— Сэр, пригнитесь, пожалуйста… — в голосе Найджела зазвучал металл, держа руль одной рукой, второй он вытащил из-за пояса американский автоматический Кольт и положил его рядом с рычагом переключения передач — и не поднимайтесь, пока я не скажу…
— Что? — сэр Колин поспешил выполнить указание, он знал, что на острове опасно, но не думал, что проблемы начнутся вот так, сразу…
— Мне не нравятся вон те мотоциклисты, сэр, они прямо за нами идут. И они нарушают местный закон, ездя таким образом. Сейчас мы свернем, и посмотрим, что к чему.
И впрямь — в соседнем ряду, двумя корпусами дальше держался восьмисоткубовый БМВ, переделанный для езды по городу — самая мощная европейская машина в данном классе, если не считать нового, тысяча сто кубового стритфайтера этой же фирмы. И на нем восседали два, затянутых в кожу седока, причем на голове у каждого были черные шлемы с наглухо закрытым забралом. Все в черном, на черном мотоцикле, эти люди казались посланцами смерти, а вполне возможно — так оно и было на самом деле. Несколько лет назад власти острова издали местный закон, запрещающий двум мужчинам одновременно ехать на одном мотоцикле — острословы прозвали его «законом о мотоциклистах-гомосексуалистах», хотя на деле… смех смехом, а песец кверху мехом… Дело было в том, что самым популярным способом демонстративной расправы с неугодным был расстрел его из автомата пассажиром мотоцикла. Мощный, приспособленный для городской езды мотоцикл, водитель и киллер, оба в шлемах, так чтобы потом не опознали, заполненные транспортом улицы Палермо, которые такой вот мотоцикл прошивает как раскаленный нож — масло, дешевый пистолет-пулемет, который выбрасывается в мусорный контейнер или в море после террористической акции… Так погибли судья Стампанато, капитан карабинеров Крези и многие другие — это только последние жертвы, так их — сотни. Были и другие случаи — когда полицейские либо охрана мафиозных донов, подозревая в каждой паре мотоциклистов киллеров, просто открывала по ним огонь без предупреждения — так погибли несколько европейцев, путешествующих на мотоцикле. Поэтому, принять закон приняли, ну а кто его нарушал — тот мог потом пенять исключительно на самого себя. На Сицилии много народа, у которого «легкая гашетка».
Найджел ждал до последнего — и только после того, как проскочили Виллаграция де Канини — резко, через полосу, слетел с главной Е90, на второстепенную дорогу СС113, ведущую в Капачи, под визг тормозов и разъяренные гудки других водителей. Непонятно — то ли эти мотоциклисты охотились за ними, то ли за кем-то другим — но как бы то ни было, свернуть на эту же дорогу они не смогли и дорожный поток унес их дальше, к Палермо…
В Капачи — дальше этого населенного пункта можно было снова выскочить на Е90, Найджел Мартин и сэр Колин остановились перекусить в придорожной траттории. Траттория эта представляла собой покосившуюся одноэтажную лачугу и несколько деревянных, не пластиковых столиков с такими же стульями под обвисшими, выцветшими, спасающими от беспощадного солнца зонтами — но Боже, как же здесь кормили. Ничего подобного местной pasti не ел ни один из британцев. Pasti, antipasti в виде выловленных только утром даров моря, местный лимонад со льдом из только что выжатого лимона, который еще утром висел на ветке в нескольких десятках метров отсюда. И вся обильная трапеза на двоих обошлась британцам ненамного дороже, чем ланч в каком-нибудь лондонском недорогом ресторане, после которого глотаешь Маалокс и другие подобные лекарства. В качестве бонуса — пока хозяин траттории готовил, прислуживала дочь хозяина — на вид ей было лет шестнадцать. Ни один модный журнал мира не отказался бы поместить ее фото на обложке. И таких девушек в этом бедном, но гордом краю было много, эта была не самой красивой среди подруг. Сэр Колин начал понимать, почему тот человек, навестить которого он приехал сюда, выбрал в качестве своего убежища именно этот край…
Перекусив и оставив на столе вдвое больше, чем стол обед, британцы снова сели в машину и уже через километр вновь выскочили на Е90. Мотоциклистов не было видно, а автомобильный поток уплотнялся — впереди был «Норд Квест», а дорога эта была платной…
— Сэр, может, проедем побережьем? Виа Сапмоло, Сент-Эразмо? — осведомился Найджел, пока машина, двигаясь в час по чайной ложке, подъезжала к пункту сбора оплаты.
— Ты тут бывал?
— Нелегально, сэр… Сами знаете, здесь бывают и русские и германцы — а вот нас не жалуют…
Сэр Колин подумал…
— Нет, не стоит… Еще не хватало вляпаться во что-нибудь… Говорят, перестрелки прямо в городе происходят?
