Радость почувствовавшего себя гением войсковой разведки лейтенанта, решившего проверить данные зольдбухов данными жетонов, бесследно испарилась сразу же, как их удалось рассмотреть поближе. Шифры войсковых частей на жетонах и на первых страницах зольдбухов не совпадали. Вообще. Три книжки и два жетона не дали ни одной совпадающей пары даже у разных военнослужащих. Чувство превосходства представителя армии XXI века, догадавшейся перейти к безликой буквенно-цифровой кодировке, испарилось неизвестно куда.
Без знания системы занесения данных в жетоны и личные документы военнослужащих шифры частей только запутывали дело. Как в этой связи было понять 5./Inf. Reg. 50, 5./J. R. 50, 1./Krsch. Btl. 53, 1./Kradschütz. E. Btl. 3 и 2./Inf. Ers. Btl. 50, с ходу ясности не было ни на грамм. Расслабиться удалось только после того, как я догадался полистать солдатские книжки и изучить содержащуюся там информацию. Созревшее уже решение отправить бойцов ковыряться в растерзанных трупах можно было отставить.
Насколько можно было сделать вывод из вписанных туда данных, расстрелянные мотоциклисты были подразделением 1./Krsch. Btl. 53 – первой роты 53-го мотоциклетного батальона вермахта. Последнее не внушало мне ни малейшего оптимизма, поскольку, если исходить из имеющихся исторических знаний, против нас действовала если не танковая, то моторизованная дивизия вермахта точно. Наличие в немецких пехотных дивизиях мотоциклетных батальонов меня бы откровенно сказать очень удивило.
Бойцы, что, кривя морды, обшманывали более-менее целых мертвецов, кроме смертных жетонов и солдатских книжек разжились парой парабеллумов и где-то затрофеенным немцами пистолетом «ТТ» в коричневой кожаной кобуре со шлевками. Те, кому исправных пистолетов не досталось, прибарахлились пулеметом, счастье обладания которым я немедленно испортил распоряжением собрать патронные коробки и обматывающие некоторых убитых ленты, найти на трупах комплект ЗИП пулемета и не забыть валяющийся на дне траншеи футляр с запасными стволами к нему. Детская радость обладания знакомой по фильмам игрушкой скрылась за грозовыми тучами хмурых физиономий в считанные секунды.
Сам я положил глаз и наложил лапу на МР-40 умершего от ран унтер-офицера, хотя два поврежденных в подсумках осколками магазина и пришлось выкинуть.
Попытка бойцов продолжить мародерку в направлении лежащих на путях и под насыпью в 150 метрах от нас трупов была своевременно пресечена, и я скомандовал возвращаться на правый берег. Затянуть время грабежа и бежать на наш берег по мосту под пулями мне вот совершенно не улыбалось.
Последнее, что я сделал перед уходом, это собрал ненужные мне жетоны и солдатские книжки в немецкую каску и бросил ее в ячейку к умершему от ран унтеру. В свете разбирательств с НКВД при легализации наводить следователей на ненужные мысли совсем не стоило, а продолжать войну с трупами было бы несколько стыдным.
По итогам выхода номер противостоящей нам части мне ничего не дал, номер дивизии, даже знай я его, не дал бы, по сути, тоже, а вот изучение самих мертвецов наводило на неприятные мысли. Средний возраст осмотренных убитых составлял около 25 лет (никого возрастом старше тридцати я не увидел), все они были неплохо развиты физически и имели средний рост более 170 сантиметров. Печать интеллигентности на лицах понятие субъективное – особенно если лица мёртвые, однако, коли судить по мозолям на руках, расстреляли мы если не самый что ни на есть германский пролетариат, то сочувствующее ему и угнетаемое капиталистами крестьянство.
Впечатляющая основательность в действиях противника, в данном случае получала хорошее объяснение. Нам противостоял контингент из невыбитой еще в войне немецкой кадровой армии, разбавленной призванными из запаса серьезными взрослыми мужиками, в достаточной мере выпустившими из голов свистевший там когда-то юношеский ветер. С дополнительными осложнениями в виде хрестоматийного германского менталитета. Ничем хорошим для меня это не пахло даже без присутствия бронеобъектов противника, откровенно сказать, немцы пока и наличными силами прекрасно справлялись.
Настоящее немецкое качество, мать его так, все что делаем – мы делаем хорошо. Включая бешеную агрессивность в лесном бою накоротке с карабинами наперевес против вооруженного автоматическим оружием противника, раз уж герр лейтенант такой приказ отдал.
Однако противника на войне не выбирают. Теперь мне нужно разобраться с основными силами вышедшего к мосту врага.
