— А ты?
— И я…
В трактир Юрась заявился мрачней тучи. По причине раннего времени трактир пустовал. Лишь в углу на лавке сидел байкарь Кёмуль, сосредоточен и напряжен. В руках его тихо пели гусли. Уж и не вспоминалось, когда толстяк вынимал из чулана гусли, невостребованные здешней публикой. Строгали предпочитали озорные «частики» или байки о плутах, ворах и разбойниках.
Кёмуль тихо напевал себе под нос.
Юрась прислушался.
«А что? — подумал былой гостеприимец. — Складно! И уху приятно, и сердцу…»
Тут байкарь заметил Ложечника и застеснялся. Сделал вид, что так, шутит. Даже руками широко развел: сам видишь, какие глупости!.. В другое время Юрась поддержал бы: мол, глупости! Да только представил, как над его гробом и этот толстый песни распевает…
— Еще пой! — сказал Юрась, садясь рядом. — Хошь, я тебе пива спрошу? — И добавил, чувствуя, как сразу полегчало: — Я сердечные песни страсть как люблю!
— Трудно мне, — пожаловался Кёмуль. — Я ведь сирота! Папки-мамки нет, деда-бабки нет… Жениться забоялся. Кого мне любить, а? Трактирщика? Ну, кашу я люблю. С телячьими мозгами. Так каша, пожалуй, не в счет. Вот и не складывается про эту… про телячью…
И задумался, напевая:
— Хвост! — подсказал Юрась.
— Хвост? — засомневался байкарь.
— Ага! Красивый такой, пушистенький…
— Ну, допустим…
— Лезет в полный рост!
— Да? А что, разумно…
Честное слово, Юрась Ложечник чувствовал себя счастливым.
Домой он вернулся к обеду. Жена сидела во дворе, перед битыми баклушами, и сосредоточенно резала уже третью ложку. Получалось красиво: с ручкой в виде свитых вместе хвостов. Вспомнив про «хвост любви», Юрась растрогался. Тихонько подкравшись к супружнице, он присел рядом, на корточки.
Притих, думая о чем-то странном.
Сам не заметил, как погладил жену по тощей спине.
— Иди есть, — ответила жена. — Стынет.
— Успеется…
— Горячее для брюха полезней.
— А, моему брюху хоть гвоздь давай! Слушай, а почему у нас детей нет?
Не прекращая работы, жена пожала плечами.
— Кто его знает, Юрась. Не сложилось. А может, я пустая.
— Полно языком молоть! Пустая она! Такая лапушка, и пустая!
— Ты-то у нас орел…
— Где там орел! Петух я драный!
— Я ж помню. Бил девок, как кречет — уток. Меня в лещину заволок, глазом моргнуть не успела. Маманя ругалась, говорила: обманет, не женится… А ты взял и ей назло женился.
— Будут, — уверенно заявил Ложечник. — Я тебе точно говорю: будут дети. Мы с тобой еще совсем молодые…
И с пронзительной ясностью увидел, как обещанный на завтра гроб тает в тумане.
На рассвете следующего за Гурьиным дня Баська Хробачиха, главная поселковая сплетница, ринулась в обход.
— Как дела?! — кричала она, притворяясь глухой. — Ась? Дела-то как?!
Кликуша останавливалась у каждой хаты.
— Как дела, Янчик? А у Ирмы как дела? А детки что, здоровы?
Вслед Баське лаяли собаки. Кто-то бранился спросонок. Кто-то отзывался сразу, кто-то — погодя. Старая Сычиха бросила в кликушу мокрой тряпкой. Юрась пообещал вытянуть кнутом. А Баська все неслась, как оглашенная, все голосила:
— Как дела, Сёмочка? Как дела, Тёмочка?
Плевать ей было на чужие дела. Просто до смерти хотелось знать: кого будем сегодня хоронить? К сожалению, по всему выходило, что никого.
— Как дела, Кёмочка?
— Не дождешься! — напрямую ответил байкарь Кёмуль. И вслух подумал, глядя на Хробачиху: — А ведь и эта шишига кого-то любит. Раз жива покамест…
— Сплетни она любит, — буркнул хмурый трактирщик.
Вчера вечером он устроил всем посетителям праздничную скидку. Сегодня эта идея уже не казалась ему столь привлекательной.
— Нет, — не согласился Кёмуль. — Сплетни, они не в счет.
… Малефик вздохнул и отпустил пратеритные нити.
