Вдруг в общий хор вплелся другой голос, более высокой тональности. Я пригляделась и ахнула. В ряду котов восседала Черри, ее деревенские ухажеры, мгновенно вступавшие в битву с собаками, посчитали за свою и пустили на свадьбу.
Когда Марусе исполнилось три года, мы отдали ее в сад, а я вышла на работу, не в «Вечерку» и не в библиотеку. Мне нашлось место в журнале «Отчизна». Я продержалась там совсем недолго и убежала куда глаза глядят, тому имелось несколько причин и одна из них — начавшаяся гласность.
Я, воспитанная в советские времена и работавшая в «Вечерке» под бдительным оком цензуры, просто растерялась. То, за что пару лет назад могли посадить, теперь считалось лучшей темой для репортажа. На страницах журналов и газет печатались материалы о тюрьмах, взятках в верхах власти, коррупции. Появились и «желтые» издания, смакующие подробности интимной жизни известных людей.
Потом мне стало противно. Кое-кто из моих коллег по «Вечерней Москве» мгновенно трансформировался в демократа и яростно обличал коммунистические порядки. Диссиденты и борцы с режимом Брежнева начали собираться роями. Но я-то хорошо знала этих людей и помнила, как в восьмидесятом году они же, бив себя в грудь, кричали на летучках: — Партия — наш рулевой, поддерживаем и одобряем политику Леонида Ильича Брежнева.
И я поняла, что работать в периодических изданиях не хочу. Да и о чем мне писать? Делать репортажи из морга, стриптиз-бара или подпольного абортария не желаю, воспевать демократию не буду, ругать прежние, пусть не слишком хорошие времена, не считаю правильным… Со всей остротой передо мной встал извечный русский вопрос: что делать?
Решение пришло совершенно случайно. Однажды ко мне прибежала соседка и попросила проверить уроки у своей дочери, ученицы третьего класса.
— Двойку в четверти по немецкому ставят, — убивалась Ася.
Я растолковала девочке кое-какие грамматические трудности, ребенок стал ходить ко мне регулярно, в конце концов Ася предложила:
— Я могу платить за урок десять долларов, возьми Ленку.
И я поняла, что заработок найден. Вот когда я добрым словом вспомнила свою преподавательницу, велевшую мне получить диплом «с правом преподавания иностранных языков».
Ей-богу, все в жизни может пригодиться. В самый короткий срок я обросла диким количеством учеников. Из дома убегала в девять, возвращалась тоже в девять, еле живая от усталости, волоча каменно-тяжелые ноги. А всему виной была моя редкостная жадность, ведь, чем больше занятий, тем выше заработок. Уроки прессовались плотным комом, одна беда, почти все ученики находились в разных концах столицы: Медведково, Измайлово, Черемушки, Кунцево, Митино…Если, работая в газете, я хорошо изучила Москву, то теперь знала ее досконально. Я была вхожа в самые разные семьи, становилась свидетельницей жизни десятков людей. И дети, и родители попадались разные, на первых порах я допускала ошибки, особенно при денежных расчетах.
Одной из моих первых учениц была девочка Танечка, милое белобрысое существо, совершенно не способное сосредоточиться даже на пять минут. Ее мама долго и нудно жаловалась мне на то, как трудно поднимать ребенка без отца, потом спросила:
— Можно я буду платить не за один урок, а потом сразу за десять?
Я, очень хорошо помнившая, каково жить матерью-одиночкой, естественно, согласилась. Но в «расчетный» день мама Тани, вздыхая, сказала:
— Давайте потом за двадцать занятий отдам, напряженка у меня.
И куда было деваться? Я кивнула. Когда долг достиг астрономической суммы в четыреста долларов, я решила все же потребовать заработанное и полночи не спала, собираясь с мужеством. Очень трудно заявить человеку: «Отдай деньги!» Мне такое всегда было не под силу.
Но в то утро, набравшись окаянства, я уже собралась выдвинуть Таниной матери ультиматум, как вдруг она сама позвонила и сообщила:
— У нас ветрянка, приходить не надо.
Целый месяц потом я безуспешно пыталась соединиться с дамой. Телефонную трубку никто не брал, наконец откликнулся мужчина и заявил:
— А они съехали.
— Куда? — растерянно спросила я.
— Фиг их знает, — отозвался дядька. — Квартиру продали.
Так я и осталась без денег, и, наученная горьким опытом, теперь всегда просила оплату в конце каждого урока. Впрочем, один раз я дала слабину, но когда долг достиг двухсот долларов, я, поняв, что ситуация повторяется, просто перестала ходить к этим людям.
