Ангел Спартака - Андрей Валентинов 18 стр.

— А сейчас, добрые гр-р-раждане, пр-р-р-риступаем!..

Приступаем — так приступаем. Скинула я плащ мохнатый, шапку на землю сбросила, одноглазому кинула — Давай! Кивнул он в ответ, меня покрепче за пояс прихватил.

— ...К тор-р-ргам!..

Р-р-р-раз! Мелькнуло перед глазами небо в тучках мелких — и вот я уже на помосте. И сама бы запрыгнула, только в панцире легионерском не слишком удобно, особенно если не по росту он. А откуда такому взяться, чтобы по росту? Не принимают в легионы маленьких. Так что панцирь да еще перевязь с мечом — не попрыгаешь. Нечего, уже на месте!

А вот я, римляне, ваша Папия!

Ахнула площадь. Улыбнулась я, рукой махнула, как привет славным жителям Кавдия посылая. Кому — привет, кому — и сигнал. Затем к голосистому зазывале обеернулась.

Улыбка!

— Отменяй аукцион. Оптом покупаю!

— Ва-ва-ва!..

А чего там «ва-ва-ва»? Пришла серьезная покупательница, дело предлагает. Не одна пришла, с помощниками. Вокруг всей площади помощники стоят, плащи скинули, гладисы достали.

— Ва-ва-всех?

Вот уж непонятливость людская! Погладила я рукоять меча, вздохнула.

— Всех, ясное дело. Всех вас, граждане славного гор-р-р-рода Кавдия! Оптом беру, оптом использую. Вот тут прямо кр-р-ресты и поставим!..

— Отря-я-я-яд! К бою-ю-ю!..

Это уже Эномай. Только погорячился мой белокурый. Какой бой? Стража уже и копья бросила.

— ...Трусы — прячьтесь! Смелые — оружие берите и к нам, на Везувий, к Спартаку. Самниты, потомки тех, кто провел римлян под позорным ярмом! Собирайте отряды, жгите римские виллы, свергайте чужую власть. Все рабы в городе — свободны, отныне и навечно. И каждый — каждый! — вольным станет, как только придет к нам, как только возьмет в руки оружие. Римлянам — суд и крест, кончается их время. Навсегда, навсегда, навсегда! Волку выть на Капитолии! Италия! Спартак! Свобода!

— Нет, ребята, никого пальцем не тронем. Пусть их собственные рабы судят.

— Как знаешь, Папия. Только они, рабы здешние, уже колья в землю вкапывают — по колу на каждого, кто в тоге. Крест им, понимаешь, не по нраву, кол вроде как убедительнее. Так что предлагаю: римлянам по шее надавать да из города выгнать. Пусть бегут до самого Тибра. Голыми? Можно и голыми.

«Иные бросали огонь на крыши домов, а многие из местных рабов, нравы которых делали их союзниками восставших, тащили из тайников скрытые господами ценности или извлекали даже самих господ. И не было ничего святого и неприкосновенного для гнева варваров и рабской их натуры».

Римлянин один написал — из тех, кому убежать посчастливилось. Да, римлянин, варвары мы — и натура у нас рабская. А вы, благородные квириты, — собрание богов, сонм героев, пример для всех веков, всех народов.

Я правильно понимаю?

— Ты сегодня очень красивая, моя Папия!

— Я красивая, потому что ты рядом, мой Эномай. А еще потому, что я знаю: мы все сделали правильно. Мы не убийцы, мы — освободители, мы... Эномай, Эномай, мой Эномай!..

Эллин Мнасалк написал, римлянин Гай перевел.

— Клавдий Глабр? Это который?

— Претор Гай Клавдий Пульхр Глабр — тот, что консула Лукулла.

Плечо Эномая легко коснулось моего. Коснулось, отодвинулось. Мол, так им всем, моя Папия! Поняла, кивнула неслышно. Так им всем, мой Эномай! Но вообще-то можно было и вслух да погромче. Неделю назад я уже сообщала об этом преторе, но только слушали вполуха. Слухи, девочка, приносишь, понимаешь, болтовню с рынка капуанского. И вот вам! А точнее — вот нам всем.

