— И… — прошептала Кориолла, а Кука даже открыл рот, ожидая.
— Адриан — не наследник.
— Как? — снова взвился Кука. — Но Сармизегетуза! Ты помнишь! Траян надел Адриану на палец алмазный перстень Нервы. Все видели! Все знают! Тиресий еще об этом болтал, пророча! О перстне болтал, а мы ничего не понимали! — Кука начал горячиться. — Как же после этого Адриан может не быть наследником?
— Кто же тогда наследник? — прервала восклицания Куки Кориолла.
— Неважно. Главное — не Адриан.
— А я хочу знать, — объявил Кука. — Ты вот знаешь. Почему я не могу? Мы все должны быть в равных условиях.
Гай помолчал, переводя взгляд с Фламмы на Куку, потом — на Кориоллу. Та кивнула, давая понять, что согласна с Кукой. Приск поднялся и вышел, но вскоре вернулся с футляром. Достал свиток и протянул Куке. Тот потрогал сломанную императорскую печать, покачал головой и принялся читать вслух.
Когда он закончил, воцарилось долгое молчание.
— Но с этим уже… ничего нельзя сделать? — спросила наконец Кориолла.
— Почему нельзя? — вздохнул Приск. — Ну я один не смогу ничего сделать. Но, пожалуй, есть кое-кто могущий.
— Тиресий? — предположил Фламма.
— Адриан, — ответил Приск.
Кука почесал макушку.
— Так что ты планируешь? — спросил Кука. — Пошлешь Адриану письмо?
Приск хмыкнул:
— Кука, друг мой, разве можно подобное доверять гонцу? Или вообще кому-то и чему-то доверять?
— Я чего-то не понимаю! — взмахнула рукой Кориолла. — Из-за этого завещания, которое так вот случайно попало к Фламме, а теперь лежит в сундуке у нас в доме, — она особо подчеркнула это «у нас в доме», — двое уже погибли. Подумай, дорогой мой супруг, вот о чем: тот, кто пытался завладеть этим пергаментом, не оставит своих попыток. И как только он нападет на наш след, мы все, повторяю — все — окажемся в смертельной опасности.
Фламма взъерошил волосы, залпом осушил свой кубок и предложил:
— Надо восстановить печать и подбросить свиток в библиотеку. И всё, с нас хватит. Мы больше не участвуем в этом деле.
— Нет, — покачал головой Приск. — Во-первых, теперь так просто нам не выпутаться. Наверняка кто-то заметил либо тебя, либо меня, либо Мевию — и рано или поздно дознается, что мы видели свиток. Тот, кто его похитил, — не сторонник указанного в завещании наследника.
— А может… подбросим завещание настоящему наследнику? — предложил опять же Фламма. Он первым влез в это дело, но теперь ему очень хотелось соскочить с опасно разгоняющейся колесницы дворцовой интриги.
— Мы испортили завещание и, возможно, уничтожили его надежды… Думаешь, этот человек будет рад? — поинтересовался Приск.
Кука опять почесал голову. Фламма съежился.
— Значит, мы — ненужные свидетели, — пробормотал библиотекарь.
— Именно. Мы мешаем всем, кроме одного человека. Адриан — наш патрон, и мы должны ему помогать. А значит — обязаны предупредить о том, что его расчеты на наследство неверны.
— Что ты предлагаешь?.. — спросила Кориолла, и голос ее дрогнул.
— Я отправлюсь в Сирию к Адриану и отвезу ему украденное завещание.
Кука присвистнул.
— Сильно, — сказал Фламма. Он любил неожиданные выражения.
— Значит, ты все-таки едешь… — прошептала Кориолла.
До последнего она надеялась, что Приск откажется от этой затеи. Зачем, зачем ему нужен этот поход? Разве мало он отслужил в легионах? Мало воевал? Средств у них достаточно — во всяком случае пока…
— Я уже получил назначение военным трибуном, — напомнил Приск.
— Но я просила тебя отказаться!
— Это невозможно.
— Просто ты рад, что так вышло, — язвительно заметила Кориолла.
— Чему рад?