* * *К моменту обнаружения германцев в рощах перед нами взвод располагался следующим образом.
На левом фланге, в листве высокого дуба рощи Дубовой засел дозор ефрейтора Ханина, которому я назначил позывной «Топор Тринадцать», по его докладу имевший достаточно хороший обзор скрытого лесом «мёртвого пространства» на нашем берегу, реки и её левого берега за излучиной.
В районе высоты 40,9 на опушке леса за железной дорогой замаскировалось отделение сержанта Егорова, имевшее задачей уничтожить противника, атакующего за насыпью, и прикрыть взвод от возможного обхода слева. Глухая оборона на данном направлении не планировалась, окопы бойцы не рыли, инженерное обеспечение позиции свелось к маскировке БМД.
Машины взвода материального обеспечения встали в лесу с другой стороны железнодорожных путей, за болотцем у переезда. Отводить машины, коли это понадобится, по дороге на Борисово было наиболее оптимальным.
Высоту 44,8 обороняли парашютно-десантное отделение младшего сержанта Севастьянова и ГПО. БТР-Д гранатометчиков и БМД-4М стрелков находились в готовности к выдвижению наверх на заднем скате высоты, где экипажи при помощи больших саперных лопат из комплектации машин среди вырытых ранее стрелковых ячеек оборудовали окопы.
Стрелковые окопчики наверху для обеспечения возможности свободного маневрирования подразделений (на рытье хода сообщения на обратный скат у меня категорически не хватало времени) бойцы рыли в линию по топографическому гребню высоты, с расположением моего КНП и окопа АГС-17 посредине позиции. К моменту обнаружения немцев всеми бойцами и мной лично были вырыты одиночные стрелковые ячейки для стрельбы стоя; работы по связке ячеек между собой в парные окопы в полном объеме закончены не были, к устройству ходов сообщения приступить не успели вообще. АГС-ники, выкопав и оборудовав свой окоп как по наставлению, установили гранатомет и молча помогли мне управиться с КНП.
Примерно так же дела обстояли у Бугаева на высоте 41,2, за правым плечом которого на высоте 43,1 госпиталь таки разместил свой наблюдательный пост из десятка бойцов, видимо, в основном из выздоравливающих раненых, с полевым телефоном, самозарядными винтовками и ручным пулеметом, привезенными госпитальным особистом и хипстером политруком на раздолбанной полуторке.
Представители сталинского политаппарата и карательных органов, высадив бойцов на отметке 43,1, не преминули проехать к мосту, чтобы разузнать о причинах стрельбы и как идут дела, посмотреть в бинокль на трупы в мышиных мундирах, практически с детским восторгом повертеть в руках трофейный MG.34 и погладить броню моих алюминиевых танков, когда я этих туристов выгнал с вершины, борясь с желанием расколотить им физиономии.
В госпитале все обстояло нормально. Связавшееся со штабом армии руководство получило подтверждение продвижения немцев в нашем направлении и наличия между ними и госпиталем только отходящих подразделений Красной Армии, местонахождение и силы которых в штарме, впрочем, представляли достаточно приблизительно. Четвертая танковая группа, разгромив соединения 11-й армии при очередной попытке её задержать, рвалась к Лужскому рубежу.
Эшелон для вывоза госпиталя ожидался не ранее восемнадцати-девятнадцати часов. Лейтенант Суровов лично от начальника автобронетанковых войск армии получил приказ стоять насмерть, но немцев к госпиталю не пропустить.
Конечно, страна прикажет быть героем, героем станет вмиг любой, однако тут я не выдержал:
– А о платформах для моей техники он побеспокоился? Вы довели до него, что техника совершенно секретная?
Моднявый политрук закивал так, что я испугался: вдруг у него отвалится голова.
– Товарищ полковник сказал, что не имеет информации о такой роте, но если мы подтверждаем, что техника незнакомая, – побеспокоится лично.
Дела, куда ни глянь, шли отлично. Условия для будущей легализации складывались превосходно, мы безнаказанно порешили немецкий разведотряд, оставалось только так же разобраться с остальными подошедшими к мосту фрицами и не оставить им никаких вызывающих излишние вопросы артефактов. Я уже чувствовал, что могу это сделать.
* * *Подошедшие к мосту немцы обоснованно осторожничали. Я, особо не скрываясь, наблюдал за ними в бинокль. Немецкий командир вывел довольно много людей к опушке Огурца; то здесь, то там мелькали фрицы, пренебрегавшие маскировкой. Бороться с искушением вывести наверх БМД и, используя тепловизионные каналы прицелов, расстрелять фашистов на исходных позициях было довольно сложно, от ожидания у меня играли нервы и нарастало чувство совершаемой ошибки. Тем не менее, первоначальные резоны выманить на луг и уничтожить наступающего противника на открытом пространстве я оценил более весомыми.