Материальное положение моих учеников было разным. Дима жил в небольшой, двухкомнатной квартирке, далеко от метро, вместе с мамой и бабушкой. У них было невероятно тесно, но в доме царила такая атмосфера, что я с удовольствием вбивала в неподатливую Димину голову неправильные немецкие глаголы. Димочка оказался редкостным лентяем, но совершенно очаровательным человечком, непоседливым любителем футбола, после занятий с ним я совершенно не уставала. В квартире постоянно вкусно пахло, и с порога становилось понятно: здесь живут материально трудно, но в любви и согласии.
Еще одна очаровательная девочка Анечка тоже жила с родителями в крохотной кубатуре, в ее комнате мы с трудом помещались вдвоем во время занятий, зато Анечка была на редкость талантлива, улыбчива, обладала чувством юмора и всегда заботливо спрашивала у меня:
— Может, чайку налить? Вы, наверное, устали?
Чай предложили мне и в роскошной квартире у Юры. Его мама выплыла откуда-то из анфилады комнат с бронзовыми люстрами и процедила:
— Желаете чаю?
Я никогда не ела у своих учеников, мне это казалось неприличным, исключение делалось только у Димы, его бабушка угощала такими пирожками, что дух захватывало от восторга.
Но Юра был проблемным мальчиком, его мама была неуловимой, поэтому я, решив поговорить с ней, кивнула:
— Спасибо.
Мамаша небрежно махнула ручкой с бриллиантовыми колечками.
— Ступайте на кухню, поешьте с прислугой.
Через год работы репетитором я поняла одну вещь: родители сами делают своих детей несчастными. Большинство из мамаш орет на сыновей и дочерей, считая главной доблестью пятерку в школе. Никому не приходит в голову, что ребенку просто неинтересно учиться, а в его неуспеваемости виноваты педагоги. Особенно отличалась суровостью мама Пети.
— Я из тебя человека сделаю, — визжала она, отвешивая сыну подзатыльники, — опять «банан» принес по немецкому!
Бесполезно было объяснять ей неправильность такого поведения. Став в очередной раз свидетельницей бурного скандала, я сурово сказала:
— Уважаемая Нина Ивановна, вот вам листок, тут десять глаголов, их следует выучить к среде.
— Зачем? — удивилась истеричка.
— Будем заниматься с Петей по новой методе, которая требует вашего присутствия, — лихо соврала я.
Петина мама, нигде не работавшая женщина, сделала смыслом своей жизни воспитание из сына настоящего человека, поэтому она охотно согласилась на участие в эксперименте.
В среду я появилась в их доме и устроила ей контрольную. Бедная Нина Ивановна, не ожидавшая от учительницы столь коварного поведения, лепетала:
— Ich seоn… — Неправильно, — резко оборвала я, — плохо учили.
— Du sein…
— Отвратительно!
Нина Ивановна растерянно уставилась на меня:
— Я забыла!
— Не верю, небось телек смотрели.
— Да что вы, — стала отбиваться она, — я зубрила, зубрила…
Помучив ее еще немного, я улыбнулась:
— А теперь представьте, каково вашему сыну! На него ежедневно наваливаются уроки, как минимум по пяти предметам, да и учителя не стесняются в выражениях, каждый ругает как умеет. А когда несчастный мальчишка является домой, на него с кулаками налетаете вы и топаете ногами. Ну как вам понравилось зубрить глаголы? Между прочим, вы так и не сумели их выучить. Окажись сейчас на вашем месте Петя, вы бы лишили его телевизора и схватились за ремень.
Нина Ивановна уставилась на молчащего сына, в ее глазах заплескалась никогда ранее не замечаемая мною жалость.
Наконец-то до мамаши дошло: учиться совсем не так легко, как кажется, не всегда Петя виноват.
Иногда бывало наоборот: нормальные родители и совершенно отвратительный ребенок. Леночка считала, что весь мир принадлежит ей. Мне она грубила, швыряла на пол учебники и ручку, а однажды велела:
— А ну сделай домашнее задание!
Я покачала головой.
— Оно твое, объясню тебе правило, и берись за работу.
Лена скинула на пол тетрадь.
— Подними и напиши упражнение, — нагло заявила она.
Я рассмеялась, девочка надулась и прошипела:
— Тебе заплачено, вот и отрабатывай.
Решив не ссориться с капризницей, я спокойно ответила:
— Деньги мне дают за то, чтобы я научила тебя саму справляться с упражнениями.
Леночка обозлилась:
— Ага, тогда я скажу маме, что ты ничего не знаешь и бьешь меня линейкой. Не хочешь потерять работу — бери тетрадь и пиши сочинение.
— Деньги мне дают за то, чтобы я научила тебя саму справляться с упражнениями.
Леночка обозлилась:
— Ага, тогда я скажу маме, что ты ничего не знаешь и бьешь меня линейкой. Не хочешь потерять работу — бери тетрадь и пиши сочинение.