Дождались!

Вечер, серые скалы небо закрыли, от костра — жар и сухой треск. Неровный, покрытый камнями склон в желтой от жары траве. Совсем рядом — вершина Везувия, наша цитадель. Мы — чуть ниже, у самой Прихожей, через которую ведет единственная тропа наверх.

Вечер. Костер. Совет.

— Пять когорт?

— Пять. Пока.

Все привычно — и место, и люди. Почему-то Спартак собирает нас не на вершине, а именно тут, возле Прихожей. Может, потому, что вид отсюда хороший — пол-Кампании видать. Вот она, наша земля, в белесой предзакатной дымке — зелень пиний, желтые черепичные крыши. Если хорошо поискать, можно даже найти тот лес, на опушке которого мы сидели с моим Гаем.

Я молюсь за тебя почти каждый день, Не Тот Фламиний! Проклятым римским богам молюсь. Пиши стихи, переводи своих греков — только не геройствуй, не лезь в огонь. У меня так мало друзей!

Огонь, костер... Не вспоминай, не время!

— А Папия говорила!..

Говорила — на прошлом совете. Тогда сидели так же — мы с Эномаем рядом, лицом к обрыву, напротив нас Крикс и Каст, Ганник — чуть в стороне, как обычно в плащ легионерский завернувшись. Зачем, интересно? Теплынь июньская!

И Спартак.

Сидим тем же порядком, но сегодня у нас — гость. Тоже знакомый. В плаще — не легионерском, меховом, в шапке пастушьей, при бороде густой. Только что мы с ним обнимались, только что целовала я его в щеки щетинистые, чесноком пропахшие. Ох, как я рада снова видеть тебя, Публипор Апулиец! Вот и встретились!

— И что делать будем?

— Как что? Заскучали мы тут, жирком обросли!

— Вот и времечко приспело!

Говорят все — кроме нас со Спартаком. Мне пока сказать нечего, он... Он только поздоровался.

Странные у нас советы. Ведет их обычно Крикс: задачу ставит, вопросы задает, нас выслушивает. Спартак больше молчит и даже смотрит в сторону.

А выходит так, что решает все равно он!

— Не все разом. Говори, Каст!

Строг голос Крикса, не любит Носящий Браслет разнобоя. На совете порядок, словно в манипульном строю. Только по очереди, только по делу. Сразу видно — вождь!

...Крикса сразу видно, а вот Спартак все в сторонке, в сторонке. Интересно, отчего так?

— Говорить? Опять говорить? Бить надо — не говорить!..

Обычно Каст не горячится, но сегодня день особый. Целый год ждали. Дождались!

— ...И не здесь бить, не у Везувия, нечего римлян сюда подпускать. Давайте карту, покажу!

Карту-дорожник, между прочим, я привезла — настоящую, в три локтя длиной. Вот она, по траве стелется, словно покрывало.

— Погоди, Каст!

Кто это смеет порядок нарушать? Неужели Ганник. Конечно же, он! Встает, поправляет плащ легионерский, шеей дергает. Шагает к костру.

Говорит Ганник-вождь:

— Я прошу... Требую, чтобы сейчас же отсюда эту девку! Эту... внучку консула. Да! Я требую, чтобы римская лазутчица отсюда ушла. Не смотри на меня так, Эномай, и ты, Крикс, не смотри. Хотите с ней любезничать — ваше право, но здесь военный совет. Каждый из нас ворит не от себя — от имени наших бойцов. А от чьего имени говорит она? От имени римлян? Только не объясняйте мне, что бывают хорошие римляне!..

Плечо Эномая вновь рядом — и я вновь киваю. Ничего, мой белокурый, привыкла. Так почти каждый раз. Не верит мне Ганник! И не только мне.

Говорит Ганник-вождь:

— За что мы воюем? За Италию — или за Рим? За очень хороший Рим, который в великой милости пожалует нам цепь подлиннее и оловянную миску поглубже? И даже лаять разрешит — иногда? Что молчите? Что молчишь, Спартак?

