Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Шишкин Олег Анатольевич 13 стр.


Уже за первый год экспериментов на людях специалисты из РККА обогнали своего маститого наставника из Вюрцбурга доктора Флури. И обогнали раз и навсегда. Тот по старинке травил кошек и собак, а эти уже добрались до людей. Им не было нужды тратить время на бессмысленные командировки в Германию, когда граждане собственной страны своими страданиями доказывали эффективность «ипритовой терапии».

Среди перечисленных лиц, участвовавших в советских опытах в качестве «субъектов» или «объектов», мы не найдем ни одного директора крупного химического предприятия, ни одного партийного босса, ни одного ветерана ВКП (б), ни одного военного из высшего руководства РККА.

Однако, справедливости ради, нужно упомянуть, что в 1937 году некоторым из них все же «посчастливится» побывать в мрачно знаменитой лаборатории Н1 Отдела оперативной техники НКВД СССР и, прежде чем умереть, на своей шкуре опробовать плоды рук своих. К этим «избранным жертвам» принадлежал Иван Михайлович Великанов, профессор, диввоенврач, руководитель Биотехнического института РККА в подмосковном поселке Власиха. Тот самый Великанов, который в статье «Бактериальная война», помещенной во втором томе Советской военной энциклопедии, самозабвенно писал: «Особое значение придается комбинированному применению бактерий и ОВ, а также бактерий и дымов. Наиболее подходящим для целей отравления считается токсин микроба ботулизма. Загрязнение этим микробом консервов превращает содержимое консервной банки в серьезное оружие в руках противника».

После ареста Великанова привлекли для консультаций в токсикологическую лабораторию НКВД27. Здесь яды и газы исследовались на приговоренных к смерти. Потом, 8 апреля 1938 года он тоже был умерщвлен. Попадет в этот ад и сам начальник Военно-химического управления РККА, корпусный инженер Яков Фишман, но чудом избежит «контрольной затравки» и после покаянного письма отправится помогать стране в шарашке НКВД.

Единственным важным нововведением в систему опытов, проходивших в лаборатории Н1 ООТ НКВД СССР, стал отказ от устаревших терминов «субъекты» и «объекты». Их заменили более невинным — «птички».

5

Но то было только в 1937-м, когда дефицита человеческого материала уже не существовало. В 1920-х вопросы стояли иначе. Химическая оборона страны нуждалась в новых жертвах. Для того чтобы проверить мощь отравляющих веществ, требовалось не только нанести их на кожу или распылить перед глазами, нужно было увидеть их летальное действие. Никто из добровольцев или солдат на это не согласился бы. А подстроенная смерть «субъектов» могла привести к расследованию и разного рода толкам среди будущих участников экспериментов.

Совсем другое дело шимпанзе. С обезьянами или с их гибридами от человека таких ситуаций не возникло бы. Умри какая-нибудь макака, или шимпанзе, или гибрид — военный трибунал ими заниматься не будет. И даже не будет выяснять, чьи они родственники и кто от кого произошел. Их труппы закопают где-нибудь на свалке в Хамовниках, и дело с концом.

Поэтому поездка зоотехника профессора Иванова и связанные с ней обезьяньи проблемы чрезвычайно интересовали Химический отдел РККА. Здесь готовились к крупной закупке партии различных обезьян, предназначенных для газовых экспериментов.

Иванов вспоминал: «Незадолго перед отъездом из Москвы в Африку я получил предложение из секции Химотдела Реввоенсовета явиться на заседание, где будет обсуждаться вопрос о закупке за границей для Химотдела партии обезьян. На этом заседании указывалось, что при работах с газами и противогазами данные, получаемые на лабораторных животных (кролики, морские свинки и т. п.), а также на более крупных домашних животных, далеко не всегда достаточны и удовлетворительны. В некоторых случаях необходимо иметь опытных животных, наиболее близко стоящих к человеку. Мне было предложено взять на себя закупку за границей. По некоторым соображениям я не счел возможным взять на себя это поручение, но обещал переговорить об этом с директором Института экспериментальной эндокринологии, также заинтересованным в покупке обезьян. Профессору Шервинскому, директору этого института, и его помощнику доктору Тоболкину, которые уже раньше просили меня помочь им выписать из-за границы обезьян, я предложил поднять вопрос об устройстве государственного обезьянника на Южном Кавказе, а именно в окрестностях Батума или в Гаграх»28.

23 декабря 1925 года начальник VI отдела РВС Яков Фишман с подачи Иванова направил директору Института экспериментальной эндокринологии откровенное письмо.

