У нас же есть время до ночи. Так что не все потеряно!
– Пойдем кушать! – потянула меня за рукав Настя, едва мы положили вещи.
– А потом купаться!
– Это же не пляжный город, а исторический. Тут бродят по улицам, ищут памятники архитектуры, наслаждаются древними видами. Музеи, артефакты, все дела.
– Музеи, – выдохнул я. – Скукотища.
На самом деле я любил музеи. Просто в данный момент мне по душе был пляж.
Мы спустились на первый этаж и отыскали столовую. Это было небольшое и уютное заведение, стилизованное под шалаш древних индейцев. Я сразу вспомнил старый мультик, в котором пес Шарик с умным видом говорил: «Вигвам называется». Так и было. Вместо дверей – тканевые занавески, раздвинув которые, мы увидели увешанный тканями и стилизованными под шкуры убитых животных коврами обеденный зал. Под потолком горели лампы-свечи. Под ногами стелился туман. Пахло чем-то приторно-сладковатым. За массивной деревянной стойкой стоял форменный индеец с сигаретой в длинном мундштуке в зубах. Он, как и все перуанцы, улыбался. Зубы у него были длинные и желтые.
В зале царил полумрак. Столиков оказалось немного, а незанятых было всего два. Мы уселись в мягкие плетеные кресла. Как-то неловко даже было класть руки на стол – он был укрыт скатертью с рисунками, на которых плоские индейцы ловили плоскую ламу при помощи плоских же топоров и стрел. Рисунки были сделаны так, чтобы ни у одного туриста не возникло сомнений, что их нарисовали несколько тысяч лет назад.
Перед нами возник тот самый перуанский индеец (или как их вообще звать?) с сигаретой и на чистейшем испанском (как впоследствии рассказала Настя) объяснил, что до обеда еще три часа, но если милейшие люди желают, он может приготовить им омлет с ветчиной и помидорами, а за отдельную плату угостить национальным перуанским блюдом. Также есть чудеснейший перуанский кофе со специями.
Я захотел кофе и омлет, а Настя была не прочь отведать национальное блюдо. Пока нам все это готовили, она залезла в Интернет через планшет и начала вслух зачитывать названия блюд:
– Могут приготовить, так, сальтадо. Это рагу из овощей по-нашему. Или, вот, смотри, уанкаина папас. Папас – это картофель по-испански. Выглядит неплохо, кстати.
– Как что?
– Как картофель с луком. Или еще такая штука – аррос-кон-чокло. Как будто я в вестерне каком-то, а это названия вождей племени краснокожих, да? Карапулькра! Смешное название. Мясо какое-то. Может быть, мне мясо пожарят? Неплохой такой кусок перуанского мяса! Еще есть ко-ко, кинуа, палта а-ля хардинера, касса-реллека. Прямо чувствую, как на языке эта «реллека» перекатывается. Прелесть, а не язык!
Я растянулся в плетеном кресле, вытянув ноги. Принесли кофе – надо заметить, очень вкусный кофе! В двери столовой вошел Леопольд. Он переоделся – надел белые брюки, белую же рубашку и туфли. Причесал и уложил волосы (кажется, даже усы слегка причесал). В нагрудный кармашек рубашки вложил какой-то пышный красный бутон. Оглядевшись, Леопольд увидел нас, приветливо взмахнул рукой и подошел.
– Разрешите?
– Всегда пожалуйста.
Ученый пододвинул кресло, сел, положил руки на стол и принялся нервно перебирать пальцами предметы на столе: взял солонку, повертел, взял перечницу, потом достал зубочистку, отложил, помял салфетку.
– Вы выглядите так, будто собрались на свадьбу, – заметила Настя, отрываясь от чтения. – Как персонаж книги Габриэля Гарсии Маркеса. Одинокий влюбленный диктатор…
– Скорее, одинокий ученый, – усмехнулся Леопольд. – Так и есть, гхм. Почти на свадьбу… Так сказать…
– Роза Ивановна! – воскликнул я, догадавшись. – Ну, конечно! Она где-то здесь? Вы договорились встретиться?
Настя непонимающе посмотрела на нас. Я торопливо объяснил:
– Первая любовь Льва Игнатыча. Он много о ней рассказывал в университете. Именно здесь, в Куско, они познакомились. Представляешь, два русских человека встретились? У нее отец эмигрировал когда-то давно в Нью-Йорк из СССР, нашел себе молодую американку, взял в жены…
– Да, да, – подхватил Леопольд. – У них родилась дочь, а спустя девятнадцать лет я познакомился с ней в одном из заведений города. Я – дипломат, ученый человек, житель Советского государства. А она – дочь эмигранта, журналиста, отправившаяся вместе с отцом в Перу в путешествие.