— Бывает и такое, сэр, но редко. У донов заключено соглашение, в городе не воевать, все разборки — за городом. Многие там живут, у многих — семьи, дети, для итальянцев это священно. Они не такие уж злодеи, сэр, просто они не такие как мы. У них есть понятие l'onore, честь — и это священно для каждого сицилийца. Любой сицилиец скорее умрет, чем потеряет свою честь…
— Тем не менее, убивают они друг друга изрядно, мой мальчик… — философски, как старый, пожилой и умудренный опытом человек заметил сэр Колин.
Найджел промолчал.
Расплатившись на пропускном пункте, британцы поехали по «Норд Квест» — здесь были городские ограничения скорости, но их никто не соблюдал, а дорога была ничуть не хуже федеральной Е90, позволяла держать скорость далеко за сотню. По левую руку мелькали жилые кварталы Палермо, вперемешку с промышленными — это был единственный город на Сицилии, где была хоть какая то промышленность. Здесь даже автомобильный завод был, от компании ФИАТ…
Машины попадались самые разные, в основном двух крайностей — либо небольшие, итальянцы вообще обожают небольшие автомобили с их-то городской теснотой — либо наоборот шикарные. Прямо перед ними катила чисто мафиозная машина — серая «Ланчия Тема» с шестицилиндровым мотором от Феррари. Часто такие машины бронировались, но бронирована ли была эта — понять было невозможно. Эскорта у машины не было — здесь это было не принято, только самые авторитетные доны, члены Копполо [Копполо — купол, высший совещательный орган мафиозных группировок] позволяли себе эскорт из машин. А если какой выскочка из менее авторитетных себе позволит — это был повод для убийства. Каждый — должен был знать свое место.
Быстро проскочив по «Норд Квесту», у Чиавелли вновь вышли на Е90, тут уже плату не собирали. Теперь дорога вновь пошла по самому берегу, через Кастельдаччия, туристическую Термини Имереса и дальше, на Катанию — второй по величине город Сицилии, край рыбаков и контрабандистов. Но до Катании им ехать было не нужно…
Картинки из прошлого. 20 мая 1993 года. Зона племен, провинция Нангархар. Афгано-индийская граница
И хотя здесь не было суровой зимы, с морозами и ледяными ветрами — горы все равно чувствовали весну. Горы просыпались. Пели птицы, на склонах гор весело зеленели поля конопли — конопля была едва ли не единственным источником дохода местных крестьян, все сильнее пригревало солнышко. Неизменным оставалось только одно — дорога. Великий путь, по значению не уступавший Шелковому, проходил через эти места, кормя всех, кто желал от него кормиться. Движение на дороге не замирало ни днем, ни ночью — и даже прошлогодние ракетные налеты не озлобили людей. Русские били только по военным объектам и по лагерям подготовки боевиков — а он здесь пользовались такой славой, что если где-то организовывался лагерь боевиков — то в соседних кишлаках начинали готовиться к уходу на другую землю. Те, кто обучался в лагерях, были дикими и жестокими людьми, Коран они признавали только на словах, а единственным правосудием для них был автомат. Автомат, да местный эмир — не менее жестокий, чем они. Торговать с лагерями было выгодно — всем требовалась еда и одежда, заодно и наркотики — а вот жить рядом с лагерями было невыносимо. Когда русские одним махом избавили местных от большинства из них — при том на мирные кишлаки не упала ни одна ракета — местные племенные вожди поняли это и оценили. Лагеря восстанавливались, снова и снова в эти края приходили люди со злобой в сердце и фанатичным желанием убивать — но до того, что здесь творилось в предыдущие годы, было очень далеко…
Небольшой темно-зеленый джип с закрытым кузовом остановился в самом центре небольшого селения, расположенного в двадцати километрах западнее Джелалабада, остановился у мадафы, пристроенной к местной мечети. Водитель какое-то время медлил, осматривался — но потом открыл хлипкую, сделанную из дерева (в Индии часто весь кузов машины делали из дерева) дверь и одним ловким прыжком выскочил наружу.
Выглядел этот человек как типичный местный житель, зажиточный — во всяком случае, не так как русский, на русского он был не похож совершенно. Среднего роста, довольно молодой, чернявый, загорелый с длинной бородой. Одет он был скорее не как пуштун, а как хазареец: в холщовые, из хорошей ткани брюки — тамбон, широкую хлопчатобумажную рубаху — пиран и теплую безрукавку поверх нее — воскат. Все-таки здесь было довольно холодно, особенно по ночам. Чалму он накручивал так, как и подобает истинному мусульманину. В руках человек держал кожаный портфель, такие обычно носят британские доктора, которые в этой глубинке совсем и не бывали…
Оставаясь у машины, человек огляделся. От его внимательных глаз не укрылось ничего — ни старый, потрепанный грузовик, почему то незагруженный и стоящий так, чтобы при необходимости перекрыть выезд с площади. И трое в тяжелой, плотной одежде, какую носят местные горцы с винтовками Ли-Энфильд, которые здесь были еще в ходу. Но самого главного не было — знака опасности, знака отмены операции, который бы местные обязательно оставили бы, если бы здесь были британцы, если бы встреча была провалена. А это значит — можно идти.
