– Сегодня мы проиграли, – со вздохом констатировал Журавушкин. – Мне придется разрешить прокурору допросить Ефима Ивановича как свидетеля обвинения.
– Зачем? – вздрогнула Рара.
– Чтобы присяжные поняли, почему именно вы изменяли мужу.
– Вы полагаете, это можно понять? – усмехнулась она.
– Может быть, вы сначала мне объясните? А я уж постараюсь донести вашу мысль до присяжных.
– Извините, нет.
– Но речь идет о вашей свободе! Здесь не надо стесняться. Допустим, Раевич как мужчина э-э-э… – Журавушкин замялся, потому что вопрос был крайне деликатный.
– Как мужчина он в полном порядке. И даже Ромашову даст фору.
– Вы шутите?
– Нет.
– Тогда, почему?!
– Представьте, что вы жутко голодны. Этот голод застал вас внезапно, в самом неподходящем месте. К примеру, на работе. Или в общественном транспорте. На улице, черт возьми! Вы вдруг вспомнили, что давно не ели. А, вспомнив, уже не можете от этой мысли избавиться. Потому что голод вас терзает. Дома, на кухне вас ждет вкуснейший борщ. Но когда вы туда попадете, черт его знает. И что вы будете делать?
– В ресторане пообедаю, – пожал плечами Журавушкин.
– Вот именно. Желательно, в дорогом и хорошем. И чтобы кто-то оплатил счет.
– Куда это вы клоните? – сердито спросил он.
– Я про секс, – очаровательно улыбнулась Рара. – Мне его надо много, Фиме гораздо меньше. Он это с самого начала знал и принял. Потому что у него есть Бодлер, – с иронией сказала она. – Это целый мир, который вполне может заменить реальность. У меня таких миров нет, я человек, в общем-то, приземленный. Так получилось, что этим миром попытался стать Ромашов. Который прекрасно все понял. Потому что он очень даже не глуп.
– Снова вопрос: тогда почему? Почему вы с ним не женаты? Неужели и впрямь из-за того, что вы не можете иметь детей?
– Как раз этот вопрос мы и обсуждали накануне Настиной гибели. Дайте мне сигарету, – попросила Рара. – Они все-таки нашли эту женщину… – Она глубоко затянулась.
– Суррогатную мать, вы имеете в виду?
– Да.
– Тогда расскажите мне о ней.
– Это будет завтра. А сейчас дайте мне отдохнуть. Я очень устала.
– Раиса Гавриловна, я…
– Дайте мне отдохнуть, – повторила она и прикрыла глаза.
И Журавушкин сдался. Его подзащитную увели. Так закончился День первый.
На улице Журавушкина ждали взволнованные Фима Раевич и Ромашов.
– Ну что? – хором спросили они.
– Пока ничего хорошего.
– А мне показалось, присяжные нам симпатизируют, – сказал Ромашов.
– Не нам, а вам. Завтра у нас тяжелый день. Во-превых, пятница. Она же маленькая суббота. Все уже настроены на отдых и будут торопить события. Допустима некоторая небрежность и короткая продолжительность судебного заседания. Меж тем, завтра на сцену выходит Ефим Иванович. Вы уж постарайтесь, – Журавушкин укоризненно посмотрел на Раевича.
– Я готов!
– Но сначала будут допрашивать суррогатную мать. То есть, женщину, которая согласилась ею стать. Так что будьте готовы к сюрпризам.
Мужчины переглянулись.
– Аркадий Валентинович, не хотите с нами поужинать? – предложил Ромашов. – Время позднее, мы все устали.
– С удовольствием, только жене позвоню, предупрежу, что задерживаюсь.
За горячим Журавушкин вдруг вспомнил:
– Андрей Георгиевич, почему вы не сказали Раре, что с работой для нее ничего не получилось?
– Я сказал, – спокойно ответил Ромашов.
– Но она это отрицает!