– Как же это романтично! – пробормотала Настя.
Тут мне принесли омлет, а ей колоритное национальное блюдо – рис со специями в горшочке. Настя, отвлекшись, полезла в Интернет, выяснять, как это блюдо называется на местном наречии, и выяснила, что это и есть, ни много ни мало, рис в горшочке. Нахмурившись, она сказала:
– Как-то жиденько у них с колоритом. – И принялась уплетать за обе щеки.
А Леопольд тем временем самозабвенно продолжал:
– Роза… Какое чудесное имя! Лучшая история в моей жизни! Мы влюбились друг в друга с первого взгляда и несколько дней практически не разлучались. Гуляли по площадям Куско, ездили на экскурсии, побывали в Мачу Пикчу и еще на десятках, нет, на сотнях развалин, исторических местах исчезнувших цивилизаций! Понимаете, гхм, тут атмосфера! Воздух, воздух какой! Все пропитано историей! Любовь здесь вспыхивает мгновенно. Одной искры достаточно!..
– И что же? – жуя, поинтересовалась Настя.
– Потом обо всем узнал ее отец, – нахмурился Леопольд. – Времена были такие, что эмигранты не сильно любили свою бывшую Родину. Вернее, то, что в ней творилось. А я был настоящим воплощением советского человека и был настроен несколько, эээ, враждебно по отношению к тем, кто бросил страну… В общем, тут еще всплыло, что мне тридцать четыре, а ей девятнадцать. Ее отец был старше меня всего на шесть лет. Мы встретились с ним в небольшом ресторанчике с прекрасным видом на пушистый лес и горный серпантин. Я, гхм, как сейчас помню, что вокруг было необычайно тихо. Только где-то за окном шелестела птица. Она не пела, а именно шелестела. Как будто кто-то быстро-быстро перелистывал тетрадь на ветру.
– Вы подрались? – Глаза Насти загорелись.
Я слышал эту историю несколько раз. Что поделать, Леопольд любил предаваться воспоминаниям на лекциях. Его истории раз за разом обрастали подробностями, становясь похожими на литературное произведение, которое постоянно редактируют.
Леопольд пожал плечами.
– Увы мне, – сказал он. – Я был ученым, ценил ум, а не силу. Мне казалось, что сила знаний ставит меня выше остальных. На самом деле все было не так.
– Вас избили?
– Грубо говоря, да, – пожал тощими плечами Леопольд. – Не очень сопротивлялся, знаете ли. Бывают мгновения, когда лучше не давать сдачи… Да я и не умел… Одним словом, гхм, рассчитывать на что-то серьезное при таком отношении было сложно… Я принял решение встретиться с Розой и все ей объяснить. Мы не могли быть вместе, и дело с концом.
– И вы правда расстались? – округлила глаза Настя. – Господи, как романтично! Это, наверное, место располагает! Разбитые сердца и все такое!
– Ага. Синяк под глазом, сломанное ребро, гематомы на бедре и на правом боку, – невесело усмехнулся Леопольд. – Роза, увидев меня, решила, что к отцу не вернется. Это действительно было, гхм, несколько романтично. И еще безумно. Я подло и почти коварно сбежал из посольства, а она ушла от отца. Мы вместе отправились в небольшую деревеньку под Куско, где сняли домик и прожили в нем… четыре незабываемых дня! – на последних словах Леопольд запнулся и мечтательно закатил глаза. Было видно, что эти четыре дня он помнит в мельчайших деталях, по минутам, и уже не первый год мысленно возвращается в прошлое, желая остаться в нем навсегда.
– Что было потом? – поинтересовался я. Финалом истории Леопольд никогда не делился перед аудиторией.
Пожилой ученый моргнул. Мне показалось, что в глазах его застыли слезинки.
– А потом приехал ее отец и сказал, что он, как известный журналист, может забросить в газеты столько информации обо мне, что я больше никогда не смогу вернуться в Союз. А если и вернусь, то вряд ли когда смогу обелить собственное имя. Он умеет писать так, чтобы ему верили. Я, кстати, гхм, читал его статейки позже. Здорово пишет…
– И вы уехали?
– О, не сразу. Разразился скандал. Роза грозилась наложить на себя руки. Она готова была уехать вместе со мной. Да много чего было придумано, решено, рассыпалось в прах и никогда не осуществилось. Времена были такие, что, знаете, вам не пожелаю. Ее отец… он ведь действительно мог одной статьей разрушить много судеб. Поэтому я, гхм, принял решение отступить. Мы расстались, пообещав не терять друг друга из вида. Расстались влюбленными, чтобы никогда не увидеться.
– И с тех пор вы не выбирались из Москвы?