Вначале думалось, что просто невзлюбил меня Ганник-вождь. Не показалась ему девочка, бывает. Потом поняла — в ином дело. Но что не показалась я ему — тоже верно.

Говорит Ганник-вождь:

— Неужели не видите? Это же все игра — игра проклятых римлян! Вчера кому-то на Капитолии понадобилось, чтобы вы бежали из школы и напугали народец в Кампании, сегодня нужно чтобы мы разбили Клавдия Глабра... Или не разбили? Папия, ты заодно не внучка консула Лукулла? Если мы тут костьми поляжем, его родич на этих выборах в консулы выйдет!..

Вот так. И самое страшное, что Ганник почти прав. Не внучка я Лукуллу, чтоб он в Шеол провалился, но есть еще сенатор Прим, и Квинт Серторий есть, и не только он.

Говорит Ганник-вождь:

— Пусть она уйдет. Да! Пусть эта римлянка уйдет! Немедленно. Сейчас!

Молчит Спартак, и все прочие молчат. Даже Эномай молчит — упросила я моего белокурого бога. Не станут его слушать — какой муж за жену не вступится?

Заныл болью палец. Кольцо — огонек белый, огонек Зеленый. Не сняла — забыла. Или не забыла? «Ты ведь замужем». Странно, Учитель в тот миг не смеялся, не улыбался даже. А если бы рассказала Эномаю о том, что он мне — нам! — предложил? Сто лет жизни, двадцать детей. Нет, и думать не хочется!

— Вы тут, господа хорошие, совсем одурели. Равно сенат какой, прах вас побери! Папию не знаете? Так я знаю. Кто вас, героев, из Капуи вывел? А оружие откуда? А про Глабра этого кто первым рассказал? Она, значит, римлянка? Тогда я вообще — Сулла. Да вы!..

Все молчат, Публипор не молчит. Не бывал пастух апулийский на наших посиделках, не привык еще. И обидно ему — вместе мы с ним, вождем пастушьим, дела наши вершим, хоть и видимся редко.

Вот вам и военный совет!

— Пять когорт... Будем считать шесть.

Осекся апулиец, слово проглотил. Дернулся Ганник, будто ударили его. Дернулся — назад подался.

Спартак!

— Когорты городские, постоянные, но не из ветеранов. Нас больше, но у нас мало оружия...

Тих голос вождя, все там же он, чуть в сторонке, в тени близкой скалы. И кажется, что заговорила каменная твердь. Не мне одной кажется.

— Глабр воевал, неглуп... Но и не слишком умен, легиона ему никогда не давали. Ты что-то предлагал, Каст? Покажи.

Открыл рот Ганник-вождь. Закрыл рот Ганник-вождь. А Каст уже встает, уже над картой-дорожником склоняется.

Поняла я — только сейчас военный совет начался. И я поняла, и все прочие поняли.

Рассмешил меня Марк Випсаний Агриппа. Сплел байку, будто Спартаку какая-то фракийская пророчица помогала, с богами разговаривала — и от них же помощь обещала. А мы, спартаковцы, пророчице верили и за Спартаком шли. Об этом в какой-то римской книге написано. Байку сплел — и ко мне пристал. Так ли, мол, было?

Рассмеялась я, а после руками развела. Кормились у наших костров и пророчицы, и ворожеи, и гадальщики. Как без них при войске? И о Спартаке всякое говорили. Может, была фракиянка, может, вещала. Только на том совете она точно за скалой не пряталась! Агриппу бы туда, к нашему костру — чтобы голос Вождя услыхал. Многое бы понял римлянин, ох многое!

Стоит лишь прикрыть веки... Блеск стали перед глазами, сверкающий сталью вождь с мечом у пояса, маленькая испуганная девчонка.

Девочка — и царь.

Спартак.