– Она просто не помнит, – развел руками актер. – Столько всего произошло…
– Но разве можно такое забыть? Это ведь вопрос трудоустройства, иначе сказать дальнейшей судьбы. Если бы с новой работой все получилось, чемоданы пришлось бы собирать не Насте, а Раисе Гавриловне…
– Но… – заикнулся было Раевич.
Ромашов неловко повернулся к нему и задел чашку с кофе. Ефим Иванович пил очень много кофе, вот и сейчас, едва усевшись за стол, он попросил официантку принести ему напиток сразу. Теперь этот кофе вылился Раевичу на брюки. Ефим Иванович вскочил:
– Извините! Я такой неуклюжий!
– Возьми салфетку, – протянул ему сразу две салфетки, свою и Журавушкина, Ромашов.
Фима тут же ушел в туалет.
– Попроси у официантки фен и высуши брюки! – крикнул ему вслед Ромашов. – Тема чрезвычайно болезненная для него, – пояснил он Журавушкину, когда они остались вдвоем. – Ведь вопрос стоял или, или. Или Настя или Рара. Фима в моем доме прижился. Он никуда не хотел переезжать. Я это знаю совершенно точно.
– Я не знаю, говорила вам Рара, или нет, но в тот вечер, когда убили Настю и когда две другие женщины обсуждали на кухне сломанный кран, Ефим Иванович на цыпочках, в одних носках, крался к входной двери. Следовательно, в сад он вышел первым.
– Да вы что?!
– Так. Значит, вы не в курсе.
– Абсолютно нет, – заверил Ромашов. – Но я теперь понимаю, почему Рара признала свою вину. Боже мой! – горько сказал он. – Неужели это никогда не кончится? Эта химера всю жизнь так и стоит между нами: ее якобы любовь к мужу. Именно это, а не ее бесплодие. Вопрос, как раз, был решен. Но между нами стоял Раевич.
– На вид, так у вас все хорошо, – удивился Журавушкин. – Вы ведете себя, как старые друзья.
– Что вы хотите: интеллигенция! Высокие отношения, – усмехнулся Ромашов. – Я был уверен, что убила Рара. Неужели она врет?
– Что ж… Я тоже могу допросить Раевича.
– Зачем?
– Прижму его к стенке.
– У Фимы крепкие нервы. Это на вид он такой рассеянный.
– Но он не знает, что мы знаем. Что кто-то его видел. Сделаем ставку на эффект неожиданности.
– Давайте оставим это на крайний случай, – нахмурился Ромашов. – Посмотрим, как будут развиваться события.
– Почему вы его защищаете? При таком раскладе, сдается мне, вы должны его ненавидеть. Раз он всю жизнь стоит между вами и любимой женщиной.
– Вам этого не понять, – вздохнул Ромашов.
– То же самое мне сегодня говорила Раиса Гавриловна, – сердито сказал Журавушкин. – Извините, я нормальный человек. Без всяких там вывертов. Да, ваша жизнь мне не понятна. Я бы так не смог, скажу честно.
– Хорошо… Я попытаюсь объяснить… К примеру, у вашей жены есть любимая игрушка. И без нее ваша обожаемая супруга никак. Неужели вы ей этого не простите? – улыбнулся Ромашов. – Даже если эта игрушка вам не по вкусу? Если вам приходится спать в одной постели с этим плюшевым медвежонком? Или с болонкой?
– Да выкинуть ее к черту!
– Ой, ли? А как же моя фотография в спальне у вашей жены? А теперь еще и с подписью, – с иронией сказал Ромашов.
Журавушкин побагровел.
– Это всего лишь фотография, – натужно сказал он.
– Вы в этом уверены? Шучу. Хотя, чтобы доказать вам вашу неправоту, я готов и на большее.
– Что-о?!
– Да успокойтесь вы. Ничего не было. Или было?
– Ну, знаете! – Журавушкин резко отодвинул тарелку.