«Для целого ряда работ санитарно-биологического характера, проводимых в лабораториях Военно-Химического управления требуются обезьяны как животные, более близкие к человеку, чем обычно применяемые до сего времени: кошки, собаки и кролики, и как более пригодные для производства многих клинических наблюдений. Специальные обезьяны требуются для:

а) установления степени токсичности боевых отравляющих веществ при действии их на органы дыхания, кожу и глаза;

б) изучения действия общеядовитых и раздражающих веществ, для чего требуются экспериментальные животные с более развитой психикой;

в) проработки вопроса лечения от отравляющих веществ в условиях, более близких к человеку;

г) изучения действия более близких зараженных отравляющими веществами пищевых продуктов с испытанием функций желудочно-кишечного тракта, печени и т. д.

Для указанных целей Военно-Химическому управлению были бы необходимы главным образом макаки и резусы и отчасти антропоидные обезьяны. Общая годовая потребность на первый год составит — до 100 штук макак и резусов и до 5 антропоидных обезьян. К сему Военно-Химическое управление оговорится, что вопрос о высших обезьянах еще не решен, так как нет исчерпывающих сведений о размерах вызываемых приобретением и доставкой обезьян расходов»29.

Интрига профессора Иванова заключалась в привлечении на свою сторону максимального количества заинтересованных советских учреждений. Это помогло бы получить дополнительные средства для эксперимента. К тому же авторитет Реввоенсовета работал бы на авторитет самого Ильи Ивановича. Он ведь откровенно говорил о заинтересованности руководства Красной Армии в организации будущего обезьянника: «После доклада наркому Н.А. Семашко было созвано специальное совещание при Наркомздраве под председательством Н.А. Семашко с участием врачей, представителей от Химотдела Реввоенсовета»30. Иванов считал — обезьяны, которых предполагалось разводить, могли оказать ценную услугу военным исследователям. Особенности физиологии животных были сопоставимы с человеческими и позволяли при постановке опытов с химическим и бактериологическим оружием наиболее полно описать картину мучений солдат противника. Ученый-зоотехник подсказывал красным командирам, как эффективно использовать приматов в качестве опытных жертв грядущей мировой революции. «Работы по изучению действия лучей радия, рентгеновских лучей, удушливых газов и т. п. также значительно могут выиграть при возможности проверить и установить дозировку на обезьянах»31, — писал Иванов.

Обезьянам суждено было первыми пройти ад газовых камер. Как считали стратеги и в Кремле, и в Берлине, ошибиться в дозах боевых отравляющих веществ здесь было нельзя, так как за приматами должны были последовать и люди. Ведь они на них так похожи.

Примечания

1 РГВА. Ф. 33987. — Оп. 3. — Д. 98. — Л. 667.

2 РГВА. Ф. 33987. — Оп. 3. — Д. 295. — Л. 2.

3 Советская Абхазия. — 1930. — 18 февраля.

4 РГВА. Ф. 31. Оп. 5. — Д. 60. — Л. 214–214 (об.).

5 Там же. Л. 239 (об.).

6 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 8.

7 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 12–13.

8 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 13–14.

9 Там же. Л. 14.

10 Красная газета. Вечерний выпуск. — 1927. — 14 декабря.

11 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 60. — Л. 249.

12 Там же. Л. 249 (об).

13 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 262.

14 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 262. Ex tempore (лат.) — по времени.

15 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 263.

16 Там же. Л. 267.

17 Там же. Л. 268.

18 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 73. — Л. 269.

19 Там же. Д. 60. Л. 435.

20 Там же. Д. 671. — Л. 1 (об.).

21 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 403. — Л. 353.

22 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 403. — Л. 354.

23 Там же.

24 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 403. — Л. 354.

25 РГВА. Ф. 31. — Оп. 9. — Д. 1. — Л. 32.

26 АПРФ. Ф. 3. — Оп. 24. — Д. 301. — Л. 153.

27 Жуковский В.С. Лубянская империя НКВД. 1937–1939. — М., 2001. — С. 179.

28 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 27.

29 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 18.

30 Там же. Л. 27.

31 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 25.

Глава 7. Специальные счета

1

И тем не менее инициатива по созданию обезьяньего питомника стала принадлежать уже не Иванову, а вполне официальному советскому учреждению — Институту экспериментальной эндокринологии. Это было логично: ответственность должна была нести не личность, а организация.

22 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 403. — Л. 354.

23 Там же.

24 РГВА. Ф. 31. — Оп. 5. — Д. 403. — Л. 354.