Я, к сожалению, человек импульсивный, к тому же не имею высшего педагогического образования, поэтому моментально вышвырнула тетрадку в окно и треснула Лену линейкой по лбу.
— Что ты делаешь? — завопила девочка. — С ума сошла!
— Вовсе нет, — ухмыльнулась я, — просто я очень не люблю, когда дети врут, теперь у тебя будет основание честно сказать родителям: «Агриппина Аркадьевна дерется».
Потом я сгребла книжки в сумку и пошла к двери. Леночка в своей жизни выучила пока только один аргумент.
— Тебе заплачено! — взвизгнула она. — А ну на место. Тебя купили!
Я обернулась.
— Котик, даже у твоих родителей не хватит денег, чтобы купить меня, кишка тонка!
— Мой папа, — заверещала Леночка, — богаче всех, он тебе покажет!
Я спокойно надела ботинки, пальто и, посмотрев на красную, злую Леночку, заявила:
— Знаешь, котик, как ни жаль, но тебе придется в дальнейшем смириться с тем, что твой отец все же не всесилен!
Больше я в этот дом не приходила никогда. Самое интересное, что Лена устроила отцу жуткий скандал, требуя вернуть мятежную учительницу. Ее папа и впрямь очень богатый человек, из тех, кого принято теперь называть олигархами, начал названивать нам домой и, услыхав мое решительное: «нет», набавлял цену. Постепенно он дошел до ста долларов за час, огромная сумма для репетитора, но я не могла дать Леночке повод воскликнуть: «Ага! Вернулась! Говорила же я, что все купить можно».
Немецкий язык изучали не только дети, у меня было много взрослых учеников. С ними оказалось легче, они спокойно объединялись в группы и особых хлопот мне не доставляли.
Одна из таких групп образовалась в книжном магазине «Молодая гвардия», несколько лет я растолковывала милым женщинам-продавщицам азы немецкой грамматики. Это было место, куда ноги меня несли с радостью, уж очень приятная атмосфера царила тут.
Я быстро подружилась с директрисой Ниной Егоровной, ее заместительницей Людмилой Сергеевной, заведующей складом Любовью Васильевной, продавщицами — Светочкой и Инночкой. Несмотря на разный возраст, нас многое объединяло. Мы все были работающие женщины, кто с мужем, кто без оного, с напряженным графиком и кучей забот, и очень хорошо понимали друг друга. Я отдыхала душой во время занятий в «Молодой гвардии», мы дружим до сих пор, и это единственный книжный магазин Москвы, где я после общения с читателями не чувствую себя выжатым лимоном. Меня тут очень любят и всегда готовят сюрпризы. Нина Егоровна никогда не забывает угостить креветками, а Людмила Сергеевна, зная о моей аллергии, тщательно выбирает букет, не дай бог, в нем попадется лилия!
Узнав о том, что Агриппина Аркадьевна стала писательницей Дарьей Донцовой, сотрудники «Молодой гвардии» пришли в щенячий восторг. Для начала они заказали на складе «ЭКСМО» огромное количество экземпляров книжки «Крутые наследнички», а потом принялись упорно впихивать покупателям произведение никому неизвестного автора.
«Крутые наследнички» поселились даже в отделах упаковки, канцелярских товаров и сувениров. Каждый продавец считал своим долгом заявить:
— Купите, порадуйте себя, классная вещь.
А с потолка гремело радио:
— Донцова — гениальна, Донцова — супер, покупайте Донцову.
* * *В 1993-м Машка пошла в школу. Накануне первого сентября со мной случилась истерика, я судорожно рыдала, приговаривая:
— Ну вот, опять годы мучений!
Честно говоря я готовилась к самому худшему, ожидала двоек, исчерканного красными чернилами дневника, гневных воплей, вызовов к директору… Уж слишком тяжелый опыт имелся у меня, мальчишки за время «бурсы» выпили всю мою кровь.
Но с Маруськой мне повезло. С первого дня она стала сама выполнять домашние задания. За полчаса все было аккуратно решено и записано без ошибок. Стихи дочка учила гениально, прочитывала один раз и запоминала навсегда. Маняша ходила в секцию спортивной гимнастики на ЦСКа, плавала в бассейне, учила английский, и все с улыбкой. У нее никогда не было плохого настроения и четверок. Только пятерки.
На родительские собрания я не ходила, страшно боялась. Глупо, но поделать с собой ничего не могла. Классе в девятом Машина классная руководительница Милада Геннадьевна робко попросила:
— Агриппина Аркадьевна, душенька, ну пожалуйста, загляните на полчасика, у нас праздник, дети сдали экзамены.