Войдя в мадафу, человек резко остановился — два ствола были направлены на него, пистолет Маузер и пистолет-пулемет BSA. Люди, которые их держали, без сомнения пустили бы их в ход…
— Мир вам, именем Аллаха — спокойно сказал гость.
— И тебе мир, путник — сказал автоматчик, не опуская, однако своего оружия — что привело тебя в наши края?
— Дороги, ведущие к Аллаху трудны и опасны — ответил «доктор» — но я не из тех, кто сидит с сидящими.
— Проверь его — кивнул автоматчик.
Второй, с Маузером засунул его за пояс, наскоро и довольно непрофессионально обыскал пришельца, заглянул в портфель. Али отметил про себя, что хотя оружия у него не было — выхватить торчащий за поясом у того, кто его обыскивал Маузер, и отправить их обоих к Аллаху — дело пары секунд, не больше. Но он приехал сюда не за этим.
— У него ничего нет — закончив обыск, провозгласил второй.
Автоматчик отступил в сторону, давая гостю дорогу…
Помимо зала — а он в этот час в мадафе был полон, и у всех было оружие, за залом было небольшое помещение, имеющее два выхода — в мечеть и в мадафу. Именно там гостя ждал полновластный хозяин сих мест, один из наиболее авторитетных пуштунских племенных вождей, шейх Дархан — высокий, наголо бритый человек лет шестидесяти. Несмотря на свой возраст, человек этот способен был еще согнуть руками стальной лом и удовлетворить за одну ночь не одну женщину из своих наложниц. Помимо этого, шейх любил и умел воевать — его опасались даже британцы. Такие люди как шейх были основной причиной того, что британцы так и не осмеливались снова сунуться в Афганистан и захватить его силой, выйдя на границы с Российской империей. И это несмотря на то, что Афганистан находился в британской зоне влияния…
По правилам пуштунского гостеприимства гостю предложили чай и лепешку — гость здесь священен.
— Мир тебе, путник! — прогудел шейх, голос его был гулкими и громким, как рев быка — что заставило тебя искать встречи со мной?
— И вам мир, именем Аллаха уважаемый шейх — пришелец поклонился, прижав руку к груди, как это было здесь принято — я пришел сюда, чтобы предложить помощь вам и вашему многострадальному, разделенному границей народу. Любой пуштун, беден он или богат — прежде всего, свободен, так гласит Пуштун-Валлай. [Пуштун-Валлай — Кодекс чести пуштунов] Но как вы можете говорить о свободе, когда несвободны ваши братья по крови и по родству, что находятся по ту строну границы?
— Кто ты, путник? — спросил шейх — ты осмеливаешься говорить дерзкие речи!
— Я из тех, кто приходит с севера, шейх — просто ответил Али.
Такого ответа шейх не ожидал — он задумался, поглаживая длинную, смоляную бороду.
— Ты не похож на тех, кто приходит с севера. Больше ты похож на одного из нас. Да и те, кто приходит сюда с севера, обычно приходят с оружием в руках.
— Я турок по рождению — гордо ответил человек — но я подданный белого царя и воин его великой армии. У меня нет оружия, мое оружие — слово.
— Мой отец был на севере… — задумчиво проговорил шейх — он говорил, что на севере от нас расположена огромная страна, что она столь велика, что ее не проехать ни за день, ни за два, ни даже за неделю. И во главе ее стоит белый царь, справедливый и мудрый, пекущийся о благе своего народа…
— Сейчас, когда есть самолеты, путешествовать по моей стране можно намного быстрее — с усмешкой ответил Али — но она и впрямь велика и могуча, хвала Аллаху. И про белого царя ваш отец сказал совершенно верно.
— Ты правоверный? — сразу отреагировал на славицу Аллаху шейх.
— Да, я правоверный, и скоро настает время намаза. Вы позволите совершить намаз вместе с Вами, шейх?
— Отказать правоверному в его желании обратиться с молитвой к Аллаху страшный грех, тот кто это сделает, вымостит себе дорогу в ад камнями величиной с гору. Но разве белый царь позволяет правоверным совершать открыто намаз?
— Белый царь, хоть и не является правоверным, но уважает истинную веру. Ни один правоверный подданный белого царя не испытывает неудобств потому что он правоверный.