– Осторожно! Фима еще не высушил брюки! Вам придется занять очередь за феном!
– Вы…
– Что я? – прищурился Ромашов. – Не я первый начал, – тихо сказал он. – У каждого человека есть тайная страстишка, в которой он боится признаться, потому что все остальные его не поймут. Что-нибудь гаденькое. А тому, кто поймет, этот человек отдает свою признательность, следовательно, себя самого. Со всеми потрохами, – весело сказал Ромашов. – Я принял Рару такой, какая она есть, и мы прожили вместе двенадцать лет. Десять из них под одной крышей. Неплохо прожили, между прочим… О! Фима идет! Туалет и фен свободны! Желаете еще поговорить о половых отношениях? – невинно спросил он.
– Идите вы к черту!
– Извините, – повторил Раевич, опускаясь на стул. – Итак, на чем мы остановились?…
День второй– Ваша честь, господа присяжные заседатели. Настало время увидеть, так сказать, истинное лицо подсудимой и узнать ту основную причину, которая и подвигла гражданку Раевич на совершение чудовищного по своей жестокости преступления, – торжественно начал прокурор. – Я прошу пригласить сюда, на свидетельскую трибуну, гражданку Таранько.
Все невольно вытянули шеи, глядя, как на трибуну идет неприметная женщина маленького росточка. Журавушкин вынужден был признать, что внешне она удивительно похожа на Рару. Прямо клон! Те же мелкие черты лица, темно-русые волосы, хрупкое телосложение. Наваждение прошло, когда Таранько заговорила. Голос у нее оказался высокий и визгливый:
– Да, я согласилась! Ну и что? Законом это не запрещено! Вон, Пугачевас Галкиным! Двойню родили! Им, значит, можно, а всем остальным нельзя?!
– Успокойтесь, свидетельница, – поморщился прокурор. – Вас никто не обвиняет.
– Это такая же работа, ничуть не грязнее другой! – не унималась Таранько. – Я, между прочим, мать двоих детей! Чтобы их поднять, я на все согласная!
– Это такая же работа, ничуть не грязнее другой! – не унималась Таранько. – Я, между прочим, мать двоих детей! Чтобы их поднять, я на все согласная!
– Это ваше дело, как зарабатывать деньги. Если выбранный вами способ не противоречит закону…
– Я через агентство договаривалась! Они мне бумаги показывали! Эту, как ее…
– Лицензию?
– Да! К ним все звезды обращаются! Мне фото показывали!
– Кого? Галкина с Пугачевой?
– Да! А что?
– Возможно, вас ввели в заблуждение…
– У них офис на Тверской! Я в Инете объявление прочитала! Стал бы Сам Ромашов обращаться, к кому попало?!
– Да успокойтесь вы уже! Здесь не вас судят, а эту женщину, – прокурор кивнул на застывшую на скамье подсудимых Рару. – Знакома она вам?
– А как же!
– Расскажите: как, когда, при каких обстоятельствах?
– Значит так, – Таранько облизнула губы. – Я мать двоих детей…
– Это мы уже слышали.
– А вы еще послушайте! – огрызнулась Таранько. – Не у всех медом намазано. Вот и послушайте, как люди-то страдают! Приехали мы с мужем с Украины. Сначала он в Москву перебрался, а потом и я. Муж в автосервисе работает. Работа, сами знаете, какая. Деньги у него водятся, но мне он даже ползарплаты не отдавал. А у меня двое детей! Опять же, регистрация. Мне их учить надо. Младшего в садик определить. А кто возьмет? Все за денюжки. И где я их должна, по-вашему, брать? А? А тут мой и вовсе загулял. Баба у него появилась. Понятно, на кого он деньги тратит! А мне как прикажете жить? А?
– И вы решили стать суррогатной матерью?