Прошлое начало таять, глубоководной рыбой возвращаясь в пучины человеческой памяти. Прошлое устало ничуть не меньше мага. Сперва тебя без лишних церемоний извлекают на поверхность, где ты чуть не лопаешься мыльным пузырем; затем отряхивают пыль, вертят, разглядывают со всех сторон… И не захочешь, а утомишься. Фигуры Никлаша Тесли, пьяницы Сыча, Тёмки с Сёмкой, Баськи Хробачихи истончились, делаясь прозрачными…
Исчезли.
Вместо прадедов и прабабок во дворе стояли правнуки и правнучки. Пришли все, кого звали. Никто не увильнул. Правда, их воспоминания мало что добавили к картине, возникшей перед малефиком во время рассказа Юрася Ложечника.
Люди с надеждой смотрели на столичного гостя. Магистра Высокой Науки, мага высшей квалификации. Люди ждали его слова. Вердикта. Приговора. Черты под сотней проклятых лет.
А маг медлил.
Выходя из транса, он успел прощупать складки Вышних Эмпиреев над поселком. А кое-какие замеры сделал еще утром, на подъезде к Ясным Заусенцам. Результаты наблюдений лишь подтвердили то, в чем малефик не сомневался с самого начала.
Но озвучивать выводы он не спешил.
— Так что, мастер? Эта… Изучили? — не вытерпел наконец староста.
— Изучил, — кивнул Андреа Мускулюс.
— И… как? Выветрилось?
— Сгинуло?
— Выдохлось?
Малефик самую малость — чтоб не сглазить кого ненароком! — приоткрыл третий глаз: «вороний баньши». Когда он хмуро обвел собравшихся взглядом, люди попятились. Строгалей мороз продрал по коже. Но ретироваться никто и не подумал.
Все жаждали узнать ответ.
— Вы б язычки-то попридержали, любезные! Выдохлось? Сгинуло? Проклятие великого — нет, величайшего! — Нихона Седовласца? Губителя Жжёного Покляпца?! Изобретателя скреп-горгулий?! Вы меня изумляете…
Строгали опустили взоры.
— Он вашим предкам что сказал? «Пусть тяготеет до скончания веков!» А Нихоново слово — тверже камня. Уж я-то знаю! У меня и диплом, и диссертат…
— Эх! — зашептались в народе. — Вона!
— Слыхала, Малася?
— Ага. Как сказал, значит, так и будет.
— До скончания? Это сколько: до скончания?…
— Ну, ежели диплом, тогда сливайте воду…
Тяжкий вздох вырвался из уст яснозаусенцев. Словно осень закончилась, не начавшись, и порыв стылого ветра пронесся над двором. Брёшка Хробачиха охнула, в испуге зажав рот ладонью.
— Да за что ж нам такое наказанье?!
— Прадеды провинились, а мы — страдай?
— Где ж справедливость?
— Уж сто лет в обед…
Староста бочком подобрался ближе к малефику.
— А убрать его как-нибудь нельзя? — вкрадчиво поинтересовался он. — Снять, расточить, в меду сварить? Вы ж сами сказывали — по этой, мол, части. А мы б, ясен заусенец, в долгу не остались. Вы не сумлевайтесь, отблагодарим!
Говорил Юрась тихо. Но строгали вдруг примолкли, и Ложечника услышал каждый.
— Снять Нихоново проклятие? Да вы смеетесь, сударь?! Не родился еще тот маг, кто бы слово Нихона вспять обратил! Даже за взятку! Постыдитесь!
Маланка Невдалая жалостливо хлюпнула носом.
— И что, никакой управы на заразу не найти?
— Никакой! — развеял Андреа робкий призрак надежды.
— Как же нам жить теперь?
— Ить житья-то и нетути!
— Хоть в гроб ложись!
— Что, сильно докучает? — малефик закрыл третий глаз и, прищурясь, оглядел собравшихся заново, по-человечески. — Прямо-таки жизни нет?
— Ох, докучает!
— Как Гурьин день на носу, так и мучаемся…
— И… это…
— Оно самое…
— Мы вообще-то привыкли… — отважился выдавить Яшик-сукоруб.
— Дык, за цельный век к чему не привыкнешь?
— Оно бы вроде и ничего…
— Только люди смеются! — решилась Брёшка.
— Верно! Насмешничают!
— Потеху строят!
— Особенно на ярманках…
— Пальцами тыкают — во, гляди, проклятуны идут!
— И давай ржать…
— Ни на ком больше проклятия нет: ни на Малых Валуях, ни на Больших…
— … ни на Крыженицах…
— … ни на Ухватке…
— … а на нас есть!
— В общем, чистый срам выходит, — подвел итог староста.
— Срам?
Мускулюс возвысил голос, да так, что все втянули головы в плечи.
— Вы этим «срамом» гордиться должны! Вы ж уникумы! Редкость! Гордость королевства! Никого Нихон не проклинал, одних вас!
