Плиний неожиданно покраснел. Ну надо же! Вроде и не молодой уже человек, а смущается не хуже юной женушки.
— То лишь невинные шалости, — заверил Плиний. — И я никогда ничего не писал со злобою. Даже описывая мерзости, творимые страшным доносчиком Регулом, я говорил о тех делах не со злорадством, а с сожалением.
— Неужели ни на кого не можешь разозлиться? — недоверчиво покачал головой военный трибун.
Плиний на миг задумался.
— Да, случалось… Не без этого… — признался наместник почти шепотом и даже с некоторым смущением, но, по мере того как говорил, все повышал голос: — На кураторов здешних строек злился и злюсь. Воровство в провинции чудовищное, особенно в строительстве. Представь, дважды никомедийцы пытались возвести водопровод. Один раз — истратили более трех миллионов сестерциев — и соорудили несколько арок акведука из квадратных каменных плит. А во второй раз начали работы, вложили двести тысяч, но опять воды не получили. Какие-то старые плиты нам удалось пустить в дело, а прочие арки акведука я приказал достроить из кирпича — так дешевле получилось и быстрее. Наконец только в этом году появилась в Никомедии чистая вода. А где же три с половиною миллиона? Думаешь, мне удалось их отыскать? Как бы не так! — в сердцах воскликнул наместник.
Беззубый старик из городского совета оказался к тому же и глух — он безмятежно глотал паштет, пока наместник поносил его товарищей по буле в хвост и в гриву.
— Все кураторы строек при этом сами же члены городского совета, то есть перед собою отчитываются за воровство и вранье и друг друга покрывают, как легионеры щитами во время атаки. Так же точно обстоит дело и в Никее — возвели театр на болоте, и достроить нет никакой возможности — театр тонет, идет трещинами, а на стройку истрачено уже десять миллионов сестерциев! Десять миллионов! Вот так, дорогой мой Приск, буквально в болоте топят они миллионы — никому не на пользу.
— Ну тут ты неправ. Кое-кто пользу извлекает — для собственного денежного сундука, — заметил гость.
— О да! — вздохнул Плиний. — Про все их безобразия я отписал императору, и наш наилучший принцепс был страшно разгневан [53]. Он, разумеется, ждет от меня, что я найду виновных и накажу расхитителей со всей строгостью… — Наместник вздохнул. — Но, право же, куда проще схватить каких-нибудь беглых рабов и разбойников да наказать их плетьми или распятием, нежели вырвать из плотного змеиного клубка казнокрадов хотя бы одного.
— А нельзя этих ворюг как-нибудь заставить вернуть деньги? — мечтательно спросил Приск, понимая, что подобные мечты вряд ли сбудутся.
В ответ Плиний вздохнул еще тяжелее.
Ясно было, что завоевать еще одно царство куда проще.
* * *Наутро, выслушав просьбы и отдав распоряжения секретарю, наместник пригласил Приска к себе в библиотеку — посмотреть на собрание греческих свитков и допросить наконец странного арестанта — то ли беглого раба, то ли посланца Децебалова, что был отправлен к Пакору еще в Первую Дакийскую кампанию и с тех пор так и жил на Востоке.
Как выяснилось, арестанта держали во дворце, к тому же не слишком строго — один из телохранителей наместника за ним приглядывал, да и то время от времени. А обретался Калидром — ни мало ни много — на кухне, где теперь готовил для наместника всякие изысканные блюда. Вчерашних сазанов к столу сварил и полил соусом не кто иной, как Калидром.
— И ты ему доверяешь? — изумился Приск. — Не боишься, что этот парень тебя отравит?
— Он вполне милый человек и кажется мне искренним, — заявил Плиний. — Ликонид, дружок, — обратился он к уже немолодому греку, что прислуживал в покоях наместника. — Позови с кухни Калидрома. Надобно обсудить, что он приготовит сегодня на обед. Мне бы хотелось что-то скромное и в то же время запоминающееся. У нас гости из Рима.
Здесь совершенно замечательные люди встречаются, — воскликнул Плиний, едва Ликонид, бурча под нос что-то не слишком лестное в адрес наместника, вышел. — К примеру, один из моих переводчиков. Авл Сканий, чудный человек. Сам из Рима, бывший торговец, служил в эту в ужасную войну с Децебалом у ликсы [54] в Мезии, но, как только наступил мир, решил поселиться в Вифинии. Я вас познакомлю. Сканий умеет быть полезным. Тебе найдется о чем с ним поговорить. Его суждения весьма здравы, не лишены мрачного юмора, я люблю его слушать и обычно приглашаю к столу, но вчера он отказался, сославшись на нездоровье, — после войны он дичится незнакомых людей.