Подошедшие к мосту немцы обоснованно осторожничали. Я, особо не скрываясь, наблюдал за ними в бинокль. Немецкий командир вывел довольно много людей к опушке Огурца; то здесь, то там мелькали фрицы, пренебрегавшие маскировкой. Бороться с искушением вывести наверх БМД и, используя тепловизионные каналы прицелов, расстрелять фашистов на исходных позициях было довольно сложно, от ожидания у меня играли нервы и нарастало чувство совершаемой ошибки. Тем не менее, первоначальные резоны выманить на луг и уничтожить наступающего противника на открытом пространстве я оценил более весомыми.
Мне нужно было дождаться атаки или удержать фрицев в лесу до темноты; решись они на активные действия ночью, мое превосходство станет реально вопиющим. Если в данном варианте развития событий немцы опять решатся на обход, что было вполне реальным, ибо лезть вперед, не зная ничего о противнике, уже полностью уничтожившем передовой взвод, как минимум крайне неосторожно, я планировал бить противника по частям. По донесению Ханина – взять БМД и, выдвинувшись в район Дубовой, застигнуть отправленное в обход немецкое подразделение на переправе и там его полностью уничтожить.
По моим временны́м расчетам, даже пойми немецкий командир, что к чему, еще при выдвижении боевых машин, у него не хватит времени удачно атаковать и в районе моста закрепиться. Снимать с высот свои ПДО и гранатометчиков я не собирался, отделения Егорова за железкой для добивания отдельных немецких стрелков на переправе было вполне достаточно.
Собственно выход немецких подразделений из рощи под грохот пушек, расстреливающих фашистов на переправе, был бы для меня самым идеальным вариантом немецких действий. После расстрела фрицев в воде машины возвратились бы как раз вовремя, чтобы вышедшая на приречный луг гитлеровская пехота не могла ни вперед пройти, ни назад вернуться, но только умножить количество трупов перед мостом.
Вариант – отправить на зачистку обходящих взвод фашистов одно егоровское отделение – по размышлению был мной отброшен. Предыдущие смерти хорошо лечили от самонадеянности. Немецкая пехота имела если не высокоэффективные, то вполне приемлемые для поражения легкобронированной техники противотанковые средства, местонахождение и количество которых ни я, ни сержант Егоров не знали и знать не могли, соответственно отправка одинокой БМД имела риск ее внезапной и глупой потери с полным или частичным срывом планов моих дальнейших действий.
По мере того как шло время, чувство тревоги и неуверенности в себе все продолжало и продолжало нарастать. Как командиру, пытающемуся удержать под контролем оперативную обстановку, мне стала более понятна фраза: «Если ты пребываешь в бездействии, то совсем не факт, что в бездействии пребывает противник», с дополнительным тремором от мыслей, что я чего-то в действиях этого самого противника не предусмотрел.
От нервов хорошо помогал физический труд. Периодически прерываясь на наблюдение за обстановкой, я с гранатометчиками соединил наши окопы ходом сообщения, после чего они вывели зигзагом еще один на обратный скат. Стрелки Севастьянова тем временем связали окопчики общей траншеей сначала между своими ячейками, а потом и с окопом гранатометчиков. Оборонявшие высоту бойцы получили возможность достаточно безопасно маневрировать в пределах позиции, ходов сообщения полуметровой глубины с учетом высоты бруствера для этого было вполне достаточно. Личный состав бугаевского отделения, включая самого старшего сержанта, активно занимался тем же самым, периодически попыхивая злобой на предков, на их глазах, устремленных в оптические приборы, вяло ковырявших лопатами на высоте 43,1, не брезгуя многочисленными перекурами.
* * *Сигнал о появлении противника за рощей Дубовой оказался подобен манне небесной, командир отправленного немцами в обход подразделения, как я и ожидал, поленился давать слишком большой крюк. Дальше оставалось подождать, пока немцы затеют переправу, и стереть их в порошок.
Если, понятно, по «закону бутерброда» тут что-то не пойдет не так.
Дождавшись фразы Ханина касательно обнаружения основных сил немецкой обходной группы, повторившей номер с высылкой вперед передового отделения: «Вышли на берег и приступают к переправе, Топор Десять!» – я обрадовался, воспарил, передав командование на высоте – Севастьянову и всей спешенной группой – Бугаеву, пулей пролетел по ходу сообщения к моим БМД. Бронегруппой взвода в данном случае я решил руководить лично.