Леопольд криво ухмыльнулся:
– И с тех пор вы не выбирались из Москвы?
Леопольд криво ухмыльнулся:
– Легенды бегут впереди меня… Нет, моя дорогая. Я еще долгое время жил и работал здесь, в Перу. Сначала в Куско, потом в Лиме. Просто, гхм, я больше не видел Розу. Никогда. Мы переписывались несколько лет. Ее отец не запрещал, знаете ли. Потом связь прервалась. Последний раз я получил от Розы письмо двенадцать лет назад. Она сообщила, что перебралась жить в этот город. Устроилась экскурсоводом и возит людей в горы, показывает города инков.
– Как романтично! – в очередной раз восхитилась Настя. – И вы знаете, где она живет сейчас?
– О, только приблизительно. Постараюсь потратить оставшееся до отъезда время с пользой, – Леопольд перевел дух, провел по бутону в кармашке ладонью и добавил: – Можно вас попросить об одолжении?
– Каком?
– Вы не хотите прогуляться со мной? – голос его задрожал от волнения.
– Вы хотите?..
– Боюсь, я могу, гхм, немного перенервничать, ну или не решиться… знаете… стариковские причуды. Мне не тридцать лет все же.
Настя возбужденно отодвинула опустевший горшочек из-под риса:
– С огромнейшим удовольствием прогуляемся! Фил как раз говорил о том, что хочет прогуляться! До ночи еще уйма времени!
На самом деле я собирался прилечь отдохнуть. Глаза слипались от усталости. Но не отказывать же в столь деликатном деле.
– С удовольствием, – улыбнулся я. – Вам очень идет белая рубашка, кстати.
12
В обед воздух прогрелся до плюс двадцати. Хотя все равно было холоднее, чем в Москве, я ощущал, что нахожусь на курорте. Виной всему, конечно, были дивные пейзажи – горы в легкой дымке, густые леса, волнами расплывающиеся вокруг города, и еще необычная архитектура. То и дело подворачивались низенькие домики, выстроенные будто из глины, примостившиеся у величественных зданий с узкими окнами и башенками на крышах, с высокими овальными дверями, созданными еще тогда, когда эти двери могли выломать набегающие воины соседнего племени. По мостовым вели лам, бегали индюки, в палатках продавали вареную кукурузу и лепешки, со всех сторон лилась музыка, а темнокожие улыбающиеся перуанцы считали своим долгом зазвать нас к себе.
Только на курортах такое и встретишь. В Москве давно уже никто никого к себе не зовет, не улыбается. И уж точно не водит лам по улицам. Попробуй вывести на Тверскую хотя бы лошадь…
Мы шли минут пятнадцать, и за это время Леопольд то ускорял шаг, вырываясь вперед, то медлил, отставая, то вообще собирался повернуть назад, бормоча:
«Все пропадет! Нет! Не хочу! А вдруг?..»
Пришлось каждый раз напоминать, что если не пойти и не встретиться, то это самое «а вдруг?» будет преследовать его до конца дней.
С доводами Леопольд соглашался.
На безымянной узкой улочке, где по дороге едва ли разъехалось бы два автомобиля, Леопольд остановился окончательно и устало махнул рукой в сторону небольшого дома. У крыльца его стоял детский трехколесный велосипед с крохотной сетчатой корзинкой у руля.
– Это здесь. Она жила здесь, – сказал Леопольд треснувшим голосом. – Как думаете, каковы шансы, что Роза вообще еще не уехала? Прошло же много лет. Она давно может быть где угодно. Вернуться… к отцу, например.
– Не постучитесь – не узнаете, – заметила Настя. – Или мне вас взять под локоть и силой затащить на крыльцо?
– Она может! – добавил я. – Так что действуйте.
Старый ученый стушевался, пригладил волосы (в который уже раз за последнее время), дрожащими пальцами поправил бутон в нагрудном, кармашке и заковылял по тропинке, мимо велосипеда, к крыльцу.
Мы остались стоять на улочке.
– Вот она, большая и глубокая любовь, – шепнула Настя, и мне стало неловко.
Она смотрела на меня большими голубыми глазами и, казалось, ждала какой-нибудь реакции. А я, как полный дурак, крутил в голове какие-то мелкие, непонятные словечки и не знал, что сказать.
– Смотри. Там женщина, – пробормотал, кивнув в сторону дома.
Действительно, дверь отворилась, на крыльцо вышла статная высокая женщина. На вид ей было чуть больше пятидесяти. Темные волосы собраны на затылке в хвост, только один закрученный спиралью локон взвился на лбу, между тонких изогнутых бровей. Женщина что-то сказала. Леопольд ответил. Брови женщины поднялись вверх, одной рукой она прижала ладонь к губам, второй схватила Леопольда под локоть и стремительно затащила старика внутрь. Звонко закрылась дверь.