Калидром тем временем явился. Когда он вошел (вернее, вступил в таблиний наместника) — дородный, даже скорее тучный, неспешный, наглый, с лоснящимся от жара покинутой кухни лицом — Приск сразу узнал в нем любимого раба Лаберия Максима. Курчавые волосы, чуток поредевшие и поседевшие, губы — еще более пухлые, но по-прежнему влажные, глаза — навыкате куда больше прежнего. К тому же румянец сделался более ярким, каким-то болезненным, да во рту не хватало многих зубов. Но все равно несомненно — именно этого человека видел Приск в в Мезии.
Калидром поклонился — не слишком низко, отцепил от пояса таблички, раскрыл и принялся зачитывать Плинию меню завтрашнего обеда.
Плиний улыбался и кивал в такт — все-все правильно, говорил каждый кивок наместника.
— Завтра я устраиваю настоящее пиршество, а не скромный домашний обед, как накануне. Надеюсь, ты не подведешь меня, дружок, — обратился Плиний к Калидрому, как к давнему товарищу. — Наш гость — военный трибун, посланец самого императора Траяна, прибыл из Рима, — отрекомендовал Плиний гостя, казалось совсем позабыв, зачем вызывал Калидрома.
— Я могу сделать блюдо в виде Капитолийского храма, — предложил Калидром. — Полить белым и красным соусом — чтобы напоминало белый мрамор и яркие краски росписи, а крышу — посыпать шафраном, чтобы наш гость вспомнил золотую черепицу, сверкающую на солнце.
— Но ты же не был в Риме, — заметил Приск.
— Это почему же не был? — обиделся Калидром. — Я со своим прежним господином многие места посетил.
— Замысел хорош… — Плиний в восторге несколько раз хлопнул в ладоши. — Но прошу, не переусердствуй… Ты порой злоупотребляешь пряностями.
— Это будет самое замечательное блюдо, которое тебе доводилось пробовать, сиятельный! — пообещал Калидром.
Потом искоса глянул на военного трибуна и убрал таблички.
— Это он, — кивнул Приск, как только повар удалился. — Я видел его в Эске. Он был тогда в большой чести у наместника и занимался многими делами, а не только присматривал за кухней.
— Все эти годы он стряпал царю Пакору, а теперь вот мне…
— Мне жаль тебя разочаровывать, — прервал наместника трибун, опасаясь, что Плиний вновь увлечет разговор в иную сторону, — но боюсь, этого раба тебе придется отправить к Траяну, а самому обзавестись новым поваром. Калидром мне необходим для предстоящего дела.
— Отправить его в Рим? — уточнил Плиний, поскучнев.
— Нет, не в Рим. Я отвезу толстяка в Антиохию. Пусть с ним побеседует сначала наместник Сирии, а уж потом раба приведут к императору, если сочтут нужным. Стало точно известно, что Траян прибудет в Сирию грядущей зимой.
Плиний вздохнул. Всяко Траян начнет свою военную кампанию из Антиохии, но не станет, подобно Приску, заглядывать в Никомедию, чтобы повидать «своего доброго Секунда».
— Я и сам могу передать Калидрома императору — отправлюсь в Эфес, когда туда прибудет Траян… — Плиний вдруг вспомнил, что он тоже наместник, как и Адриан, а Эфес — на территории его провинции.
Только произнес имя Траяна — и повлажнели глаза. Чувствительность Плиния была общеизвестна. Наверняка для предстоящей встречи заготовил он и отчеты, и дары, и новый панегирик, великолепнее того, что произносил в год своего консульства [55]. Траяна наместник обожал искренне. После тоскливой безнадежности Домицианова правления обожать нынешнего императора было проще простого.
— Я готов оказать нашему наилучшему принцепсу столь малую услугу… — Возможность «преподнести» императору Калидрома заранее воодушевила наместника.
Но у Приска были другие планы.
— Мой добрый Секунд, — попытался подольститься к наместнику военный трибун, — ты же знаешь, как важно тщательно подготовить столь грандиозную кампанию. А сведения, полученные от Калидрома, могут оказаться бесценными для Адриана. Не забудь, в ведении Адриана все сирийские легионы, да и вообще практически вся восточная армия. Так что Калидрома следует отправить в Сирию как можно скорее.
— О да, наш будущий император всё делает тщательно, — согласился Плиний с печалью в голосе. Он явно страдал от того, что Калидрома придется отдать, — но, похоже, готов был это сделать исключительно на благо принцепса и Рима.
Будущий император… Ого! Только самый преданный друг Адриана мог сказать такое о наместнике Сирии.
