Сдал дежурному на входе свой портфель, дождался, пока толстый санитар закончит возиться с пропуском, и поднялся на второй этаж. Коридор здесь изгибался почти под прямым углом каждые несколько метров, пол, ужасно неровный, так и подставлял под ноги выбоины и маленькие ступенечки – идти с непривычки следовало аккуратно и медленно. Яш добрался до нужного ему кабинета, глубоко вздохнул и толкнул оббитую дешёвым кожзаменителем дверь.
Лысый санитар с удивительно круглой головой и не менее круглым животом, которого не скрывал даже белоснежный халат, закрыл огромную потрёпанную папку и протянул Яшу руку.
– Привет, Герштнер. Садись, садись, – санитар потянулся к полке, на которой стоял огромный металлический чайник и несколько треснувших чашек. Всё в этом кабинете было старое, облезлое, шаткое. – Чай? Всё никак не соберусь попить.
Яш кивнул, усаживаясь на табурет, привинченный к полу.
– Было бы неплохо, Кинос Уводович. На улице холодно. И дождь.
– Дождь? – переспросил санитар, разливая чай в чашки. – А я без зонта, надо же. Хотя всё равно на дежурстве, а завтра до вечера, может, и перестанет, – он поставил чашку перед Яшем. Послышался тихий хлопок – и на стол санитару упал жёлтый кожаный портфель.
– Вот, Кивос Уводович, как вы и просили, – Яш достал из портфеля ярко-белую брошь с маленьким рубином. – Вчера после примерки повесил маячок.
Санитар забрал брошь, повертел в руках и бросил на стол.
– Это уже не важно, Герштнер. Твоего Влаца у нас забрали. Работу по нему прикрыли, а тебе приказано выдать премию, а потом положить в приёмный покой. До выяснения.
– Как? – Яш отшатнулся на табурете, роняя портфель. – Вы же Особый отдел, товарищ санитар. Вы же сами говорили, что над вами в Содее никого нет.
– В Содее нет, – Кивос Уводович отхлебнул горячего чаю и согласно кивнул головой. – Но с твоим Влацом не всё так просто. Видишь, чья печать? – он открыл папку и показал Яшу краешек листа с синим министерским оттиском. – В общем, ещё девять дней мы его и пальцем не тронем.
Яш молчал. Умолять, просить, давать взятку? Санитар всегда подчиняется синей печати: она приводит их на эту службу, она отмечает их могилы, она руководит их жизнью и смертью. Её волю не пересилить, даже если сейчас на этот шаткий стол вывалить радужную сферу вместе с курантами и почётным караулом.
– Конечно, в приёмный покой я тебя не отдам, будь спокоен. Начнут оформлять, допрашивать, полезут тебе в голову, сам знаешь. А разглашения допустить нам пока нельзя – приказ. Так что иди-ка ты домой, Герштнер, и мой тебе совет – уложись с этим заказом в срок.
Яш встал с табуретки, подобрал упавший портфель и, застёгивая его непослушными руками, спросил:
– А хоть выяснили, кого он собрался грабить?
Санитар взглянул на неплотно прикрытую дверь, поправил настольный светильник и, немного понизив голос, сказал:
– Выяснять тут нечего, всё очевидно. Послезавтра к нам в музей приезжает Ририйская выставка. Сорок картин, в том числе и «Мартышка» Раштайна. Слыхал?
Яш пожал плечами:
– Ни одна картина не может столько стоить.
– Картина – не может, – согласился санитар. – Но выставляется не только эта современная мазня. Понимаешь, вместе с картинками ририйцы везут свою систему охраны. Как говорят, абсолютно надёжную. Вот Влац и завёлся, ему же каждый новый сейф – как вызов. А тут ещё и это. – Кивос Уводович протянул Яшу сложенную вчетверо газету месячной давности. Несколько строк в статье «Искусство не для всех?» были подчёркнуты карандашом:
«И всё же, почему в этом десятилетии ририйская выставка современного искусства не приняла традиционное предложение Родной Империи и не порадует ценителей прекрасного из Стольнограда? Не связано ли это с опасением за несовершенство новой охранной системы, которую эксперты уже назвали самой совершенной из существующих? Как заявил в своём традиционном интервью координатор проекта д’Арен: «Мы не боимся, что имперские украдут что-то, защищённое таким надёжным образом. Нас пугает, что они могут украсть саму систему охраны»».
