больше не представляет ни интереса, ни опасности. К сожалению, я ошибся. К тому же я недооценил Алессандро.

— Вы? Недооценили?! — Доминга не поверил.

— Представьте себе. Но мы пришли, господа. Перед вами храм человской музыки — без преувеличения храм, челы свою музыку чрезвычайно ценят.

Декабрь выдался на редкость неласковым. От залива дул пронизывающий ветер, рыбацкие лодки глухо постукивали о причалы, дождь превратил терракотовые, прокалённые солнцем улицы Ливорно в серый зыбкий лабиринт. Потому горожане старались пересидеть непогоду за толстыми каменными стенами, возле жарко горящих очагов. Постоялые дворы и таверны были переполнены, игорные заведения почти не закрывались. Жизнь по-прежнему бурлила в портовом городе — но только не на улицах.

Алессандро Фоскари медленно поднимался по мокрой мостовой, кутаясь в шерстяной плащ. Подъём давался ему нелегко — в его-то годы! — да ещё мешал скрипичный футляр, который так и норовил сползти с плеча. Алессандро только что покинул игорное заведение, но старый маг сам не играл. Он помог там одному человеку. Помог проиграть. Потому что так было нужно ему, Фоскари. Нельзя сказать, что от этого становилось веселее на душе.

Он мёрз, досадовал на возраст, который не позволял двигаться быстрее, переживал, что тот самый, нужный ему человек куда-нибудь уйдёт и придётся ждать до утра, а так хочется спать. Но больше всего Алессандро боялся, что не успеет. Слишком долго ему пришлось выжидать, слишком долго искать того, на кого можно оставить свою ношу.

Магу было уже за девяносто. Сколько точно — он и сам не знал. Давно перестал считать годы.

До сих пор Алессандро Фоскари не мог понять, почему его тогда отпустили. Почему комиссар Тёмного Двора, один взгляд которого вгонял любого чела в трепет, не убил его, не забрал скрипку. Почему?.. После того памятного разговора в полутёмной каморке Алессандро покинул Венецию и никогда больше туда не возвращался. Спустя несколько месяцев он забрал из Кремоны свой заказ, внутренне поражаясь, что скрипка всё ещё его ждёт. И с тех пор жил с оглядкой, тихо, мелкими услугами, меняя съёмные комнаты и города.

Насколько ему было известно, ночной взрыв в палаццо постарались замять, среди человских магов об этом происшествии почти не судачили. Старый приятель Строцци выжил, но отошёл от дел и жил так же тихо, как сам Алессандро.

Фоскари знал, что его искали. Не нелюди из Тайного Города, о нет, они-то оставили его в покое сразу. Искали люди — из тех, кто в ту ночь пытался отнять у него Слезу. Но он умел заметать следы. Иначе они нашли бы способ выколотить из него всё, что он знал о преобразовании Слезы асуров и о скрипке. А он никак не мог заставить себя расстаться с этой необыкновенной вещью — хотя давным-давно пришло время отдать её тому, кто достоин.

«Как всё-таки причудливо тасуется колода», — мрачно подумал он, остановившись на углу отдышаться. Отдавая скрипичному мастеру лак, сделанный из своего артефакта, Алессандро и подумать не мог, насколько удивительным окажется результат слияния древней магии Тайного Города и человеческого искусства. Мало того что эта скрипка, с её сильным и выразительным звучанием, свойственным Гварнери, сама по себе была произведением искусства — извлекаемые из неё звуки оказывали на слушателя странное влияние. Когда музыкант брал её в руки, казалось, будто инструмент обретал душу, певшую дивным голосом о любви и боли, о красоте и тьме, живущей в каждом, о тишине и страсти. Слушатели замирали, теряя счёт времени, а потом словно просыпались в новом мире, который был светлее и чище прежнего.

Алессандро сам неоднократно брал волшебный инструмент в руки. Бывало, что он приходил инкогнито к известным скрипачам, приносил свою скрипку и предлагал попробовать звучание — и неоднократно же убеждался, что сила магии, заключённой в музыке, зависит от личности музыканта. Чтобы инструмент раскрылся полностью, нужен был великий скрипач.

А ещё он должен быть молод и устойчив к болезням и несчастьям, потому что преобразованный артефакт черпал теперь свою магию по большей части из жизненных сил игравшего на нём человека.

Алессандро передохнул, поправил ремень футляра на плече и вновь двинулся в гору, к одной из ливорнских гостиниц. «Всё-таки я слишком долго ждал, — подумал он. — Выбирал — и не мог выбрать. Желал отпустить своё творение на волю — и не мог решиться. Ждал идеала — и забывал о том, что идеалов в нашем мире не существует. А когда понял, что теряю время, слишком поздно уже было что-то менять. Я должен отдать её сейчас».

Старость подвела мага — человек, которого он должен был дождаться, уже пришёл и закрылся в своём номере. Не надеясь на ответ, Алессандро, однако, постучал — и спустя несколько мгновений дверь отворилась. Перед ним стоял юноша, очень худой, высокий, похожий на встрёпанного ворона.

— Чем могу помочь? — отрывисто спросил он.

— Вы молодой синьор Паганини?

Юноша мрачно кивнул. Было видно, что он очень расстроен. И Алессандро даже знал чем — это ему он два часа назад помог проиграться.