Приск счел момент подходящим для начала секретного разговора. Вынул из ножен кинжал и положил на стол. Плиний глянул на клинок с недоумением и нахмурил брови. Военный трибун, сообразив, что Плиний мог неправильно все понять, взял кинжал в руки и показал, что клинок легко убирается в массивную рукоять одним нажатием на острие, которое и не заточено вовсе.
Плиний облегченно вздохнул:
— А я уж невесть что подумал… Ловко.
— Мой друг Оклаций еще в Мезии показал мне этот фокус. Очень удобно — если хочешь изобразить убийство, не убивая. А в ножнах легко спрятать что-нибудь ценное.
Приск отложил кинжал и аккуратно выудил из ножен скрученный без скалки свиток и развернул перед наместником. Пергамент изрядно обмахрился по краям, но это уже не имело значения.
Плиний начал читать текст шепотом… По мере того как он вникал в смысл прочитанного, на щеках наместника румянец разгорался все ярче и ярче, как будто его охватывала лихорадка.
— Где ты это взял? — спросил наместник севшим голосом.
— Случайно нашел… Подле убитого библиотекаря на Форуме Траяна. — Это было почти правдой.
— Ты читал? Хотя, конечно… читал… печать сломана. — Плиний оглянулся, проверяя, нет ли кого поблизости. Понизил голос: — Почему не вернул на место?
— Как раз из-за сломанной печати. И потом — я не ведал, где ему место. Полагаю — в храме Весты, но вряд ли военному трибуну подобает встречаться с весталками.
Приск хотел плавно перейти к изложению задуманного, но наместник его перебил:
— Погоди. Я могу оказать тебе услугу. Верну завещание Траяну, не называя имен. Как только император прибудет в Эфес, передам похищенный свиток. Скажу, что случайно перехватил почтаря со странным письмом. Тут на Востоке много чудес, и никто не ищет причины событий. Правильный ход вещей восстановится. Ты окажешься вне подозрений — меня же император ни в чем не упрекнет и не заподозрит, и уж тем более не станет допрашивать — я дружен с тем, чье имя указано в свитке, так что я никак не могу быть замешан в похищении. Все будут довольны, и никто не пострадает.
— Ты ошибаешься, сиятельный… — Военный трибун на миг растерялся: дело приняло совсем не тот оборот, на который он рассчитывал.
— Поверь, мой дорогой друг, это лучший способ завершить столь сложное и щекотливое дело. Если же ты утаишь завещание и оставишь свиток у себя, то подвергнешь и государство, и себя неизмеримой опасности…
О да, про опасность не нужно ничего объяснять! Приск уже понимал, что совершил глупость. Ясно, что участвовать в подлоге Плиний ни за что не согласится. Он всегда слыл человеком честным, таковым и хотел оставаться.
— Но в этом случае Адриан не станет императором… — осторожно заметил Приск. — А он бы мог столько сделать для империи… Разве не лучше нам с тобой…
— Дорогой мой, не нам с тобой решать, кому править! — достаточно жестко оборвал военного трибуна наместник. Вся мягкость и благожелательность разом испарились, осталась лишь холодная четкость — четкость оружия или машины. Нет, просто так наместником провинции Траян никого не назначает.
— Но…
— Мы от решения подобных дел отстранены… — с неожиданной горечью сказал Плиний.
— И ты готов с этим смириться?
— Мы давным-давно смирились. И даже не мы — но наши деды, на поле близ Фарсала [56]. Теперь нам остается лишь благодарить богов, что нами правит наилучший принцепс, и приносить жертвы за то, чтобы новый оказался не хуже прежнего.
— Так ведь от нас и зависит в данный момент, кто станет этим новым принцепсом! — Приск сделал отчаянную попытку поймать наместника на слове.
Но тот лишь отрицательно покачал головой:
— Нет, друг мой, не пытайся отменить волю наилучшего принцепса — или ты совершишь преступление.
«О, боги, ты глупец, Гай! О чем ты думал! Плиний и коллегию пожарных не может создать без согласия императора. И как улучшить провинциалам баню, советуется с Траяном. А ты предлагаешь преданному исполнителю решать, кто наследует ойкумену, кто будет править миром. Где была твоя медная голова, дурак!»
Плиний стал сворачивать свиток.
— Пока спрячу пергамент здесь, в библиотеке — среди других… тут его никто не найдет. Я понимаю — ты бы хотел показать завещание Адриану, но поверь, этот свиток не принадлежит ни тебе, ни твоему патрону. Вернем его Траяну, и сам убедишься, что это — наилучший выход.