– Раз, и слопала, – буркнул я, улыбнувшись.
– Как думаешь, все будет хорошо?
– Они, как минимум, пообщаются.
– Так и будем тут стоять, ждать?
Я пожал плечами:
– Наша миссия выполнена, можно смело возвращаться. Думаю, Леопольд найдет дорогу домой… Постой-ка…
Из-за плеча Насти я увидел перуанца – одного из тех, кто сопровождал нас вместе с Диком! Он осторожно выглянул из-за угла дома и тут же юркнул обратно.
Следил.
– Там один из шайки аферистов. Неподалеку. Даю сотню баксов, что он ведет нас от самого отеля.
По лицу Насти расплылся бордовый румянец – признак подступающей злости.
– Да как же так? Что вообще происходит? Шпионские игры какие-то!
Я сжал пальцы в кулаки.
– А давай отловим его. Как думаешь? Поиграем в героев боевиков. Дам ему по башке, он сразу все и расскажет.
– Обсуждали же…
– Следить за нами по городу! Это беспредел, я считаю.
Возразить было нечего. Настя пожала пле-чами:
– Как хочешь. Только не убей его так.
– Уж постараюсь.
Я взял Настю за руку, мы пошли вдоль улочки по направлению к перекрестку. Я не сводил взгляда с того места, где увидел перуанца.
Перекресток. Свернули налево. Краем глаза заметил человека, стоящего у киоска с газетами. Сомнений не оставалось. Следят. Прошли метров двести, пересекли оживленную улицу. Я хорошо запомнил дорогу до отеля. Здесь можно свернуть в тихий проулок. Каменные стены увиты плющом и виноградом. Лучи солнца сверлят мостовую. Тихо и спокойно…
Я развернулся, в два шага подбежал к углу перекрестка и вжался в стену. Настя сделала шаг в сторону, скрываясь в тени так, что со стороны пересечения улиц ее невозможно было увидеть. Через пару секунд из-за угла вышел встревоженный перуанец. Застыл, пытаясь найти нас. Я обвил его шею рукой – захват! – зацепил под локтем, толкнул коленом в копчик. Пошевеливайся! Перуанец, еще даже не сообразивший, что происходит, сделал несколько шагов и начал падать. Я позволил ему сесть на бордюр, прижал к стене и крепко обхватил его запястья.
– Попался!
Перуанец не сопротивлялся. Он помотал головой и беспомощно что-то залепетал. Молодой был парень, лет двадцати. Одет небогато – какие-то трико под «Адидас», с белыми полосками, рваные кроссовки, растянутая майка.
– Говорит, что он ни в чем не виноват, что не хотел плохого, просто беспокоится о нашем здоровье, – бегло перевела Настя, присевшая рядом с нами на корточки.
– Раз не виноват, то зачем следил?
Настя перевела. Перуанец снова замотал головой, произнес что-то торопливо.
– У них приказ – следить за нашей компанией, беречь от темных людей.
– Снова эти темные люди… Кто они такие?
Перуанец замотал головой.
– Говорит, не знает. Ему не сообщают. Его дело – наблюдать, чтобы мы никуда не делись, не полезли искать приключений самостоятельно. Пока у нашего главного есть деньги и он платит за охрану, нельзя, чтобы с кем-нибудь что-нибудь случилось.
Судя по всему, парень говорил правду. Слишком уж эмоционально.
– Частное охранное предприятие, блин, – буркнул я. – Что ты вообще знаешь?
– Говорит, что все в курсе, что вы охотники за редкими животными, – перевела Настя. – Тут в Перу много таких, как мы, бывает. Все надеются найти что-нибудь этакое, но возвращаются ни с чем. Правда, обезьяну де Луа никто еще не искал. Она не слишком популярна.
– А кто популярен?
– Сумчатый тигр, говорит, попугаи всякие, волк какой-то… собаки инков!
– Работы для криптозоологов на целый год…
– Они готовы помогать, пока платите, – продолжала переводить Настя. – С хорошими деньгами тут туго. Все зарабатывают, в основном, за счет туристов. Ну, а что делать людям, которые ничем не торгуют, никого по экскурсиям не водят?
– Вот и придумали темных людей, да? Чтобы было чем поживиться. А Дик-то и рад поверить.
Я отпустил руки перуанца. Поднялся. Настя тоже выпрямилась.
– Пусть идет. Надо как можно быстрее проверить все эти дела с обезьяной и ехать отсюда. Денег Дика мне не жалко, он сам решает, как и на что их тратить. А вот все эти слежки мне ой как не нравятся. Так и паранойя разовьется, чего доброго.