— Англизы говорят другое…
— Англизы лгут — безапелляционно заявил Али Халеми, конечно у него здесь и сейчас было другое имя, но это был именно Али Халеми, капитан военно-морского спецназа направленный сюда для выполнения специального задания — англизы лгали вам всегда, они стравливали и стравливают наши народы годами и десятилетиями. В той стране, откуда я родом никто не преследует за веру. Господь един и каждый вправе обратиться к Богу по вере его.
— Ты красиво говоришь, незнакомец — было видно, что шейх не уверен в своей правоте — но как же быть с тем, что подданные белого царя убивали наших братьев по крови и вере? Это было совсем недавно, незнакомец…
— Я был там, эфенди! — спокойно и твердо сказал Али — я сражался за свою землю с оружием в руках, я защитил ее и горжусь этим! Возможно, при этом я убивал и правоверных, и даже пуштунов, если они там были! Но разве кодекс Пуштун-Валлай не говорит о том, что каждый взрослый мужчина должен с оружием в руках встать на защиту родной земли, если на нее пришли захватчики?
— Ты убивал наших! — тот, кто его обыскивал лапнул рукоять Маузера и замер, остановленный взглядом шейха Дархана…
— Твои дела опережают твои мысли Абдалла — веско проговорил шейх — и это плохо. Смири коня гнева своего уздечкой благоразумия. Изволь уважать своего врага, ведь настоящий воин уважает даже своего врага, если тот достоин уважения. Пуштун-Валлай — это кодекс чести и любой мужчина имеет право жить по нему, даже если он и не брат по крови нам. Ты прав, незнакомец, ты правильно поступил, взяв в руки оружие, когда на твою землю пришли враги. Но и мы правы, когда хотим получить кровь за кровь, пролитую нашими братьями на твоей земле.
— Но разве ваши братья сражались за свою землю, эфенди? Разве ваша земля свободна и за нее не нужно сражаться? Разве ваш народ не разделен границей? Если вы боитесь сразиться с англизами, чтобы освободить всю свою землю — почему же вы обвиняете меня в том, что я не боюсь воевать за свою землю, эфенди…
Тяжелое молчание повисло в душной, темной комнатке…
— Что ты хочешь, незнакомец? — спросил, наконец, шейх Дархан.
— Я пришел, чтобы сказать вам: хотя ваши мужчины взяли в руки оружие, и пришли с ним на нашу землю — белый царь не держит на вас за это зла, он знает тех, кто злоумышлял против него. Даже когда он приказал отомстить за свой народ и свою землю — то приказал бомбить только военные базы и лагеря душманов, ни одна бомба, ни одна ракета не упала на мирные кишлаки. Белый царь готов помочь вам освободиться от власти англизов и воссоединиться всему пуштунскому народу в единых границах, он готов дать вам деньги и оружие. Хорошее оружие, и его будет очень много.
— А что будет нужно белому царю взамен? — недоверчиво спросил шейх Дархан.
— Белому царю ничего не нужно от пуштунского народа, у него и так достаточно подданных. Он хочет наказать лживых и подлых англизов, клявшихся ему в мирных намерениях, а потом вероломно посягнувших на его землю и его подданных.
Шейх задумался. Здесь и сейчас решалось очень многое. Англизы действительно лживы и подлы, в то же время его отец рассказывал, что те, кто живет на севере не такие, что они — честные люди и достойные уважения воины. Кодекс «Пуштун-Валлай» позволял брать деньги за кровь в качестве выкупа, а тут предлагают даже не деньги — оружие, которое пойдет на правое дело. Возможно, что и рассказы англизов про то, как угнетают правоверных в империи белого царя — тоже ложь, ведь лжец не может не лгать. И шейх принял решение…
— Ты говорил, что ты правоверный, незнакомец…
— Хвала Аллаху…
— Тогда, мы вместе с тобой совершим намаз. И после этого, я скажу тебе свое решение. Скажи, как обращаться к тебе?
— Меня зовут Карим
Картинки из прошлого. 06 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия
В пункт их назначения дорога вела уже похуже — но тоже приличная. Монтемаджоре Белсито — одна из тех захолустных деревень, в которых проживает несколько сотен жителей и которые и составляют саму суть этого сурового края. Старинные, сложенные из камня дома. Небольшая деревенская площадь с обязательным католическим приходом и тратторией, перед которой целыми днями сидят старики и режутся в трик-трак. Жители, у которых omerta, закон молчания, впитывается с молоком матери. Женщина здесь не покажет полицейскому, кто убил ее мужа, отец не покажет на убийцу сына. С ними разберутся потом. Сами. Если смогут. А если не смогут — значит, так тому и быть…