Яш растерянно отдал газету санитару. Постоял немного, глядя в его добрые карие глаза и, не попрощавшись, вышел из кабинета. Даже Особый отдел Магздрава не может его защитить. И больше всего пугает то, что они уже ничего не скрывают – в прошлую встречу Уводович хитрил, говорил намёками, обещал разобраться и помочь, а сейчас раскрыл все карты и даже показал печать – дело вообще неслыханное. А впрочем, зачем что-то скрывать от покойника? Остаётся только доделывать заказ, надеясь, что дядя Риг был прав и Гильдия решит завербовать, а не убить. Хотя Гильдия – это не самое страшное. Не имперские же воры прислали в Особый отдел бумагу с синей печатью.
Дождь закончился. Раздумывая, ждать ли трамвая или прогуляться до стоянки и поехать с комфортом, Яш всмотрелся в густую тень парадной. Вроде бы там что-то шевельнулось. Ничего не высмотрев, Яш собрался двинуться на стоянку, как вдруг на его плечо опустилась огромная тяжесть. Охнув, ювелир обернулся и в мутном свете фонаря увидел весёлое лицо своего клиента. Влац убрал руку, влажно блеснувшую серебристым металлом, и сказал:
– Браво, мастер Яш, очень удачная попытка. Хотя и глупая.
Яш опустил глаза. Ему почему-то стало очень стыдно.
– Что вы, я на вас не в обиде, – Влац участливо улыбался. – Должен признаться, это моя вина, поверьте. Я должен был сразу вам показать.
Вор отошёл на шаг, чтобы попасть в жёлтый круг света, задрал рукав рубашки, открывая металлическое запястье. Яш вытянул шею, вглядываясь в зелёный штампик, вроде тех, что ставят на выходе из модных клубов. Только вот никто не рискнёт делать его в форме дракона, расправляющего крылья.
Яшику очень захотелось потерять сознание и очнуться либо дома, либо мёртвым, но так, чтобы всё это закончилось. Странно, что Влац вообще явился лично. С зелёным драконом на руке он мог занять любой кабинет в Особом отделе и потребовать привести Яша хоть в кандалах. Перед отмеченным личной печатью главы ОПУ весь Магздрав должен ходить на задних лапках и постоянно приносить тапочки.
– Вижу, вы знакомы с этим знаком, – Влац опустил рукав. – Отдел Преследования и Уничтожения попросил меня об услуге, и теперь от вас, мастер, зависит, сумею ли я её оказать.
Яш молча кивнул. Ему едва хватило сил, чтобы удержаться от вопроса: «Я могу идти?» – но только едва-едва. Развернувшись, ювелир побрёл домой. Пешком.
Оставалось только доделать заказ и умирать. Бежать бесполезно, прятаться от ОПУ просто глупо, а затягивать работу не имеет смысла – вор ещё при первой встрече обмолвился, что уцелели две книги лекций, а отдал всего одну. Как и предсказывал когда-то учитель, о Яше вспомнили. Если даже сейчас всё образуется и ему позволят жить, где гарантия, что не вспомнят снова?
Что может помочь, что может вытравить память о неудавшемся профессоре, мастере-артефакторе, увлёкшемся собственной силой, что заставит людей забыть об ошибках чужой молодости? Эмиграция была бы идеальным вариантом, дядя Риг сейчас вспоминается с трудом и только при сильной концентрации, хотя отбыл всего три дня назад, но разрешение на ритуал даёт тот же Магздрав, здесь бесполезно даже пытаться.