— Вот они и гогочут…
— Гуси тоже гогочут! — отрезал малефик. — Ничего, скоро перестанут.
Он жестом велел яснозаусенцам молчать. Постарался придать своей осанке торжественность, а голосу — значительность. При комплекции и глотке Мускулюса это оказалось проще простого.
— Как действительный член лейб-малефициума объявляю вам: отныне поселок Ясные Заусенцы вкупе с проклятием, тяготеющим над ним, переходит под охрану Коллегиума Волхвования. Как уникальный памятник Высокой Науки: единственное существующее и до сих пор действующее проклятие Нихона Седовласца.
Сельчане онемели от потрясения.
— Ишь ты! — первым опомнился староста. — Ну, это другое дело… Храни вас Вечный Странник за заботу, мастер! Выходит, мы теперь по магической части? Ну, уважили! Вы только скажите: что ж нам — и впрямь до скончания веков? Под проклятием?
— Высокая Наука требует жертв! Терпите, и воздастся! Зато смеяться над вами точно перестанут. Наоборот: завидовать начнут.
— Живем, земляки! — Яшик-сукоруб, до которого наконец дошло, запустил шапкой в небо. — Крыженцы, гады, иззавидуются! Ухватинцы желчью изойдут! Кто тут еще под охраной? Кто проклятый? А никто! Только мы!
Мускулюс поймал шапку сукоруба и ударил ею оземь.
— На въезде в поселок мемориальную доску установим! Чтоб знали! Вернусь в столицу — сразу подам прошение…
Провожали малефика всем поселком.
— Мы тут вот чего надумали, мастер, — при расставании Юрась Ложечник деликатно придержал столичного гостя за локоток. — Может, надо бы памятник ему? Нихону? На холме и поставим: огонь, бузина и он! Наш, значит, славный поселок клянет! Отовсюду видно будет, чтоб помнили, как оно…
— И название сменить! — осмелев, влезла Брёшка. — Были Ясные Заусенцы, стала — Великая Нихоновка!
— А вот это лишнее, — осадил ее староста. — Неча историю перекраивать! Как прадеды назвали, так пусть и остается. На века. Я насчет памятника, мастер? Пособите, а?
Мускулюс кивнул.
— Идея хорошая. Мне нравится. Передам в Коллегиум — думаю, они одобрят.
— Вот спасибо! Вы уж передайте, не забудьте. А денежки — это мы сами…
Больше всего Андреа опасался, что лейб-малефактор не поддержит проявленной им инициативы. Однако опасения, к счастью, оказались напрасны. Выслушав подробный доклад Мускулюса, старец милостиво дозволил повременить с письменным отчетом до возвращения из отпуска. И без малейших возражений подписал официальное обращение в Коллегиум Волхвования.
От себя же сделал приписку:
«Согласен и поддерживаю. Серафим Нексус».
Андреа вздохнул с облегчением. После такой поддержки одобрение Коллегиума можно было считать делом решенным. А старец в заметном возбуждении принялся мерить шагами кабинет.
— Кого только не проклинал!.. — бормотал он себе под нос. — Сто раз! Тысячу! Казалось бы, собаку съел… Но чтобы вот так! Великий человек был… Великий! Не нам чета, отрок…
— Гений, — согласился Мускулюс.
ВИДЕОДРОМ
«Плод моего воображения стоит передо мной…»
Именно так высказался Терри Пратчетт о «страшдественской» сказке «Санта-Хрякус» — экранизации одноименной книги из его знаменитого цикла о Плоском мире. Первая экранная инкарнация Плоского мира в виде трехчасового двухсерийного фильма состоялась на телеканале SkyOne в канун Рождества 2006 года.
Плоский мир поклонники Пратчетта представляли себе по-разному — либо ориентируясь на собственное воображение, либо при помощи обожаемых фанатами иллюстраций Пола Кидби. Теперь вот появился и третий вариант — киношный. Ибо этот фильм снят поклонниками и для поклонников. В Плоскомирье происходят вещи часто не вполне понятные, которые нелегко принять, но если уж пришлись по душе — то навсегда.
Сюжет сказки совсем не детский. Действие происходит в напоминающем Лондон эпохи династии Ганноверов городке Анк-Морпорке — столице Плоского мира, — который покоится на спинах четырех слонов, стоящих на панцире огромной черепахи… Некие высшие существа, Аудиторы, накануне Страшдества решают устранить Санта-Хрякуса: ведь он не вписывается в их взгляды на Вселенную. И после переговоров с Лордом Низзом, главой Гильдии Убийц, нанимают самого лучшего, безумного и жестокого специалиста Гильдии — господина Чай-чая.