– Муж мне сказал: тебе надо, ты и заработай. А что я умею? Образования у меня нет. Там, у себя, я парикмахершей была. Так мне с двумя детьми график не удобный. Да и хозяин попался – скряга. Ремонт делать жмотился, я постоянно простужалась. А у меня двое детей…
– И вы решили стать суррогатной матерью, – напомнил прокурор.
– Катька мне сказала: нужен п атент. Это раньше можно было без п атента. А теперь закон приняли. Девяносто дней – и выметайся. Из России, то есть, выезжай. На три месяца. А у меня двое детей. Мне их учить надо. Как же школа? А садик для младшего? Так вот Катька мне подсказала, что надо делать, она баба ушлая. Катька – это косметолог. Мы с ней в одном салоне работали.
– Не там ли, куда ходила Раевич? – вклинился в монолог прокурор.
– Да вы что? – оскорбленно посмотрела на него Таранько. – Ее туда калачом не заманишь. Она, небось, на Рублевке бешеные тыщи отдает за свою стрижку, – она презрительно посмотрела на улыбающуюся Рару. – Гляньте-ка! Лыбится! А я, между прочим, мать двоих детей!
– Гражданка Таранько, давайте ближе к сути, – не выдержал прокурор. – Где, когда, при каких обстоятельствах?
– Так вот: Катька мне говорит… Я уже сказала, кто такая Катька?
– Сказали! – хором взмолились судья и прокурор.
– Совет, значит, дала. С п атентом можно год не выезжать. Но до того как его заполучить, нужна регистрация. И, само собой, денюжки. Вот я и стала искать такую работу, где бы мне все это устроить. И нашла агентство. Они мне предложили родить. Раз я уже мать двоих детей. С этим у меня, как вы сами понимаете, полный порядок. Почему ж людям не помочь? Я и согласилась. Стали мы подбирать супружескую пару.
– Насколько я знаю, гражданка Раевич и гражданин Ромашов не состоят в законном браке, – напомнил прокурор.
– Она-то состоит. А от кого ребенок, так это их дело, не мое.
– Но встречались с вами Раевич и Ромашов? Эта женщина, – прокурор кивнул на скамью подсудимых, – и известный актер.
– Он, – расцвела в улыбке Таранько. – Ой, какой же красивый мужчина! Я как его увидела, сразу подумала: от такого грех не родить.
– Но ведь яйцеклетка не ваша, а Раевич, – не удержался прокурор. – Вам знакомы тонкости зачатия в пробирке? Или вы до этого так и не дошли?
– Рожать-то мне, – сердито сказала Таранько. – А ребенок его, – кивнула она на Ромашова. – Значит, и рожаю я от него!
– В логике вам не откажешь, – кисло сказал прокурор. – Продолжайте.
– Значит, встретились мы. Она мне сразу не понравилась, – Таранько кивнула на скамью подсудимых. – Гордая очень.
– Вы мне тоже, – не удержалась Рара.
– Подсудимая! – стукнула молотком судья.
– Извините, ваша честь, я только хотела сказать, что антипатия взаимная. Торговля детьми – вещь грязная. Потому что за деньги – это не помощь, а именно торговля.
– Замолчите, – вяло стукнул молоток. – Вас мы выслушаем потом.
– Скажите, какая! – вскинулась Таранько. – Оскорбляет меня! Меня! Мать двоих детей! Я, между прочим, тоже хочу хорошо жить! Мне квартиру пообещали! И регистрацию!
– Значит, цена сделки была квартира? – уточнил прокурор.
– Двушка в Подмосковье, – кивнула Таранько. – И прописка. Она вроде, свою квартиру хотела разменять. Подсудимая.
– Я? – Рара удивленно вскинула брови. – Простите, ваша честь. Не удержалась.
– Держите себя в руках! – стукнул молоток. – Таранько, продолжайте.
– Мне так он сказал, – та перевела заискивающий взгляд на Ромашова. – А потом сказал, что сам заплатит. Не позволит, мол, любимой женщине взять все на себя. Это, мол, не по-мужски. – Присяжные одобрительно закивали. – С ней мы мало виделись. С подсудимой. Она мною брезговала.