Попробовать самому, в обход запретов прорваться в другой мир? Невероятно сложно. Хотя тот же Риг Бонав утащил в себе добрую дюжину артефактов, сделанных ему Яшиком, причём весьма сильных, взять тот же кардиостимулятор – можно отследить перемещение, нащупать точку входа и протиснуться следом за своими изделиями. Но сработает ли это? Само по себе перемещение ничего не даст, имена первопроходцев, проследивших за кораблями эльфов, известны. Одному даже поставили памятник. Правда, за достижения в другой области, но о нём всё равно помнят. Как будут помнить и о Яше Герштнере, беглом ювелире. А дальше просто – обычный ритуал призыва, с этим справится любой демонолог, и снова здравствуй, Содея-мама.
Провести ритуал Эмиграции самому? Даже не смешно. Привести вибрации физического тела в резонанс с порталом, слить воедино все семь планов личности, закольцевать потоки маны и остановить её выход, собрать свой полный образ, а только потом, без каких-либо магических способностей прорваться к порталу и надеяться пройти его живым. Вот тогда всё получится, и уже сам портал, как огромная линза, сфокусирует все воспоминания о некоем Герштнере, впитает их без остатка, пропустит через себя, преобразуя в энергию, необходимую для долгой и счастливой жизни в другом, прекрасном мире. Невозможно.
Яш остановился. Дышать вдруг стало тяжело, громко застучало сердце, мизинец дёрнуло короткой судорогой. Ювелир оглянулся и припустил домой рыхлой, неуверенной трусцой. Ему предстояло много работы.
Вот уже вторую ночь Влац ошивался возле Маговедческого музея. Днём отсыпался, вечерами бродил по экспозиции, рассеянно поглядывая на картины и пристально – на пол и стены, а вот ночью, держась в тени, изучал местность. Вглядывался в лица случайных прохожих. Наблюдал за компаниями на лавочках, распивающими пиво, несмотря на крепкие осенние заморозки. Бегал по закоулкам и дворикам, высчитывая время и старательно глядя под ноги. Он всегда считал, что лучше потратить время и тщательно разведать всё заранее, чем неожиданно зацепиться за торчащую из земли железяку и испортить дело.
И в этот раз Влац не отступил от своих правил, хотя и был уверен, что всё это не более чем перестраховка. Это дело испортить невозможно. Даже толстый трактирщик из заведения, в котором часто собирался цвет Гильдии, не сумел бы провалить задание. С тем количеством артефактов, которые завтра надо забрать у запуганного ювелира, можно воровать амброзию у самих богов. Точное планирование, полная информация – не кража, а прогулка по бульвару. Влац остановился напротив входа в музей. Вечером, перед самым закрытием, тихонько остаться в зале народного магического творчества и активировать двойную невидимость. Фонить будет страшно, но кто и когда обращал внимание на зал народного творчества?
Когда все разойдутся и уборщицы сложат швабры, невидимость как раз исчерпается. Стать в дверях и дать несколько вспышек Пульса, чтобы система охраны включила освещение, решив, что наступил день. Проколоть палец золотым остриём, чтобы заморочить регистратор аур. Сделать ровно два шага, высматривая через кольцо Интерпретации невидимые тревожные линии. Наступишь на такую – и враз лишишься ноги. Вот почему регенерирующих браслетов Влац заказал целых три штуки. Дальше надо.
В музее что-то громыхнуло. Влац дёрнулся и в два прыжка оказался возле окна. Заглянул в него, заметил ярко-жёлтое свечение и еле успел пригнуться. Стены Маговедческого содрогнулись, посыпались стёкла, из окон вырвались языки гудящего пламени. Через секунду всё уже затихло. Вор вспрыгнул на карниз, но попасть внутрь не успел – проход загородили тяжёлые решётки. Потянуло гарью. Вот такое может произойти, если забыть про Возврат-серьгу, которая без труда отразит невидимые сторожевые огоньки, летающие ночами по экспозиции. Если хоть один из них наткнётся на живую плоть, сдетонируют все. Печально. Видимо, кто-то из местной безграмотной шпаны решил умереть в музее. Влац спрыгнул на землю и покачал головой. Легенды о содейских ворах, как он и ожидал, оказались всего лишь легендами. Если бы то, что рассказывали у них в Стольнограде, было правдой, то по приезде выставки здесь бы уже не было ни картины, ни системы, ни самого музея, а стоял жилой дом и старая бабулька объясняла бы полиции, что живёт тут уже добрых сорок лет.
