Впервые купец Поспелов удостоил ее внимания, увидев, как она виртуозно гарцует на его самом любимом жеребце. Увлеченные этим зрелищем дети в восторге прыгали и хлопали в ладоши. Раздосадованный Иван Сергеевич кинулся к ней, чтобы строго отчитать за своеволие, но остановился. Заметив барина, Ольга, не торопясь покинула седло, решив, что уже уволена и наверняка без оплаты отработанного времени. Оно и к лучшему. Большой грех полюбить женатого мужчину. Оставалось только извиниться за свой проступок. Ольга спокойно пошла ему навстречу. Босиком, ибо туфельки на каблучках лежали в сторонке. Чтобы до них добраться, следовало пройти мимо барина. Вместе с ней к нему за своей порцией нагоняя спешил конюх. Следом с радостным визгом бежали дети.
Иван Сергеевич, обняв сына и дочь, оставил извинения Ольги без ответа. Не поднимая глаз от земли, она, несколько растерявшись, их повторила и услышала то, чего никак не ожидала: «Помилуйте, Ольга Анисимовна, это же крайне неудобно, ездить верхом в таком наряде. Вам необходима подобающая случаю одежда». Далее последовали указания конюху подобрать Ольге Анисимовне в личное пользование другого коня из числа лучших. Та к начался безумный, обреченный на несчастье любовный роман.
Поняв, что не в силах противостоять охватившему ее чувству, как думала, безответному, Ольга принялась старательно избегать хозяина. Выезды с детьми на конезавод прекратила, сказав Варваре Тимофеевне, что плохо переносит дорогу. Та понимающе улыбнулась и поручила это дело служанке. А Ольга зачастила в церковь. Просила Всевышнего помочь ей избавиться от своей грешной любви. В поведении же Поспелова не было никаких перемен. Это и радовало, и огорчало девушку, молитвы не помогали, пришлось попросить расчета. Но не у Поспелова, а у его жены. Сослалась на необходимость постоянного ухода за внезапно и тяжело занедужившей тетушкой. Разумеется, мифической. При расставании обе женщины всплакнули.
Иван Сергеевич разыскал беглянку через три дня. И прямо с вокзала, где она намеревалась сесть на поезд, дабы прибыть на службу к новым хозяевам, отвез ее в свой загородный дом. Точнее, обыкновенную деревенскую избу в деревне Упыри. Там Ольга и прожила до самой смерти, подарив в 1909 году Поспелову сына. Расстались они в смутное время революции. Он не сумел уговорить Ольгу ехать за границу вместе с его официальной семьей. Женщина не представляла, как можно себе позволить оказаться вместе с Варварой Тимофеевной и ее детьми. Иван Сергеевич вынужден был уехать без нее и пропал без вести. Своей клятвы вернуться за Ольгой и сыном он не смог исполнить, скорее всего, по независящим от него причинам. А она ждала его всю жизнь, не снимая с шеи медальон сердечком, где хранилась прядь волос Ивана Сергеевича. Работала рядовой колхозницей в полеводческой бригаде, потом, после сердечного приступа, первого сигнала о серьезном заболевании, ее перевели на должность библиотекаря. Ольга была глубоко благодарна людям за заботу, и прежде всего за то, что не настучали куда следует о ее дворянском происхождении. Умерла она легко. Просто уснула и не проснулась. А перед смертью радовалась, что сын Петенька вырос, выучился на учителя и, главное, вернулся с войны живым. Впереди, как считала, ее ждала встреча с милым Ванечкой, хоть и на том свете. И всей душой желала долгих лет земной жизни его законной жене Варваре Тимофеевне.
В тридцать лет Петруша отчаянно влюбился в молоденькую учительницу, приехавшую в колхоз по распределению после окончания пединститута. Елизавета Матвеевна, двадцати одного года от роду, казалась в деревне существом эфемерным, не от мира сего. Тоненькая, изящная, с нежным личиком, украшенным огромными серыми глазами и обрамленным светлыми вьющимися волосами, для солидности собранными на затылке в пучок. Потенциальных ухажеров хватало, на первом месте среди них был местный участковый. Он-то постепенно и отсек «лишние звенья». Пока Лизонька мягко и необидно для соискателей отказывалась от всех ухаживаний, мотивируя тем, что у нее уже есть жених, участковый Дьячков собирал на соперников компромат. Если он был несерьезный, подтасовывал факты и пускал в ход шантаж. Не все сразу смирялись с отставкой, повергая людей старшего возраста в недоумение. Да на что такая невладелая нужна, удивлялись и они жалели учительницу. В чем только у нее душа держится. Больная небось. Для деревенской жизни эта городская куколка совсем не приспособлена. А молодые девчонки, тайком влюбленные в Петра Ивановича, всерьез опасались, что именно он и является женихом учительши, и при случае жестоко ее высмеивали, жеманно копируя походку и манеру речи.
Несмотря на то что Петруша вырос в деревне, прошел войну до победного конца, в нем чувствовалась интеллигентность и, как говаривали, порода. Дитя взаимной любви родителей, он унаследовал от них все лучшее. И ничего удивительного в том, что двое молодых людей, во многом похожие друг на друга, сблизились и решили пожениться. Раньше с этим делом было просто. Пришли в сельсовет и тут же зарегистрировали брак. Но до сельсовета они так и не дошли. Накануне Лизоньку, уехавшую на выходной в город к старшей сестре, по возвращении ждало страшное известие: Петруша заживо сгорел в своем доме. Причину пожара не установили. Ходили слухи, что поджог — дело рук кого-то из деревенских парней, не раз грозивших Петру, если он не оставит в покое учительшу. Участковый Дьячков Павел Михайлович только посмеивался и держался в сторонке.
После символических похорон (на пепелище не нашли даже косточек) стало заметно, что у Елизаветы Матвеевны помутился рассудок. Она не желала верить в гибель Петра Ивановича, ежедневно выходила встречать его у калитки, частенько заговаривалась, могла часами сидеть и смотреть в одну точку. О преподавательской деятельности и речи уже не шло. Воспрянувшие было духом претенденты на ее руку и сердце мигом отступились. Все, кроме Дьячкова. Оформив положенный ему очередной отпуск, он отвез ее к столичным светилам в области психиатрии. Примерно через месяц Дьячков и Лизонька вернулись из Москвы мужем и женой. Всю жизнь, до самой смерти Дьячков оберегал ее от неприятностей, как зеницу ока. Но только не от тех, которые причинял ей сам. На людях она появлялась редко, да и то в его сопровождении. По деревне ходил слух, что смерть бывшего жениха Елизаветы Матвеевны — дело рук участкового, а ее скороспелое замужество — результат укоренившейся невменяемости Лизоньки. Бедняжку до конца так и не вылечили.
Вскоре Дьячков получил повышение и за месяц до рождения сына Ивана был переведен в город. Деревня постепенно стала забывать о трагедии. Бывший участвковый редко наведывался к матери и сестре, причем исключительно в одиночку. К себе в город полюбоваться на сына не звал, ссылаясь на тесную комнатенку в коммуналке. Пересуды возобновились с момента возвращения овдовевшей Елизаветы Матвеевны в деревню. Павел Михайлович погиб при перестрелке в ходе операции по задержанию налетчиков на ювелирный магазин. Сыну к тому времени исполнилось девятнадцать лет, он учился в том же пединституте, который когда-то окончила его мать. Жил в общежитии, в деревню приезжал только на каникулы, но с первого появления всем, помнившим погибшего при пожаре учителя Петра Ивановича, стало ясно, в кого Ванечка уродился. Это только добавило неприязни к Елизавете: вертихвостка предала память своего любимого, всего через месяц после его страшной гибели, будучи от него беременной, выскочила замуж за Дьячкова. Никто уже не сомневался, что именно Павел Дьячков — убийца учителя. На временное помешательство поведение Елизаветы не спишешь, решение о замужестве приняла сразу после курса лечения, на свежую голову. И никто никогда не видел ее на символической могиле погибшего жениха. Она зарастала бурьяном, в конце концов и вовсе сравнялась с землей. Сын Ванечка, став по окончании учебы преподавателем математики, переселился к матери в деревню. Через пару лет Иван Павлович Дьячков (фамилию и отчество отчима по просьбе матери он не менял), несмотря на молодость, стал директором местной школы. В отличие от Елизаветы Матвеевны, так и не сумевшей найти общий язык с односельчанами, он быстро стал всеобщим любимцем. И был точной копией своего отца…
— Петра Ивановича, — уточнила я.
— Да. А Елизавета Матвеевна — мать моего Ванечки, — печально вздохнула баба Нюша. — Дьячков зря надеялся, что младенец родится именно от него. Поняв, что ошибся, невзлюбил пасынка. Мне Ванечка сам рассказывал. Намыкалась с мужем Елизавета Матвеевна, а уйти не могла. Крепко держал он ее своими угрозами.
Наталья возмущенно завозилась на табуретке.
— Интересно… Чем же это Дьячков мог удерживать свободную женщину?
— Время такое было. Петр Иванович был сыном дворянки, да еще от купца. Вражеский элемент, значит. Потомок его, Иван, автоматически наследовал это звание. Ванечка еще ребенком слышал, как отчим по пьяному делу грозил плачущей Елизавете Матвеевне прогулкой вместе с сыном по этапу в лагеря.
— Петра Ивановича, — уточнила я.
— Да. А Елизавета Матвеевна — мать моего Ванечки, — печально вздохнула баба Нюша. — Дьячков зря надеялся, что младенец родится именно от него. Поняв, что ошибся, невзлюбил пасынка. Мне Ванечка сам рассказывал. Намыкалась с мужем Елизавета Матвеевна, а уйти не могла. Крепко держал он ее своими угрозами.
Наталья возмущенно завозилась на табуретке.
— Интересно… Чем же это Дьячков мог удерживать свободную женщину?
— Время такое было. Петр Иванович был сыном дворянки, да еще от купца. Вражеский элемент, значит. Потомок его, Иван, автоматически наследовал это звание. Ванечка еще ребенком слышал, как отчим по пьяному делу грозил плачущей Елизавете Матвеевне прогулкой вместе с сыном по этапу в лагеря.
От нетерпения мне не сиделось на месте. Побегав по маршруту «окно — дверь», я выдала:
— Я знаю, почему Елизавета не навещала могилку любимого жениха! Она знала, что жених не погиб! Дьячков тоже знал и использовал этот факт как дополнительный камень за пазухой. Наверняка грозил изуродованному пожаром Петру разоблачением и расстрельной статьей.
Баба Нюша всплакнула, за ней Наташка, а я, пригорюнившись, уселась на порожек двери.
— На моих руках умирала, — прошептала баба Нюша. — Перед смертью рассказала все, как было: пожар в доме Петруши ночью случился. Первым там оказался участковый Дьячков. Он-то и вытащил обгоревшего и беспамятного учителя из огня и спрятал в лесу, вроде, чтобы не добили. Подозревал покушение на убийство. Чуть позднее тайком доставил его на лошади в городскую больницу. Зарегистрировали беспамятного Петра Иваныча как неизвестного. Недели через три Дьячков сообщил об этом Елизавете, наказав никому ничего не рассказывать. Она уже лежала в психиатрической больнице. Счастливая Лизонька буквально руки целовала спасителю и просила немедленно договориться с ее лечащим врачом о кратковременной отлучке — в больницу к жениху. Дьячков и не думал противиться. Надеялся, что ужасающее уродство погорельца отвратит от него Елизавету. Не отвратило! Хотя вначале она и упала в обморок. Но когда очнулась, сказала, что это от счастья. Не ожидавший ее появления Петр, нашел силы натянуть на голову одеяло, из-под него, свистящим шепотом потребовал забыть о его существовании. Лизонька что-то лепетала, уверяла, что все у них будет хорошо. Петр мучительно и страшно закричал. Прибежавший врач потребовал немедленно освободить палату. После посещения больницы Дьячков пустил в ход запасной аргумент: расстрельную статью для Петра Иваныча. Пока его лечат как безымянного он в безопасности, но если Лизонька опознает в нем своего жениха, исход известен. С потомками эксплуататоров и врагов трудового народа не церемонились. Дьячков обещал молчать, если Елизавета, исключительно ради Петра, забудет прошлое и выйдет за него, Дьячкова, замуж. Та к и получилось. Позднее Елизавета Матвеевна боялась не чужих косых взглядов, а того, что сын Ванечка не поймет и не простит ее. Потому и скрывала правду. До последнего надеялась, что Петруша жив. Вдруг на старости лет надумает вернуться в родные места.
Та к и ждала любимого, как его мать Ольга своего купца Поспелова. Бедняжка Лизонька не знала — сыну Ванечке давно была известна правда. Дьячков не умел скандалить тихо, мальчик слышал его упреки. А когда подрос, с трудом, но отыскал отца в доме инвалидов и регулярно к нему наведывался. Сначала один, потом с подросшим Мишенькой. Жену не брал — зрелище, которое представлял собой Петр, было не из приятных.
Часть четвертая Нет худа без добра
1
Баба Нюша давно ушла — прилегла отдохнуть в комнате, а мы с Наташкой, пришибленные услышанным, сидели на кухне. Куда там книжным любовным романам до реальных историй человеческих трагедий!
— Ясно одно, — в третий раз заявила Наташка. — Михаил сделает все, чтобы упрятать своего деда так, что его ни одна собака не найдет. Наша помощь ему точно не нужна. А вот нам помощь Иваныча не помешала бы.
Мысли подруги ходили по кругу, впрочем, как и мои, только кое в чем они у нас разнились. Именно поэтому я и буркнула:
— Иваныч Михаилу совсем не дед.
Тут же спохватилась, но поздно.
— А «совсем» кто?
— Не знаю.
— Не знаешь, не болтай глупости. Такое впечатление, что исповедь бабы Нюши твоих ушей не коснулась. Знаешь, что меня угнетает?
— То, что мы находимся в родовом гнезде бывшего участкового Дьячкова.