Пришлось плестись в школу. В классе я забилась в угол и через некоторое время услышала, как Милада Геннадьевна нахваливает какую-то ученицу, все эпитеты были только в превосходной степени, и я ощутила легкий укол зависти. «Бывают же на свете счастливые родители круглых отличниц». Ровно через минуту до меня дошло: этот чудо-ребенок, это сказочное существо, эта восхитительная девочка моя Маня.
Класс обычно настороженно относится к учительским любимчикам, но Маше разрешалось все, друзей у нее целая армия.
В феврале этого года я прибежала домой, заглянула в комнату Манюши и увидела дочь, роющуюся в кипе бумажек.
— Чем занимаешься? — поинтересовалась я.
Маня хихикнула:
— Во, валентинки разбираю, целю кучу прислали.
Потом у нас появился компьютер и программа ай-си-кью. Главный хакер в семье Маня, я редко беру в руки «мышку», только если требуется ответить на почту. Однажды вечером, когда Маша ушла на английский, мне срочно понадобилось прочитать одну статью. Я загрузила машину, увидела Маруськин контактный лист и ахнула, человек триста, не меньше.
В общем, до лета 1996 года наша жизнь была совершенно счастливой. Александр Иванович стал сначала доктором наук, профессором, а потом академиком. Мальчишки были пристроены к делу, Машка росла, любимая собака, кошка и котята бегали по дому, я носилась по ученикам, материальное положение стабилизировалось, мы расправили крылья и стали мечтать о покупке собственной дачи, маленького домика в деревне, где станем проводить лето, жить в Глебовке надоело до икоты.
В июле девяносто шестого мы с Александром Ивановичем и Маней отправились отдыхать в Тунис. Вместе с нами поехала и моя подруга Оксана с сыном Денисом.
Первые дни прошли великолепно: солнце, фрукты, танцы… Дней через пять верхняя часть купальника внезапно стала мне мала. Нельзя сказать, чтобы я расстроилась. Господь забыл одарить Грушеньку бюстом, мои формы с трудом дотягивали до первого размера, мне хотелось же иметь по меньшей мере третий. Сначала я переживала, усиленно ела капусту, но потом поняла, что занимаюсь ерундой, и решила донашивать то, чем богата. И вдруг в сорок пять лет мой бюст стремительно начал расти.
Страшно довольная собой, я продемонстрировала «успехи» Оксане, хирургу по профессии.
В глазах подруги заплескался ужас.
— Немедленно в Москву, — велела она, — первым же самолетом.
Я возмутилась.
— Еще чего! Мы же отдыхать приехали, — и не послушалась Оксанку.
К врачу я пошла лишь в сентябре, несмотря на приказы подруги. Грудь не только росла, она еще начала болеть. Не посоветовавшись с Оксанкой, я отправилась в институт Герцена к профессору-онкологу. Он принял меня сурово и, едва осмотрев, заявил:
— Рак. Где же вы ходили, милочка? Запущенная стадия, скорей всего метастазы в легких, печени… Впрочем, можно попробовать соперироваться, хотя особого смысла я не вижу. Думается, вам осталось жить месяца три.
До сих пор не понимаю, каким образом мне удалось устоять на ногах, отчего я не упала в обморок? Кое-как, собрав волю в кулак, я пролепетала:
— Давайте операцию сделаем.
— А смысл? — нахмурилось светило. — Хотя… ладно, наши расценки таковы: оперативное вмешательство… Он стал называть цифры. Я тупо качала головой.
— Вы подумайте, — завершил чтение «прейскуранта» профессор, — может, лучше не тратиться, средства еще понадобятся.
Хорошо хоть он не прибавил: на похороны и поминки. Я выпала на улицу, машинально влезла в подошедший автобус и залилась слезами.
В салоне оказался контролер, но он, увидев, что женщина, севшая на остановке «Онкологический институт имени Герцена», рыдает навзрыд, не потребовал у меня билета, я ехала «зайцем», забыв про все на свете, утирая слезы рукавом кофты. Неожиданно приступ отчаяния и жалости к себе прошел. В голове заворочались другие мысли.
Говорить ли Александру Ивановичу о диагнозе? Если мне осталось на земле всего три месяца, то стоит ли омрачать этот срок больницей? Может, просто тихо умереть, не обременяя близких? Что станется с детьми? Аркашке двадцать четыре, Димке на год меньше, но Маруське-то десять! Каково ей придется без мамы? А моя собака? Кошка? Котята? На кого их оставить! Нет, нужно срочно искать для Александра Ивановича новую жену, такую, которая сумеет целиком и полностью заменить меня. Умную, добрую, интеллигентную женщину, отличную хозяйку, самостоятельно зарабатывающую, любящую детей и животных, способную прощать капризы…И такая женщина есть, это Оксана! У нее двое сыновей, три собаки, она феерически готовит… Подавившись слезами, я рванула к подруге.