Помянув минутой молчания память хоть и бездарного, но собрата по ремеслу, Влац собрался снова устроиться напротив выхода, но вдруг в темноте Маговедческого увидел слабую вспышку света. Невозможно. После детонации не выжить. Конечно, если у тебя нет Распылителя, хитрого артефакта, который мгновенно превращает хозяина в огнеупорную пыль, а потом собирает обратно. Целого и невредимого. Влац решительно направился к двери, на ходу вытаскивая из кармана отмычки. Надо посмотреть, кому ещё Фордран доверил это заклинание. Ведь клялся, когда ставил свой идиотский штамп, что разработал его специально для Влаца и ни на ком другом оно не сработает. Вор не успел толком разобраться с замком, как его осенило. Фордран не обманул – заклинание действительно уникально. А вот ювелир. Всего три человека в мире знало о Распылителе до сегодняшнего дня. Кого нанял этот содейский пройдоха? И кому ещё успел рассказать о заказе? Влац вскрывал дверь, вспоминая, с кем мог поделиться чужими секретами этот Герштнер. Последнюю неделю он очень часто стал бывать на людях. Даже сходил в оперу, чего, как утверждали санитары здешнего Магздрава, не случалось никогда. Написал несколько писем, но их все проверили. Часами гулял по набережной, раскланиваясь со знакомыми, навестил почти всех своих клиентов.
Но со всеми болтал о сущей ерунде. Погоде, эльфах, которые постоянно уплывают и уплывают, но никак не уплывут (этой, видимо, истинно содейской шутки Влац никак не мог понять), собачьих бегах, – но никогда о работе или магии. Похоже, что не все его знакомые вообще знали, что на самом деле умеет ювелир с Ясеневой улицы, кроме ремонта и чистки золота и серебра. Когда же он успел? Может, с помощью той странной штуки над мастерской, похожей на огромную линзу, которую Яш установил с неделю назад? Но её проверил лично Уводович и клялся, что она безвредна. Фокусирует что-то, то есть собирает, а не раздаёт, а значит, полностью безопасна. Дверь щёлкнула и приветливо распахнулась. Влац осторожно зашёл в музей. Вот уж когда бы не помешала полиция: его ли это дело – ловить ночных грабителей? Но полиции, или, как их здесь называют, санитаров, не будет – по личной просьбе Влаца. Чтобы не путались под ногами и не задавали глупых вопросов: мол, почему вы выносите картины и не вы ли ограбили наш любимый музей, в который мы всё равно не ходим?
Влац зажёг карманный светильник и уверенно зашагал в зал ририйской живописи, внимательно смотря под ноги. Вот валяется перстень Бесстрашия. Разряженный. Позволяет преодолеть демотив ационное поле. Неплохо. Вот цепочка Праха. Обращает в пыль все материальные объекты, способные причинить вред. Работала недолго, но безотказно. Вот Неразрушимое кольцо. Сломанное. А вот и.
– Браво, мастер Влац. Очень удачная попытка, – сказал Яш Герштнер, поднося к бесценной «Мартышке» Раштайна дезинтегрирующий амулет.
Вор упал на пол, прикрывая голову – дезинтеграция процесс нестабильный и очень опасный. Послышался негромкий хлопок, хриплый вздох, и Влац, открывая глаза, увидел, как Герштнер повалился на пол.
Поднявшись и пощупав, все ли части тела остались на месте, Влац подошёл к ювелиру. Носком сапога осторожно перевернул его на спину. Яши был ещё жив. Ему оторвало руки, вырвало кусок живота, вскрыло грудную клетку, но браслет регенерации не давал умереть быстро: пульсируя и плавясь, он отчаянно сохранял жизнь.