Надо было срочно придумать, как выпутаться из дурацкой ситуации, но ничего не придумывалось. Самое простое (но и самое нелепое) решение — выкрасть свиток из библиотеки. И надеяться, что в этом случае Плиний ничего Траяну не сообщит. Разумеется, военный трибун мог бы попросту отнять свиток у наместника. Гадать, кто сильнее, не приходилось. Но как заставить Плиния молчать?
В голову лезли нелепые идеи: броситься на Плиния с кинжалом, оглушить мраморным бюстом Александра Македонского, поджечь библиотеку — как нельзя кстати придется отсутствие пожарных. Пока местный народ будет вытаскивать, согласно новому приказу, ведра да насосы, убежать со свитком…
Мертворожденность этих планов была очевидна, и Приск лишь сумел заметить, в какую именно нишу поставил наместник футляр с драгоценным пергаментом.
«Кто знает… может быть, Плиний и прав? — подумал военный трибун, покидая библиотеку. — И это решение — самое верное… Во всяком случае — самое честное…»
Но вольноотпущенник Максим! Он ведь знает про послание Адриану. И Афраний Декстр… Что станет делать фрументарий, когда услышит, что Приск вот так запросто отдал Плинию драгоценный пергамент? Какая дурацкая западня! Трибун не мог выкрасть завещание у Плиния, но не мог и оставить его в Никомедии. Ситуация складывалась безвыходная.
А еще ему показалось, что он заметил движение в боковой колоннаде. Но когда нырнул в портик, там никого не оказалось.
* * *В перистиле Приска поджидал юный Марк.
— За нами следят, — шепнул он, вертя головой так, как будто хотел разглядеть, что у него на затылке.
— С чего ты взял? — Замечание Марка подтверждало собственные подозрения.
— Сам видел. Один странный тип вился тут во дворе, пока ты торчал у наместника. А потом ушел вон туда. — Марк махнул рукой в сторону прохода в соседний двор. — А этот грек-повар, что вышел от Плиния, разревелся, как ребенок, и стал громогласно жаловаться на судьбу, пуская сопли… Прям смешно…
— Толстый грек — это Калидром, он поедет со мной в Антиохию к Адриану. А что за тип тут подглядывал? — Приск уже не сомневался, что видел кого-то в колоннаде, и — возможно — этот человек подслушал разговор.
— Откуда мне знать? Парень все время держался в тени, лица не разглядеть, а когда уходил, капюшон накинул — на улице теплынь — а он в капюшоне.
— Здешний, из прислуги, или только-только прибыл?
— Я же сказал: не знаю! Не ведаю, кто он! — взорвался Марк. — Ты прям как отец! Кто был, что сказал, куда глядел… Да не знаю я! Не-зна-ю!
— Так окликнул бы.
— Я и окликнул. А он сбежал. Не по мне все эти подглядывания. Я в бою отличиться хочу, а не вызнавать, куда поехала повозка, запряженная мулами…
— Какая повозка? — не понял Приск.
— Да это не отсюда… — отмахнулся Марк. — Это отец все искал какую-то повозку в Риме в тот день, когда я уезжал. Даже не попрощались толком.
«Ага, Декстр ищет конкурентов… ну, надеюсь, от нашего фрументария они не уйдут», — отметил про себя Приск.
— Скорее всего, этот парень здешний. Из свиты или прислуги наместника, — решил трибун. — А сражения еще будут — увидишь.
— Да я не видеть хочу — а драться… А не будет драк — в школу гладиаторов запишусь.
— Давай-ка я тебя лучше потренирую.
— Правда? — У Марка вспыхнули глаза. — Отец говорил — ты отличный боец.
— Могу тебя заверить — Адриан еще лучше.
— А с Адрианом? Я смогу помериться силой с самим Адрианом?
— Силой? Это вряд ли… предложи ему поединок. Один твой удар против трех его — вот условие. — Бывший легионер Пятого Македонского улыбнулся, вспомнив свое состязание с императорским племянником. Сколько с тех пор минуло лет?.. А кажется — было только вчера.
— Состязание с Адрианом?! — Марк аж подпрыгнул от восторга.
«Ага, поединок… Адриан нас обоих прикончит на месте… Нехорошо всё… А если этот неизвестный тип подслушал и узнал про свиток, то…»
Трибун даже не пытался вообразить, что в этом случае произойдет. Он как-то наивно позабыл, что у стен бывают уши. Решил, раз хозяин честен, то и его люди — тоже. А вот и нет…
Удивлен?
* * *Часа три Приск посвятил тому, чтобы отыскать человека, который прятался в галерее. Но напрасно. Марк не мог даже отдаленно описать, на кого походил неизвестный. И опознать среди людей Плиния никого тоже не смог. В конце концов юноша принялся отрицательно мотать головой в ответ на всякий вопрос, так что пришлось оставить Марка в покое.