25 РГВА. Ф. 31. — Оп. 9. — Д. 1. — Л. 32.

26 АПРФ. Ф. 3. — Оп. 24. — Д. 301. — Л. 153.

27 Жуковский В.С. Лубянская империя НКВД. 1937–1939. — М., 2001. — С. 179.

28 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 27.

29 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 18.

30 Там же. Л. 27.

31 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 25.

Глава 7. Специальные счета

1

И тем не менее инициатива по созданию обезьяньего питомника стала принадлежать уже не Иванову, а вполне официальному советскому учреждению — Институту экспериментальной эндокринологии. Это было логично: ответственность должна была нести не личность, а организация.

Она смогла бы аккумулировать государственные деньги и развернуть подготовительную работу. Вообще-то идея создания обезьяньего питомника была предложена еще в 1923 году наркомом здравоохранения Николаем Семашко. В то время он уже склонялся к версии преждевременного старения еще живого вождя мирового пролетариата. Но советская верхушка отнеслась к ней несерьезно. И прозевала смерть вождя. Теперь нарком мог взять реванш.

Появление спустя два года после смерти вождя профессора Иванова поставило все на свои места. Нашелся, наконец, ученый-революционер, добытчик обезьяньего материала, физиолог и ученик Ивана Павлова, одновременно и крупный зоотехник, и эволюционист, и сторонник Дарвина. Профессор был фигурой, которая устраивала всех.

Как только Иванов отправился в командировку, делом организации питомника занялся заместитель директора Института экспериментальной эндокринологии Тоболкин. 5 октября 1925 года в Наркомздрав на утверждение поступила смета эндокринологического института на 1925/1926 год. В программе действий научного учреждения имелось несколько примечательных пунктов: «6) Организовать питомник обезьян, использовав помещение института, как для работ института, так и для других институтов НКЗ и Мосздрава, причем деятельность будет направлена вначале на приобретение мелких обезьян, и подготовить проекты для открытия питомника обезьян на юге/Батуме/для акклиматизации обезьян, разведения их путем скрещивания между особыми обезьянами и искусственным оплодотворением спермой человека»1.

Вдохновленный оперативностью своих коллег из руководства института, Тоболкин отправился на Черноморское побережье Кавказа и, рассмотрев несколько вариантов, выбрал территорию неподалеку от столицы Абхазии Сухуми. 7 декабря 1925 года замдиректора выступил на совещании по организации питомника, которое вел сам нарком здравоохранения Семашко. Рассказывая о своем путешествии, Тоболкин перечислил ряд мест, где можно устроить обезьяний питомник, и рекомендовал остановиться на расположенной в окрестностях Сухуми бывшей даче врача Остроумова рядом с горой Трапеция. Территория представляла собой закрытое горами пространство, выходившее к морю. Идея была поддержана, а 25 сентября 1926 года Тоболкину предложили отправиться во Францию и Германию. Нарком здравоохранения Семашко очень спешил. Он не жалел средств на поездку эндокринолога. В протоколе совещания записано: «Поручить помощнику директора Тоболкину во время заграничной командировки обследовать питомники обезьян и приготовить сметы для содержания обезьян в лаборатории, в Москве при Институте экспериментальной эндокринологии»2.

2

Планы секретных экспериментов не подлежали оглашению. Но тем не менее они должны были быть профинансированы, и деньги требовалось найти немедленно.

5 октября 1925 года всемогущий Институт экспериментальной эндокринологии послал народному комиссару здравоохранения Николаю Семашко утвержденную смету расходов на 1925/1926 финансовый год. Расходы распределялись следующим образом:

«…по:

1) Госбюджету 98 700 р. и 23½ штатных единиц.

2) Принятая в Административно-финансовой комиссии Совнаркома СССР дотация институту в редакции: предусмотреть 75 000 р. по Наркомфину РСФСР на 25/26 г. для Института экспериментальной эндокринологии.

3) Институтом представлена смета на спецсредства в сумме 24 000 р. Эта сумма взята самая минимальная, она будет увеличена в зависимости от утверждения тех мероприятий, которые должны будут положены в деятельность института на 25/26 г. Вполне возможно, что общий итог прихода по институту выразится в сумме 300 000 р.»3

Общая сумма для России эпохи НЭПа получалась немалая, если учесть, что курсовое соотношение доллара и рубля в тот период составляло шесть к одному в пользу серебряного рубля. Тем более, что основная часть затрат должна была пойти на реализацию шестого пункта программы, представленной на Коллегии Наркомздрава.