Замкомвзвода остался оборонять мост и брод личным составом двух спешенных парашютно-десантных отделений и полным пулеметно-гранатометным. Усиливать шесть пушек БМД крупнокалиберным пулеметом бронетранспортера в моей ситуации было, как минимум, нерационально, поэтому БТР-Д остался на месте – поддерживать огнем своего «Корда» спешившиеся отделения.
Чувство совершенной мною ошибки вернулось ко мне на переезде через железнодорожную насыпь, когда несколькими секундами позже ее преодоления из-за реки взлетели три красные ракеты и несколькими секундами позже – две белые. Я обмер. Противник, как оказалось, тоже не брезговал наблюдением.
Но коней на переправе не меняют, следование не лучшему плану обычно лучше беспорядочного шарахания, поэтому после секундного колебания я рыкнул мехводу Гибатуллину по ТПУ:
– Ходу, Денис, ходу, пока фрицы с переправы не свинтили!
Секундой позже продублировал приказ остальным двум БМД бронегруппы. Как я посчитал, жизнь или смерть немцев на переправе теперь зависела исключительно от скорости реакции сторон. Переправиться назад и укрыться в лесу они явно не успевали. А те, кто успевал, должны были вполне просматриваться моими тепловизорами. Ума сразу припустить в глубь леса в немецкой ситуации ни у кого не хватит.
В этой связи первоочередной целью боевых машин по подходу к месту переправы назначались немцы на левом берегу, после их уничтожения приходил черед успевших переправиться. На приречном лугу, в нескольких сотнях метрах от хорошо просматриваемой почти лишенной подлеска дубовой рощи деваться им было некуда.
В принципе так это и оказалось, но, к сожалению, опять не в полностью предусмотренном мною ключе.
Мелькавшие по опушке леса на другом берегу тепловые пятна с ходу получили порцию 100– и 30-миллиметровых снарядов, щедро разбавленных пулеметным огнем, и буквально в пару минут превратились в трупы либо исчезли с экранов наших прицелов, и я радостно скомандовал:
– Хватит с них, кончаем фрицев на нашем берегу!
Бой опять складывался удачно.
В радиообмен вклинился шипящий голос Ханина, решившего проявить инициативу:
– Топор Десять – Тринадцатому! Фрицы в лесу, самого противника не наблюдаю. Снимаюсь с точки, выдвигаюсь ближе к опушке для обнаружения. Приём.
Я на пару секунд впал в ступор. Чтобы переправиться через реку и одолеть триста метров луга до рощи, переправлявшимся немецким подразделениям явно не хватало времени, как, впрочем, и уйти назад на левый берег. Укрыться в траве они тоже не могли, хоть кто-то бы высунулся посмотреть на подошедшие танки и попал в засвет французских матриц наших прицелов.
Пока я размышлял, куда они делись, егоровская БМД развернула башню и дала длинную пушечную очередь по роще, добавила пулеметом и пустила 100-миллиметровый осколочно-фугасный снаряд, срубивший дуб сантиметров шестьдесять толщиной.
– Топор Десять, противник в роще, наблюдаю тепловые сигнатуры. – Егоров, попавший на срочную службу после исторического факультета педагогического института и оставшийся на контракт с серьезной надеждой аттестоваться на офицерскую должность, привычно напрягал рабоче-крестьянское окружение избыточно умной речью.
– Взвод! Уступом влево! Противник в дубовой роще! Уничтожить!
Машины сильно сбросили скорость и, не прекращая движения, растянулись уступом влево, залив тепловые пятна немецких солдат в роще валом огня. Как раз, чтобы по радиостанции завизжал испуганный голос Ханина, снова сбивший меня с мысли, куда с реки так быстро подевались немцы и где их надо теперь искать:
– Вы нас сейчас перебьете, Десятый!
– Что?! Какого черта ты там у немцев делаешь, дебил?! Минута тебе свалить и найти укрытия, идиот!
Огонь смолк, и в прицелах немедленно замелькали спины и задницы улепетывающих в глубь леса немецких солдат. Чувство ошибки и неправильности моих действий кричало не переставая. Все оправдалось, несколькими секундами позже в наушники ворвалась автоматная трескотня, и ефрейтор неожиданно спокойно доложил:
– Обнаружен. Веду бой.
– Ханин, лежать! Пулеметами, огонь!
Машины изрыгнули из себя длинные очереди своих ПКТ.
Впрочем, трассеры пулеметов, вероятно даже, не успели долететь до опушки, когда ничуть не умолкшее в ходе спасения этого идиота чувство неправильности навело меня еще на одну мысль: