– Но ведь этого не будет! – замахал руками Раевич. – Это невозможно!
– Но если все же предположить именно такой вариант развития событий?
– А что со мной будет? – пожал плечами Ефим Иванович. – Ничего не будет. Я вообще об этом не думал.
– Неужели вы по-прежнему будете жить с Ромашовым под одной крышей?
– А почему нет?
– Вы либо необыкновенно умны, либо чрезвычайно глупы, – хмыкнул Аркадий Валентинович. – А лучше сказать, наивны. Власть в доме сменилась, но, насколько я понял, она перешла не к вам, а к двум госпожам Градовым. Которые вас терпеть не могут.
– Это неправда!
– Даша еще не определилась со своими симпатиями, но я думаю, Василисе Петровне нетрудно будет перетянуть ее на свою сторону. Ромашов, как вы сами сказали, слаб, а Раиса Гавриловна вас больше не прикрывает. И куда же вы пойдете?
– В каком это смысле? – Раевич озадаченно заморгал.
– К себе в Кузьминки? Вы умеете вести домашнее хозяйство? Зарабатывать деньги? Вы когда-нибудь оплачивали счета?
– Какие еще счета?
– За свет, за коммунальные услуги. Вы знаете, как выглядят водяные счетчики?
– Водяные что?… – в ужасе спросил Раевич.
– Счетчики. По ним определяется расход воды за месяц, – терпеливо пояснил Журавушкин.
– Господи помилуй! Теперь что, так делают?!
– А вы не в курсе? Ефим Иванович, на дворе не девятнадцатый век, в котором вы, судя по всему, застряли. А двадцать первый. Много денег вам удалось скопить на черный день? Уверен: на всю жизнь не хватит. Я так же уверен, что вы это отлично понимаете.
– Но ведь Лёвушка мне обещал…
– Обещал что? – Журавушкин подался вперед.
– Что Раре дадут условно… На основании его и моих показаний…
– Так кто же все-таки убил?
Раевич молчал. Когда он, наконец, посмотрел на Журавушкина, взгляд у несчастного филолога был отчаянный.
– Мне соврать? – спросил Ефим Иванович.
– Я постараюсь узнать правду и без вас. – Журавушкин встал. – Пойду, попрощаюсь с хозяином дома. Мне надо работать, – сухо добавил он. – До свидания, Ефим Иванович.
И он направился к дому. Раевич остался в беседке. Когда Журавушкин обернулся, он увидел, что Ефим Иванович сидит, обхватив руками голову. И его длинные, белые пальцы судорожно сжимают виски.
– Я хотел извиниться перед Дашей, – сказал Журавушкин, поднимаясь на веранду. Ромашов и Василиса Петровна пили чай.
– Не надо ее беспокоить, – сказал Андрей Георгиевич, переглянувшись с помощницей по хозяйству. – Мы сами справимся.
– Но я только хотел…
– Представьте, что человек, сломавший другому ногу, тут же кидается исправлять свою ошибку. И какой, по-вашему, будет результат? Может, дать костям срастись, а потом уже принести извинения? Дайте девочке отлежаться. Вы ненароком ударили в самое больное. Она давно уже считает свой нос далеким от идеала. У нее сейчас истерика.
– По такому пустяку?!
– А вы себя помните в семнадцать лет? Вас какие вопросы волновали? Мир во всем мире? Или девочка с соседней парты, которая на выпускном вечере отказалась с вами танцевать?
– Какой неудачный сегодня день, – пожаловался Журавушкин. – Я, пожалуй, пойду.
– Да, так будет лучше, – кивнул Ромашов.
– Вы меня не проводите, Андрей Георгиевич? До свидания, Василиса Петровна.
Та что-то буркнула. Ромашов поднялся и отставил фарфоровую чашку.
– Я сам открою ворота, – сказал он. – Мне не трудно.
И направился к кованым лошадям. Журавушкин сел в машину, с досадой подумав: «Как неудачно получилось. И как мне выполнить теперь просьбу Гали?»
У ворот он задержался и, не глуша мотора, вылез из салона.
– Андрей Георгиевич, – краснея, сказал он. – У меня к вам просьба.
– Какая? – улыбнулся тот.
– Моя жена… Она ваша большая поклонница, – выдавил из себя Аркадий Валентинович.
– Автограф что ли? – понимающе спросил актер.
– Если бы… Она бы очень хотела с вами познакомиться.
– Вот как? – Ромашов вскинул брови.
– Я вас очень прошу… Иначе я так и буду спать в гостиной на диване! – в отчаянии признался Журавушкин.
– Здорово вас прижало, – рассмеялся Ромашов. – Ладно, я вам помогу. Давайте встретимся где-нибудь в кафе.
– Замечательно! – обрадовался Аркадий Валентинович.
– Я сейчас относительно свободен. Так что звоните, говорите где. Как только урегулируете этот вопрос со своей женой, – насмешливо сказал Ромашов.
– Вы не думайте, я не подкаблучник.
– Я ничего такого не думаю, – серьезно сказал Андрей Георгиевич.
«Он надо мной издевается!» – вспыхнул Журавушкин и торопливо полез в машину. Отъехав от ворот метров на пятьдесят, он достал из кармана платок и вытер пот со лба и щек. Глянув в зеркало заднего вида, Журавушкин обнаружил, что его лицо красное, как свекла. Да и формой напоминает все тот же буряк. На заднем плане высоченный красавец-брюнет в белой майке, отлично подчеркивающей его выдающуюся мускулатуру, стоя у ворот, разговаривал с соседкой. У женщины был такой же вид, как у Галины, когда она говорила о Ромашове: полубессознательный.
«И за каким чертом я ввязался в это дело? – с тоской подумал Журавушкин, торопливо переводя взгляд на дорогу. – Надо было сразу отказаться. А теперь поздно…»
Девушка, сидящая напротив, явно не считала его неудачником. Для нее он, похоже, был самым привлекательным мужчиной на всем белом свете, потому что она кокетничала и строила глазки. И оделась так, чтобы ему понравиться: глубокий вырез платья до половины открывал силиконовую грудь. Даже Журавушкин, который плохо в этом разбирался, определил работу пластического хирурга. Судя по всему, дешевого и шарлатана, потому что одна грудь уехала вбок. Даже будучи стянута бюстгальтером, она упорно хотела занять удобное ей положение. Девушка прекрасно об этом знала и приехала первой, пренебрегая приличиями. Еще не успев припарковаться, Журавушкин услышал телефонный звонок.
– Я уже здесь! – раздался в трубке хрипловатый женский голос. – Сижу в кафе и жду вас! – она назвала кафе.
Похоже, она долго выбирала интерьер, подходящий к ее платью, и освещение, выгодно подчеркивающее достоинства внешности и скрывающее недостатки, поэтому и приехала заранее. Кухня в выбранном ею кафе оказалась отвратительной, Журавушкин еле смог проглотить кусок. Салат был безнадежно испорчен уксусом, а жидкий суп пересолен.
– Я еле выкроила время, чтобы с вами встретиться, – затараторила Настина подруга, едва Журавушкин сделал вид, что готов слушать. – Я такая востребованная и такая занятая! Эти вечные съемки, постоянные кастинги… Ну ни минуты свободной, – она закатила глаза.
– Сейчас вроде лето, – промямлил Журавушкин, у которого от уксуса свело скулы. Официант только что принес салат. – Ромашов сказал, что все уехали из Москвы, а съемки только натурные.
– О! Ромашов! – она опять закатила густо подведенные глаза к потолку. – Обожаю его! Андрюша – прелесть!
Журавушкину она очень напоминала Дашу, и сравнение было в пользу последней, которую еще не испортила столица. Не испортила в самом плохом смысле этого слова, потому что прежде чем стать настоящей москвичкой, провинциалка пытается ей подражать, и не всегда удачно. Искушенность женщине к лицу, а вот демонстрация искушенности выглядит комично. Мол, я тут все знаю, все ходы и выходы, везде своя, со всеми звездами на короткой ноге, в модных ресторанах и крутых ночных клубах завсегдатай. Журавушкин сомневался, что «Андрюша» вряд ли вспомнит ее имя. В его записной книжке она была обозначена просто как «Настина подруга».
– Простите, как ваше имя? – спохватился Журавушкин.
– Кристина.
– Очень приятно. Аркадий Валентинович.
– А визитка?
– Что?
– Вы разве не дадите мне свою визитку?
– Да, конечно, – он слегка растерялся и полез в портмоне. Краем глаза Журавушкин заметил, как Кристина жадным взглядом впилась в его кошелек, пытаясь определить достоинства купюр и количество кредитных карт.
– Мой агент заказал мне новые визитки, потому что я недавно сменила номер телефона, а в типографии что-то там перепутали, – затараторила «Кристина», пряча его визитку в сумочку, в потайной карман. – Вот я временно и осталась без визиток.
– У меня есть номер вашего телефона.
– Ах, да! Андрюша вам его дал! Какая же он прелесть!
– Давайте к сути, – вздохнул Журавушкин. Он уже пожалел, что приехал. – Что вы мне можете рассказать об отношениях Насти с Ромашовым и Раисой Гавриловной?
– С кем?!
– С Ромашовым и…
– Вы сказали Гавриловной?! Боже! Кто бы мог подумать! Не удивительно, что она это скрывала!
– Она ничего не скрывала, – еле сдержался Журавушкин.
– Если бы я была Гавриловной, я бы повесилась! – выпалила Кристина.
– Если бы я была Гавриловной, я бы повесилась! – выпалила Кристина.
– А как ваша фамилия, простите?
Она смешалась.
– Видите ли, в титрах ее пока не указывают…
– Знаете, я подозреваю, что вам нечего мне сказать. Я напрасно трачу время. Может быть, счет? И я вас больше не задерживаю.
Пересоленный суп окончательно испортил Журавушкину настроение, поэтому он и был так несвойственно ему резок. Жена была права: из всех удовольствий, которые берет человек от жизни, Аркадий Валентинович отдавал предпочтение вкусной еде. Плохая кухня делала его злым и желчным. Тем более, за такие деньги, как в меню этого кафе. Он опять полез за портмоне.
– Вот так всегда! – на глазах у девушки выступили слезы, а кончик носа покраснел. – Ну, скажите, что я делаю не так?! – в отчаянии спросила она. – Никто не приходит на встречу со мной во второй раз! И не перезванивает! А если я перезваниваю, то все оказываются в длительной командировке!
– Москвичи люди чрезвычайно занятые, у них нет времени на ваши проблемы.
– А разве я говорю о своих проблемах?! – аж подпрыгнула она.
– Вы говорите о себе, – терпеливо пояснил Журавушкин. – А мне это нужно? Я вас вижу впервые в жизни. И скорее всего, в последний раз. Потому что вы совершенно не хотите мне помочь. Мне нужна информация, за которую я готов заплатить.
– Сколько? – жадно спросила она.
– Пока нисколько, потому что, сдается мне, вы хотите соврать. Не надо ничего сочинять, – поморщился он.
– Тогда почему вы так хотели встретиться со мной?
– Потому что вы – единственная Настина подруга, которую я нашел. Все остальные в разъездах. А меня время поджимает, мне работать надо. Я хочу понять, кто убил Настю, только так я могу грамотно выстроить линию защиты моей клиентки. Я не хочу на суде никаких сюрпризов.
– Хорошо, спрашивайте.
– Расскажите мне о Насте, – как можно мягче спросил он, засунув портмоне обратно в карман. – Просто расскажите.
– Можно я выпью?
– Конечно. Что вам заказать? Коктейль?
– Да. «Манхэттен», – с вызовом сказала она. – Видите ли, моя машина временно в ремонте… Механик сказал, там что-то надо поменять. То ли масло, то ли свечи, то ли все сразу, – хихикнула Кристина.
«Врет. Нет у нее никакой машины, так же как и визиток. И никогда не было».
– Если вы не хотите спускаться в метро, я закажу вам такси, – Журавушкин твердо решил быть терпеливым. Десерт оказался вполне съедобен. – Андрей Георгиевич выдал мне деньги на накладные расходы. Так что вы можете прокатиться в такси за его счет.
– Правда? – обрадовалась она. – У меня ноги страшно гудят от высоких каблуков. А еще все на них пялятся, на мои ноги, – она вытянула вперед остроносую красную туфлю и показала Журавушкину еще одно свое сокровище: ногу.
«Не удивительно, когда юбка едва прикрывает трусы!» – подумал Журавушкин, который в метро не спускался уже много лет, но догадывался о том, что Кристина там смотрится неорганично.
– Это Настя подбила вас сделать пластику? – спросил он, когда Кристина в мгновение ока влила в себя «Манхэттен».
– Какую пластику? Ах, это… – она машинально поправила уехавшую левую грудь. – Я и так отдала последнее. На что хватило, так и сделали. Ей-то повезло. Она продержалась почти год, а меня вышибли сразу.
– Значит, вы познакомились на реалити-шоу?
– Там, – она с тоской посмотрела на пустой бокал.
Журавушкин понял и кивнул официанту:
– Повторите. Значит, Насте повезло?
– Один случай на тысячу. А если учесть, что она подцепила Ромашова, то на миллион. Не удивительно, что Настя в Андрюшу так вцепилась. Она сказала, что это ее билет в рай. Она была очень умная, – с завистью сказала Кристина. – Я все делала, как она. Пыталась. Мы перезванивались, и она постоянно хвасталась своими успехами. А я… Я пыталась ей подражать. Вставила импланты, нарастила ресницы, покрасила волосы, – Кристина тряхнула выбеленными кудрями. – Но все бестолку. А ей уже и хвастаться стало не надо: я и так все видела. И все видели. Потому что она была везде. Стейси Стюарт! Кто бы мог подумать! Вы бы ее видели, когда она приехала в Москву! Впервые мы встретились на кастинге. Она сжала мою руку и в ужасе шептала: «Я боюсь…»
– Как же ей удалось пройти такой жесткий отбор?
– Она просто разделась.
– Не понял?
– Надо было доказать, что ты без комплексов, и Настя, ни секунды не думая, сняла с себя все, даже нижнее белье. Правда, тогда смотреть еще было не на что, но быстрота, с которой она это сделала, всех поразила. И ее взяли. Она потом сказала мне, что сделала это от страха. Чтобы ее побыстрее отпустили. А потом…
– Потом она от страха избила в прямом эфире свою соперницу.
– Это была я… – хихикнула Кристина.
– Что?!
– А что? Это же все неправда. Там вообще серьезных мужиков нет. Они все по ту сторону экрана. Сидят, смотрят. Оценивают. А все, что матерится и спаривается в прямом эфире, – живое мясо. Я поставила на жалость, и ошиблась. Дала ей себя побить, ну так, слегка, думала, ее после этого вышибут, а меня пожалеют и оставят. А получилось наоборот. Стервам нынче живется проще, – усмехнулась Кристина, допив очередной «Манхэттен». – Настя пошла дальше. Ей предложили роль. Хоть маленькую, но – Роль! И там она встретилась с Ромашовым. Она с таким восторгом рассказывала о его доме!
– Да, дом хороший, – кивнул Журавушкин. Под «Манхэттен» дело пошло веселее, поэтому он заказал еще один. Кристина ломаться не стала.
– Она ведь выросла в хибаре с дощатым полом, – продолжила девушка рассказ о Настиных подвигах. – Дом стоял прямо на земле, без всякого фундамента, поэтому полы были ледяные, а уголь Настина мать экономила. Ведь он такой дорогой. Но не переезжала, потому что дом находился рядом с рынком. Это считалось в их городке настоящим шиком! Там ведь почти все живут торговлей. Настина мать с утра уходила на рынок, стояла там в любую погоду, в мороз, под дождем. Приходила, чуть живая, выпивала водки и отрубалась. Она постоянно застужалась, и Настя колола ей обезболивающее, чтобы утром она снова могла выйти на работу. Настя говорит, что по ночам мать кричала от боли. Это был настоящий ад! Может, потому Настя и стала такой? Говорила мне: «Я ни за что туда не вернусь!» Хотя, матери она купила квартиру, когда стала знаменитой. Со всеми удобствами, с отоплением, с горячей водой и сортиром. Уговорила-таки переехать.
– Вот как?
– Ромашов был щедрым. Он ведь и сам из такой же дыры… – Кристина отхлебнула из бокала. Утолив жажду и успокоив нервы, она пила коктейль уже смакуя, маленькими глотками. – Я помню, как мы встретились сразу после того, как Настя переехала к Ромашову. Ей не терпелось с кем-нибудь поделиться. Она взахлеб описывала, что по всему дому стоят вазы с фруктами. И со сладостями. «Представляешь, – говорит, – я съела полкило конфет, а через десять минут ваза снова была полная!» А еще ее потряс бар. Все эти бутылки: ром, виски, текила, коньяк… «Они просто стоят! – восхищалась Настя. – Всегда!И к ним редко кто подходит. А если подходит, то наливает на два пальца и больше не прикладывается». Вам трудно понять, а она выросла в семье алкоголика. От папаши им удалось избавиться, но свое детство Настя помнит прекрасно. Все, что горело, выпивалось тут же, включая одеколон.
– Несчастная девочка! – не удержался Журавушкин.
– А меня ты не хочешь пожалеть? – усмехнулась слегка захмелевшая Кристина. – Я недорого возьму.
– Зачем вы так? – он поморщился.
– А как? Нас много, а Москва одна. Что делать-то?
– Ну, я не знаю… Работать, учиться…
Кристина расхохоталась.
– Да, мы все здесь нужны такие образованные-преобразованные. Хорошо хоть, гражданство есть, – она вздохнула. – Да нет, ты не думай, работы хватает. Сейчас, конечно, не сезон, вот осень начнется – все вернутся в Москву, начнутся всякие там презентации, съемки ток-шоу… На них всегда можно заработать. Да и в массовку пока берут, – усмехнулась она. – Хорошо бы подцепить мужа-москвича, да с квартирой. Я даже на свекровь согласна.
– Я женат, – торопливо сказал он.
– Да я уж вижу. Ах, да… Что-то я тебе хотела рассказать… – Кристина наморщила лоб. Как-то незаметно они перешли на ты. – Настя хотела родить Ромашову ребенка. Она говорила, что Андрюша очень привязан к этой своей… Гавриловне. И что единственный способ его от нее оторвать – это забеременеть. Но Рара отступать не собиралась. Лет семь назад она, оказывается, заморозила свои яйцеклетки.
– Как-как?
– Это сейчас безумно популярно: суррогатное материнство. Правильно, а зачем им сами-то рожать, звездам?
– Рара не может иметь детей!
– А я о чем? Но теперь появился способ. И она решила родить. То есть, найти того, кто родит им с Ромашовым ребенка. Таким образом, у них была бы полноценная семья. Вопрос стоял так: кто кого опередит? Если ребенок – камень преткновения, то можно обойтись и без Насти. Это ее, конечно, взбесило. Она кричала: «Им не удастся от меня избавиться!»