– Ну и зачем ты полез? – скривился Влац. – Тебя всё равно бы не убили, Фордран имел на тебя огромные планы. А теперь? Завтра он прибудет сюда лично и просто заберёт твой мозг вместе со всей дуростью, которая в нём осталась, и всё равно использует, как захочет. И то, что ты будешь мёртвый, никого не остановит, тебя достанут, уж поверь мне. Если они достали главу Гильдии воров, то что им паршивый ювелир?
Герштнер сплюнул кровь и что-то прошептал.
– А? – Влац наклонился ниже, силясь разобрать тихий хрип. – Не слышу.
– Хрен вам! – крикнул Яш и умер. Браслет регенерации расплавился, прекратив его мучения. Влац сплюнул и, скривившись, выбежал из музея. Штамп на его руке раскалился, сменив цвет на ядовито-оранжевый. Вор подвёл Фордрана, известного как Зелёный Дракон, и теперь, пытаясь выиграть время, бросился в бега, надеясь уйти от гнева ужасного мага. Уже через час, падая на скрипучую кровать в первоклассной каюте отплывающего в Рарию судна, он не смог вспомнить имени того, кто его подставил.
Фокус-кристалл, установленный Яшиком на крыше мастерской, активировался, когда оборвался канал связи с ювелиром. Радужная сфера мигнула синим и погасла, отдав всю мощь пяти солнц, спрятанных стольноградскими магами за хрустальной оболочкой. Яши был мёртв. Жила только память о нём. В Содее, да и далеко за её пределами его хорошо знали, а в последнее время он старательно напоминал о себе всем знакомым и незнакомым, чтобы теперь, после его смерти, фокус-кристалл впитал все воспоминания, свёл их в одну точку, формируя из сумбурного многообразия целостный образ. Хрусталь сферы лопнул пустой скорлупой, дрогнул пол уютной мастерской, и своё место в ней занял ювелир. Собранный по кусочкам из памяти всех, с кем столкнула его жизнь, мастер-артефактор. О котором никто не помнил.
Серо и скучно теперь в осенней Содее, и даже мэр, как поговаривают, уже месяц работает не выходя с дачи, так как в Сером доме протекает крыша, а кабинет городского председателя, как известно, на последнем этаже. Люди теперь другие. Всем наплевать, откуда ведёт дела мэр, главное, чтобы воровал не больше, чем зарабатывает город. Кто теперь выйдет с плакатами «Боруч, дома дети голодные» под окна мэрии да ещё и приведёт с собой десяток соседок, отчего стихийный митинг, призванный оторвать от работы чиновника, превращался в фарс? Кто теперь может, схватив собеседника под руку, неспешно прогулять его по набережной, рассказывая в оба уха за Герштнера, который не отец, а таки сын, и который всегда жил припеваючи с одного только ожерелья мадам Чайкер, собранного из золотых рыбок с глупыми глазами. Каждый год мадам Чайкер приносила своё ожерелье, чтобы Герштнер добавил ещё одну рыбку, и каждый год эта работа длилась восемь месяцев из двенадцати. Кто теперь помнит все истории, за которыми в Содею ехали со всего света? Кто теперь помнит имена, вырезанные на каменных табличках? Да и кому оно надо, помнить?
Сергей Игнатьев. Яблоки Гесперии (Рассказ)
Синицын сидел в шезлонге, в гавайке и шортах, плавился от жары и потягивал из запотевшего стакана прохладное белое вино.
Яблони тихо шелестели за перилами, откликаясь на слабое дуновение стоящих по периметру ветряков.
Восемь гектар фруктового сада при биостанции «Аллеи Королева», в самом центре плато Гесперия, образцовое хозяйство Красной планеты, кропотливо пересаженные и с трудом выхоженные яблони, в этом году давшие свой первый полноценный урожай.