— И это тоже. Надо же, как одинаково мыслим… Я уверена, что именно он организовал поджог дома Петра. Не зря первым очутился на пожаре. Такое впечатление, что от бессонницы рядышком околачивался. А обгоревшего Петра вытащил из огня тогда, когда, по его мнению, спасти погорельца было уже не возможно. Немножко не рассчитал, но надеялся, что в больнице Лизонькин жених непременно умрет. Зато в глазах Елизаветы Дьячков будет выглядеть героем-спасателем.
— Мне кажется, Дьячков был вынужден вытащить Петра из огня по другой причине. Опасался его бесконтрольной живучести. Дом стоял на отшибе, у самого леса, наверное, к нему уже люди бежали. Могли учителя спасти, а он бы им указал поджигателя. Вот Дьячков и оттащил Петра в лес. Настоящие спасатели так не поступают. Неизвестно, сколько погорелец в лесу провалялся, пока Дьячков заявился с лошадью. Слава богу, что не добил. А может, не добил намеренно. Садист! Изощренная месть за Лизоньку. Пусть, мол, живет и мучается, зная, что бывшая невеста — жена его врага. Честно говоря, меня интересуют еще два момента: во-первых, почему у таких порядочных родителей, как баба Нюша и Иван по отчиму Павлович, сын Михаил вырос криминальной личностью? Во-вторых, тебе не кажется, что брачный союз директора школы Дьячкова Ивана, по отчиму Павловича и простой, судя по говору, бабы… Впрочем, в молодости Нюша могла быть красавицей.
— Думаешь, сделка? Сомневаюсь. Надо попросить фотографии, а заодно выяснить подробное криминальное прошлое Михаила. Ир, тебе не кажется, что мы ушли в сторону от нашей основной проблемы — исчезновения Синицыных?
— Не кажется. Все запутано, но как-то взаимосвязано. Даже не знаю, что делать. Скоро окончательно стемнеет. То ли оставаться здесь, то ли уматывать…
— Слушай, может, перед бегством из России купец Поспелов зарыл на конском выпасе клад? Как раз на нынешнем участке Синицыных. С собой в дорогу брать не решился. Времечко такое было!.. Грабили и свои, и чужие. Надеялся вернуться за Ольгой и Петрушей, а заодно и камешки прихватить. Иначе невозможно объяснить происхождение найденных теть Катей бриллиантов.
— Я же говорю, что все как-то взаимосвязано. Одно смущает: после бегства купца столько лет прошло. Неужели он ни с кем не поделился тайной? Возможные наследники давно бы заначку выкопали. Выходит, теть Катя его случайно обнаружила. Но едва ли она рассказывала о находке кому-нибудь постороннему. Если только Динке. Та ее при пересчете бриллиантов застала. Ну и по глупости кому-нибудь еще ляпнула. А мы с тобой еще удивляемся, откуда взялось столько «знатоков». Вспомни, что Катерина говорила Динке по телефону. Лапу Чеширского кота под псевдонимом «цапка» взяла у нее соседка. Следует ей напомнить о возврате. Вероятно, бабушка, почувствовав опасность и, не зная, куда спрятать камешки, успела шурануть рыхлитель через забор. Надеялась позднее забрать. Соседка с пятьдесят третьего, если и обнаружит знакомый инструмент на своем участке, приберет до ее возвращения. А Галина, решив, что тетя Катя цапку у них случайно забыла, тем же метательным способом отправила ее назад…
Я ойкнула и растерянно уставилась на Наташку. Следовало раньше догадаться. Соседка Синицыных Зинаида не ошиблась. Ранним утром пятницы она и в самом деле видела Катерину на даче. Та искала свою цапку, но не нашла. Не успела — времени было мало. Цапку случайно обнаружила я. Это значит…
Наши тихие переговоры прервал какой-то шорох. Я вытянулась в струнку и напряженно прислушалась. Наташка прислушалась без вытяжки, зато от усердия закатила глаза. Повторения не последовало. Мы хором намеренно громко согласились, что шуршала мышь. Этой грызунье нечего нас бояться. Мы люди мирные. Можно сказать, создали ей благоприятные условия — обеспечили тишину, шурши на здоровье, но она ими не воспользовалась. Наверное, очень застенчивая. Вот только источник шороха, по нашим понятиям, находился в разных местах. Я, молча, указала пальцем вниз, в подполье, Наталья, молча, махнула рукой в сторону коридора. Проверить ее версию было легче, чем мою, не проваливаться же вниз на ровном месте. А посему подруга встала и на цыпочках отправилась к входной двери. Мне пришлось обеспечивать состояние болтливой беззаботности. Вроде как мышиная возня нас нисколечки не волновала. Вот я и принялась увлеченно подсчитывать вслух общее количество мышиных шкурок, необходимых для пошива шубки. Живодерня какая-то, но медлить с выбором темы было нельзя, что в голову взбрело, то и болтала, напряженно прислушиваясь к действиям подруги. Не выдержав, отправилась следом.