— Когда ловишь рыбу, лучше закинуть не один невод, а два. Лазутчики Публипора видят многое, но не все. Этот римлянин, Глабр, может оказаться умнее. Его когорты — ловушка, приманка. Нужен второй невод — тот, что раскинули мы с сенатором Примом.

— А говоришь, что ничего не понимаешь в войне! Именно так, и тот, кто бросает один невод, не должен знать, что в другом. Вернее будет.

— Поэтому у нас три отряда, да, Спартак? Каждый вождь знает лишь о своем, и только ты... Почему ты смеешься?

— Извини, ангел. Могу брови сдвинуть. Похож на Ганника?

— Не похож, не старайся! Знаешь, мой Спартак, я подумала... Мы все в чем-то правы, даже Ганник. Но много правд — много дорог. Каждый хочет своего, каждый готов Умереть — но за свое.

— И дом, разделившийся надвое, не устоит, и чем больше дорог, тем ближе гибель... Это так, но мы сделаем все, что можем: ты, я, твой муж, Ганник, Крикс, остальные.

И тогда нам всем будет не страшно — что бы ни случилось. А иначе зачем жить? — Все, что можем... Можешь ты, мой Спартак, мы лишь... мы лишь молнии в твоей руке! Ну не смейся, пожалуйста!

— Спартак-Юпитер! А что? Когда-нибудь и такое напишут. Отец богов — и его ангел. Так и запомнят. Только не говори мне, что ничто не вечно под солнцем!

— ...Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто; и, увы! мудрый умирает наравне с глупым...

— ...И возненавидел я жизнь... Да, припоминаю. Хотел бы я поговорить с этим мудрецом!

— Он бы сказал тебе, мой Спартак, что жизнь людей — это река от истока до устья, где они — лишь кувшинки, и чему суждено случиться — уже давно случилось. А боги с небес, смотря на нас, приговаривая...

— ...Суета сует и всяческая суета. А сами обделывают свои делишки не хуже менял на римском форуме. И пусть! А мы будем побеждать... Значит, Помпеи? Потому, что там нет стен?

— Да, мой Спартак. Потому. И не только потому.

— Помпеи... Ох и городишко! Я бы туда не пускал молодых красивых женщин. Даже ангелов.

— Спартак!

— ...И молодых красивых мужчин. И некрасивых. И немолодых тоже. Я почти не шучу, Папия. Если боги решат покарать людей за грехи, за всю мерзость, что мы творим, то начнут уж точно не с Рима — с Помпеи. Тем более Везувий под боком.

Сейчас уже многое кажется сказкой, сном, легендой Поверил бы мне Агриппа, если бы я рассказала, что Великий Спартак, Спартак Погибель Рима, царь, закованный в сверкающее железо, любил смеяться? Может, в этом была его мудрость? Крик не услышат, шутку услышат все, но вот что странно. Спартак сказал: «Везувий под боком. Учитель говорил... «Жить на Везувии? Скоро это станет пословицей». Точно!

Почему-то не завидую я Помпеям!

— Ты рассказывал о родных богах, Крикс. Обещал, что они помогут, поддержат. Ты говорил это для всех — или говорил правду?

Вечер, длинные тени придорожных пиний, последние ласточки в темнеющем небе, пустая вилла, каменный порог. Все ушли, мы остались — Носящий Браслет, Каст и я. Только что Крикс говорил с молодыми ребятами, осками и кампанцами, пришедшими к нам на Везувий. Почти все беглые, почти у всех родные убиты в войне за Италию.

— Я говорил правду, Каст. Правду — для всех.

— Значит, бывает правда — и правда для всех? Тебя научили этому твои жрецы? Я сам из жрецов, только не помню ничего, разве что, как дед у алтаря бормотал — и еще как травами пахло. Пять лет мне всего было, когда семью мою — под нож.