Учитывая огромные средства, которые намечалось вложить в новое учреждение, решились на всякий случай проконсультироваться у общепризнанных научных авторитетов. В случае неудачи можно было оставить пути к отступлению: мол, были введены в заблуждение научными светилами. Через систему конференции Академии наук послали запрос академику Павлову, лично знавшему Иванова и одобрявшему его планы. И вот 16 сентября 1926 года из Физиологического института пришла необходимая депеша: «В ответ на Ваше отношение от 14 сентября сего года за № 5866 сообщаю, что существование питомника для обезьян несомненно имеет большой биологический интерес. Директор института академик И. Павлов»4.

Питомника еще не существовало, его будущее географическое расположение указывалось весьма теоретически, но средства продолжали исправно поступать на секретные специальные счета, и если в 1926/1927 году госбюджет выделил на организацию обезьянника лишь 1490 рублей, то специальных средств оказалось намного больше — 16 768 рублей 73 копейки5. На следующий год финансирование резко возросло и главными донорами питомника стали Соцстрах — 40 544 рублей и резервный фонд Совета народных комиссаров — 38 500 рублей6.

5 июля 1927 года Алексей Иванович Рыков вел заседание Совнаркома, на котором обсуждался вопрос о передаче в распоряжение Наркомздрава РСФСР всего излишка, образовавшегося от отчислений из фонда медицинской помощи на рабочее жилищное строительство. Народные комиссары сочли возможным от излишне поступивших 10 млн рублей на жилищное строительство перевести в кавказские республики на строительство больниц, а Народному комиссариату труда предлагалось назвать точную сумму остатка7.

27 сентября судьба этого «остатка» решилась окончательно. В приложении к протоколу заседания Совнаркома было отписано: «Остаток излишне поступивших отчислений из фонда медицинской помощи на рабочее жилищное строительство распределить: 1) Институту экспериментальной эндокринологии 40 000 рублей на расходы по устройству в г. Сухуми питомника для обезьян…»8

Однако было бы неверно думать, что спецсредства обезьянника ограничивались лишь вливаниями Совнаркома. Один из главных сторонников проекта Алексей Рыков знал и о других источниках финансирования Института экспериментальной эндокринологии и его питомника.

В заключении Комиссии НКЗ по обследованию деятельности таинственного учреждения финансовыми инспекторами Райхманом и Мантом указывалось, что «источником финансирования института являются: госбюджет, спецсредства и суммы специального назначения/Кишпромторг, НКТорг РСФСР/»9.

Под Кишпромторгом подразумевалась созданное ОГПУ акционерное общество, дававшее весьма ощутимый доход. На всех руководящих должностях здесь находились проверенные чекисты. Хотя организация эта была частной, она выделяла деньги на необходимые большевикам особые проекты.

Примечания

1 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 562. — Л. 83.

2 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 43 (об.).

3 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Ед. хр. 562. — Л. 83.

4 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 4. — Д. 19. — Л. 31.

5 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Ед. хр. 651. — Л. 55 (об.).

6 Там же.

7 ГАРФ. Ф. 5446. — Оп. 1. — Д. 30. — Л. 19.

8 Там же. Д. 31. — Л. 318–319.

9 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 651. — Л. 48.

Глава 8. «Я предпочел последнее…»

1

Трудно сегодня сказать, какой шаг Ильи Ивановича был первым в интригующем путешествии во французские колонии. Тот ли, что он сделал 4 февраля непогожим утром, вставая с кровати, или другой, когда садился в заказанное такси, припаркованное возле его дома № 9 в Хлебном переулке?

Авто за 15 минут доставило его на Рижский вокзал. Сунув шоферу 6 рублей, Иванов побрел в зал ожидания, а оттуда в отделение почты. Здесь он предусмотрительно отправил телеграфом заказ в пункт своей пересадки — в Ригу на одно спальное место в берлинском экспрессе, а уж потом двинулся на перрон к вагону второго класса.

В столице Германии он провел несколько дней. Многие крупные немецкие ученые были поставлены в известность по поводу его путешествия во французские колонии. К этим посвященным принадлежал и Пауль Уленгут, прославившийся разработкой метода определения видовой принадлежности крови, чрезвычайно пригодившегося в криминалистике. Разделяя положения теории эволюции, связанные с происхождением человека, Уленгут провел исследования крови орангутанга и выяснил, что по многим биохимическим показаниям она чрезвычайно близка крови людей. Проблему общего для человека и антропоморфной обезьяны предка, или, как его называл Дарвин, «древнего члена человекообразной подгруппы», немецкий ученый считал своей личной проблемой.

Назад Дальше