– Но вы сказали следователю, что встречались с гражданкой Раевич за день до того, как была убита Васильева!
– Это актриска, что ли? Было такое. Встречались, – Таранько вновь облизнула губы.
– О чем вы говорили?
– Так она взялась мне лекцию читать! Мол, как я могу, продавать своего ребенка и все такое. Проверяла, значит. А вдруг я не отдам? Все расспрашивала: как я отношусь к своим детям? Люблю ли я их? А то не люблю! Еще как люблю! Дети мои обихожены, сыты-обуты, мамка о них заботится. С квартиркой вот не получилось, ну да они не одни такие, бездетные. В агентстве мне еще кого-нибудь подыщут, – уверенно сказала Таранько. – Они просили еще немного обождать. Потому как очень мною дорожат. Ведь я уже мать двоих детей! – с гордостью сказала она. – Значит, проверенная!
– Кто вам сказал, что все сорвалось? – спросил прокурор.
– Ромашов. Сказал, что эту его… женщину арестовали, и все пока отменяется.
– Значит, Раевич ничего не отменяла?
– Да я ее и слушать не стала! – замахала руками Таранько. – Не она ж за все платит! Хотя, счет в ресторане она оплатила. Ну, так что? Она ж богаче меня!
– Значит, по вашим словам, Раевич вызвала вас в ресторан для проверки, – подвел итог прокурор. – Для доверительной беседы. Когда узнала о беременности своей соперницы и поняла, что надо спешить. Навязать Ромашову своего ребенка.
– Возражаю! – вскочил Журавушкин. – Желание было обоюдным! В агентство Ромашов и Раевич пришли вместе!
– Поддерживаю! – стукнула молотком судья.
– Желание было обоюдным ровно до того момента, когда Андрей Георгиевич понял, что может иметь ребенка и, так сказать, естественным путем, – не унимался прокурор. – Зачем ему такие сложности, когда его невеста готова была родить? Сама, и без этих утомительных формальностей.
– У меня вопрос к свидетельнице, ваша честь, – вынужден был вмешаться Журавушкин.
– Задавайте.
– Гражданка Таранько, почему вы вдруг подумали, что подсудимая вас проверяет? Что это не отказ от ваших услуг?
– Ну, как же? – заморгала Таранько. – Почему отказ-то? Где они лучше найдут? Я мать двоих детей, анализы все в порядке, на все готовая. И гражданство у меня… В общем, мне сказали, что это удобно. В случае чего, в суд не побегу.
– Кто сказал?
– Ну, эти… в агентстве.
– Вообще, я бы проверил подлинность лицензии этого так называемого агентства.
– К делу не относится! – стукнула молотком судья, не дожидаясь возражения со стороны государственного обвинителя.
– Моя подзащитная, ваша честь, осознала всю сомнительность сделки. Вы сами слышали, что она сказала. Торговля детьми – дело грязное. А свидетельница готова была продать своего ребенка…
– Возражаю! – вскочил прокурор.
– Да у меня на шее двое детей! – взвилась Таранько. – Куда мне третьего? Они потому меня и выбрали, что я бы все равно не взяла!
– Значит, у вас отсутствуют материнские чувства, – с удовлетворением сказал Журавушкин, который решил во что бы то ни стало настроить присяжных и судью против Таранько.
– Нет, вы слышали?! – взвилась та. – И это вместо благодарности! За то, что я людям взялась помочь!
– За двухкомнатную квартиру, – ехидно напомнил Журавушкин.
– Нет, я должна была это задаром сделать! – огрызнулась Таранько. – У них миллионы, а я едва концы с концами свожу! А у меня двое детей!
– Зачем тогда рожали? Вы не в курсе, что существуют противозачаточные средства?
– Адвокат! Прекратите это! – стукнула молотком судья. – Задавайте вопросы по существу!