Они похожи, Крикс и Каст — крепкие, немолодые, с сединой на висках, с сединой в бороде. И повадки сходны, и тот и другой не спешат, обстоятельность любят. Обоих уважают, обоих вождями избрали. Издалека поглядишь — братья. Только чувствую — разные они, очень разные. Из какой семьи Каст, точно не знаю — и никто не знает, но уж точно не из тех, что с божественной кровью. А вот Крикс — рода жреческого, древнего, чуть ли не самого знатного в Кампании. Для большинства Носящий Браслет — опытный гладиатор, хороший вояка, не больше. Но кое-кто знает правду. Знает — но не спешит другим рассказать. Не любят боги суесловия.

— Меня тоже почти ничему не научили, Каст. Мальчишкой ушел воевать, не до мудростей жреческих было. Но кое-что знаю. О любой вещи можно сказать просто, описать, не проникая в суть. А можно дойти до глубины, посмотреть изнутри. Для того чтобы это знать и уметь не обязательно быть жрецом.

— Не уходи в сторону, Носящий Браслет! Ты говорил ребятами о богах — и от имени богов. Честно скажу — не люблю жрецов, с детства самого не люблю, хоть и сам из них. Был у нас в селе один бородатый, дедов приятель. Ходил, важный такой, толстый, требовал, чтобы в храм ходили, дары всякие несли. И тоже все повторял: боги помогут боги помогут! А потом римляне появились. Всех нас — кого под нож, кого в цепи, а жреца не тронули, обещал, сволочь, за великий Рим богов молить. Может, и сейчас молит, предатель! А боги все видят, все знают — и все терпят, так? Родные наши боги?

Сижу слушаю. Меня не прогоняют — все-таки своя. А может, просто забыли, не до того им. Редко наши о богах говорят и спорят, на войне не до небожителей, далеко они. Но если уж начнут!..

— Предатели есть всюду, Каст. Жрецы ничуть не лучше прочих. Но они не лгут, когда говорят о богах. Только понимать их нужно иначе.

— Иначе? Слыхал, Крикс, рассказывали! Боги всегда правы, это люди их понять не могут, да? Соврет оракул, а жрецы поясняют: не соврал, а глубинный смысл открыл, а вы, людишки мелкие, слушайте, повинуйтесь и богов страшитесь!

Разгорячился Каст, никогда его таким не видела. А Крикс спокоен, даже слишком. Словно не здесь его мысли, не с нами.

Или случилось что?

— Давай, Каст, твою историю иначе расскажем. Была у вас в селе река, на реке — плотина, а при ней смотритель. Представил?

— А что же не представить? У нас-то реки не было, но наглядеться успел. И на реки, и на плотины. Ага, понял. Значит, ходит по селу этот смотритель...

— ...И обещает, что с рекой все в порядке будет. По весне село не смоет, летом воды хватит, и рыбу ловить можно будет, и паром не перевернется. А если враги придут, плотину можно будет в миг нужный разрушить — и вражеское войско утопить. Только для этого постараться нужно, плотину каждый день укреплять, и берега укреплять, и его, смотрителя, кормить. А когда помощь потребуется, всем селом разом выйти пособить. Вот тогда родная река и поможет.

Поглядела я на солнце — ушло солнце. И ласточек больше нет, и тучами горизонт затянуло. Последний вечер на Везувии, пора домой, Эномай должен прийти.

Но и дослушать хочется. Река — слыхала я о реке. Река, на ней кувшинки...

— Но река — не бог, Крикс? Она просто — вода, не поговоришь с ней, не попросишь, не пожалуешься.

— Не просто вода. Наши предки верили, что река — тоже божество. Не в реке живет бог — он и есть река, Каст! Но пусть это вода — и только вода. Реку можно и нужно исследовать, изучить все притоки, старицы, все разливы за последние сто лет. Необходимо знать, как реку наполняют дожди, когда приходит засуха. И тогда можно предсказывать, как река себя поведет, можно обещать людям, что река им поможет. Но только если они сами помогут реке — и себе. Мы забыли наших богов, мы не укрепляли плотины, не следили за паводками. А когда пришли римляне — не бросились к запрудам, чтобы выпустить воду и утопить врага. На кого нам жаловаться, Каст? Наши боги с нами, когда и мы с ними.