Убить добродушного бородача, раздающего подарки на Страшдество, только полдела. Главное — чтобы дети перестали верить в него. И во всех других сказочных существ.
Смерть временно оставляет свою постоянную работу в должности Мрачного Жнеца и занимает место Старика Борова: надевает его красный полушубок, прицепляет к черепу седую бороду учится правильно говорить «ХО-ХО-ХО» и раздает детям подарки. Чем все усложняет, потому что выполняет детские пожелания слишком буквально. Тем временем внучка Смерти Сьюзан выполняет работу своего дедушки, Чайчай крадет зубы в замке зубной феи, в Незримом университете появляются несколько несуществующих божков, капрал Шноббс клянчит подарок у Смерти, и происходит масса других удивительных событий.
Удивительно не то, что наконец-то, спустя десять лет после первого издания, Терри Пратчетт дал согласие на экранизацию своего романа — с его книгами такое случалось и раньше. Были забавные мультипликационные ленты о Ведьмах, случались экранизации историй о Джоне Максвелле. Поразительно то, что кино получилось на удивление адекватным своему книжному варианту.
Интерес деятелей кино к романам Пратчетта существовал всегда, но как истинный английский патриот Пратчетт отклонял каждое предложение голливудских студий-мэйджоров, опасаясь, что при переносе романа на экран потеряется большая часть всех тех изюминок, которыми так славятся произведения писателя.
Продюсер Рон Браун и режиссер Вадим Жан пошли другим путем. Им удалось заинтересовать Пратчетта своей идей, а главной мотивацией при подписании договора послужило клятвенное обещание держать автора в курсе происходящего. «Все, что нужно — это любить и признавать реальными характеры героев», — подтвердили они.
Слово создатели сдержали. Пратчетт принимал участие во всех стадиях создания фильма, и, по-видимому, ему это чертовски нравилось. Как вспоминает писатель: «В первый же съемочный день меня снимали в маленьком эпизоде. Я должен был выглядеть испуганным — и, поверьте, это было совсем не сложно. Представьте, я за прилавком и должен что-то делать, вспомнить свои реплики, а плод моего воображения стоит передо мной…»
Выбор актеров на роли тоже не был случайным, Роль Альберта, камердинера Смерти, исполнил британский актер сэр Дэвид Джейсон, много лет являющийся большим поклонником Плоского мира и с радостью согласившийся на эту роль. Другого актера, пожилого Джосса Экланда, на роль Наверно Чудакулли уговорили внуки, восторгающиеся книгами Терри Пратчетта. А уж с каким энтузиазмом взялись за дело продюсер и режиссер!.. По словам Терри Пратчетта, во время первой встречи Вадим Жан буквально скакал от нетерпения.
После того как SkyOne анонсировали в своем пресс-релизе готовность экранизировать роман, самым волнующим был вопрос, каким на экране предстанет Смерть — вероятно, самое удивительное существо Плоскомирья? Кстати, говорящее с персонажами ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ.
По словам Терри Пратчетта, не являющегося большим любителем умопомрачительных спецэффектов, господин Смерть получился на экране абсолютно фантастическим. Как, впрочем, и все остальное. Одна из первых сцен фильма происходит в кабинете лорда Низза: «… Выглядело великолепно — огромная комната, повсюду щиты, оружие. Помню, я спросил: наверное, подобные декорации стоили кучу денег? На что мне ответили — нет. Достаточно было навестить Гильдию Оружейников и попросить их сдать зал на время съемок. Мне нравится работать с такими людьми, способными включить изобретательность, а не большие деньги».
При этом «Санта-Хрякус» вовсе не выглядит дешевой телепостановкой. Спецэффекты, конечно, присутствуют. Но они не мешают зрителю. Все, что в книге подробно описывалось Пратчеттом — так же детально выглядит на экране. Каждая снежинка, каждая дверная ручка… А уж Великий А'Туин — вообще как живой! Вот он — метод, отличный от голливудского, в котором чем больше взрывов, тем «круче».
Экранизация удалась. Хотелось бы надеяться, что российские компании выпустят мини-сериал на DVD. Все-таки армия поклонников Терри Пратчетта в России хоть и меньше, чем в Великобритании, однако достаточно значительна. Те, кто знаком с творчеством Терри Пратчетта, с интересом посмотрят телефильм. Для остальных будет полезно познакомиться как с историей о природе необычайного, так и с тем, о чем размышлял Смерть. А размышлял он о необходимости детской веры в маленькую ложь — Санта-Хрякуса и зубную фею, — без которой потом невозможно будет поверить в ложь большую: в правосудие, жалость и все остальное.