— Синьор, разрешите войти на пять минут, — попросил Алессандро. Сейчас он набросил на себя покрывало морока — юноша видел перед собой не тощего, одышливого старика, а зажиточного горожанина средних лет.

Юноша посторонился, и маг вошёл в гостиничный номер, слабо освещённый каминным пламенем.

— Синьор! Прошу вас, выслушайте меня, — быстро заговорил Алессандро. — Только что я был случайным свидетелем вашей неудачи в «Орле и олене». А до того имел счастье слышать ваше выступление здесь, в Ливорно…

Паганини отвернулся, словно говоря: как вы все мне надоели!

— Мне жаль, что вам не удалось сейчас отыграть вашу прекрасную скрипку. Однако игра есть игра! Проигравший должен платить. Я сам не противник иной раз раскинуть карты, но, право же, не стоит слишком часто испытывать фортуну. Однако я слышал ваше исполнение и не могу смириться с тем, что столь выдающийся музыкант остался совсем без инструмента… Завтрашний ваш концерт — слишком большой праздник для Ливорно, он не должен сорваться.

Быстрая, сбивчивая речь должна была убедить Паганини, что перед ним хоть и солидный на вид, но недалёкий человек. Предсказуемый. Неопасный.

И правда, музыкант слегка расслабился. Отошёл к камину, налил себе вина из полупустой бутылки — в таком холоде, в такой сырости и в такой печали совершенно не лишне выпить.

— Я имею прекрасный инструмент, доставшийся мне от отца, — продолжал Алессандро. — К сожалению, я всего лишь любитель, моя игра неспособна раскрыть всю его душу. Но он хорош, право, он очень хорош. Я имею честь предложить его вам для завтрашнего концерта… Пожалуйста, синьор Паганини, не отказывайтесь — музыка превыше условностей!

Паганини хмыкнул и указал на кресло, стоящее у камина:

— Позвольте взглянуть на вашу скрипку, синьор. Э…

— Ливрон, к вашим услугам. Я француз, торговец, но давно уже осел в Ливорно. Вот, пожалуйста.

Алессандро положил футляр на кресло, щёлкнул позеленевшими от времени замочками. Скрипка покоилась на своём бархатном ложе — прекрасная, как спящая женщина.

— Гварнери Дель Джезу, — заметил Паганини, разглядывая сквозь узкие эфы клеймо, напоминающее латинский крест. — Да… Это дорогой инструмент, синьор Ливрон.

— А вы музыкант, достойный этого инструмента.

Паганини бросил на мага удивлённый взгляд — настолько нехарактерно для торговца Ливрона прозвучала эта фраза. Осторожно поднял скрипку и сыграл несколько тактов из Тартини. И остановился, поражённый.

Алессандро против воли рассмеялся. О, как он понимал!.. Он-то знал, каково это — чувствовать живой огонь магии, перетекающий в музыку сквозь собственное тело и душу. И знать, что те, кто слушает тебя, чувствуют то же самое.

Старый маг отвернулся, пытаясь скрыть волнение.

— Великолепно. — пробормотал Паганини. — Вы делаете мне огромное одолжение, синьор Ливрон!

— Пустое. Просто играйте на ней.

— Но почему артефакт всё ещё у челов? — не понял Доминга. — И почему мы должны тащиться с приборами сюда? В исследовательском центре Цитадели гораздо спокойнее.

Большой зал Московской консерватории был уже почти полон. Сантьяга занял ложу — в партере неудобно было размещать измерительное оборудование. Сейчас оба «ласвегаса» сосредоточенно настраивали прибор, состоящий из пары соединённых между собой чёрных с фиолетовым отливом кристаллов «Навских глаз», десятка датчиков, установленных по всему залу, и мини-процессора.

— Начнём с того, что этот артефакт давным-давно перестал быть Слезой асуров, — объяснил Сантьяга. — Его сотворил чел для челов, и это одна из причин, почему Цитадель, Зелёный Дом и Орден согласились оставить артефакт в распоряжении семьи Чел. К тому же для нас скрипка Паганини не представляет большого практического интереса. Только исследовательский.

Комиссар на минуту умолк, разглядывая зал. Внизу, в партере, волновалось море зрительских макушек. На лучших местах, ближе к середине зала, сверкали золотыми волосами жрицы Зелёного Дома. Наверняка принесли с собой целый набор сканирующих амулетов. Слева от них тесной группой расположились маги Ордена — комиссару видны были их рыжие головы, складки плащей, блеск галунов и парадного оружия.

Шасы тоже почтили своим присутствием концерт, что было неудивительно при их сугубом прагматизме. Младшая семья Тёмного Дома не чуждалась искусства — при условии, конечно, что это искусство приносило неплохой доход. Судя по всему, четвёрка шасов и явилась сюда с целью оценить состояние артефакта и его возможную стоимость — на всякий случай.

Пришли концы — какое же шоу обходится без них! Концы тоже оценивали перспективы и прибыли — но уже в своём, развлекательном секторе. Вдруг возникнет мода на классическую музыку.

И челы. Больше всего здесь было челов.

Комиссар вздохнул.

— Да. Как я уже говорил, я недооценил Алессандро Фоскари. Он проявил чудеса терпения, но для своего артефакта сумел найти идеального владельца.