— Ты жаждал уехать, и ты уезжаешь. Теперь не можешь не ехать…
Кориолла замолчала, кусая губы.
— Да, мой отъезд на Восток к наместнику Сирии Адриану вполне закономерен, — объявил Приск. — Траян выступает осенью или зимой — я просто отправлюсь чуть раньше. И мне всего лишь надо убедительно обосновать то, что я выеду на месяц или два раньше.
— Всего лишь… — покачал головой Кука. — Император готовится к кампании на Востоке обстоятельно. Как ты думаешь, никому не покажется подозрительным, если ты покинешь Рим прежде императора и поскачешь к Адриану сломя голову?
Приск задумался.
— У меня есть причина. Я поеду не к Адриану, а к Плинию, наместнику Вифинии.
— Это еще зачем? — изумилась Кориолла.
— Он сам просил меня приехать к нему в Никомедию [26] и опознать раба Калидрома. Вот и повод…
— Калидром? Это кто? — не понял Кука.
— Один мордатый грек, личный пекарь наместника Лаберия Максима. Он еще достал нас в Эске со стеклянными кубками для наместника. Неужели не помнишь?
— А нужно?
— Неважно… Я лично помню. Так вот, Плиний пишет — что Калидром — лазутчик Децебала и Пакора.
— Погоди! Ну конечно! — хлопнул себя по лбу Кука. — Лазутчик даков! Так бы и сказал! Я всегда подозревал, что этот парень — еще тот подонок. Уверен, не было никаких кубков, он попросту шпионил, вызнавая, сколько народу в лагере Пятого Македонского легиона. Недаром наш лагерь атаковали в ту зиму так яростно. Он только забыл сообщить, что в лагере остался наш славный контуберний, который стоил целой центурии.
— Вот и повод отправиться на Восток до срока, — сказал Приск. — Никто ничего не заподозрит. А уж потом мне будет совсем не резон возвращаться в Рим, и я прямиком поскачу в Антиохию к Адриану.
— Сильный план! — воскликнул Фламма.
— Стой! Стой! Стой! — замотал головой Кука. — Все это хорошо, и даже возможно, ты доберешься до Антиохии без особых приключений. Но!.. — Кука поднял палец. — Есть как минимум два очень даже могущественных господина, которые очень сильно интересуются завещанием. Мы не знаем, кто они. Но уверен, эти люди захотят с нами пообщаться. И прежде всего с человеком, который поедет в Антиохию.
— Тогда мы должны найти их и пустить по ложному следу, — предложил Приск.
— Замечательное предложение. Только как его воплотить в жизнь? — спросил Кука.
— Я бы начал с того… Ты завтра дежуришь, Кука? — вдруг осенило Приска.
— Нет…
— Опять нет? Как тебе это удается?
— Ты недоволен? — хмыкнул преторианец.
— Напротив. Это просто великолепно. Отправишься в библиотеку и от имени городского префекта поспрашиваешь — кто что видел и кто что знает. А уж когда выясним — кто именно охотился за свитком, тогда и прикинем, что нам делать. Кстати, я уже отправил письмо Тиресию с просьбой как можно скорее приехать в Рим.
— Умно, — кивнул Фламма.
— Рад, что ты оценил… — саркастически усмехнулся Приск.
— Значит, я завтра отправляюсь в библиотеку… — проговорил Кука. — А ты, Фламма, что намерен делать?
— Я ранен и останусь здесь, у Приска, выздоравливать.
— Почему у меня? — удивился хозяин.
— Лягу спать в библиотеке и сторожить свиток.
— Вообще-то я собирался спать в библиотеке рядом с сундуком, — сказал Приск. — У меня есть складная кровать.
— Будем почивать на ней по очереди, — предложил Фламма. — А у тебя наверняка найдутся дела поважнее, чем сторожить свиток. Ведь ты должен готовиться к срочному отъезду на Восток.
— Я тоже останусь здесь сегодня, — решил Кука. — Если вас выследили, то за пергаментом явятся нынешней ночью. Не днем же они полезут в дом. Так что надо приготовиться к штурму.
— Мне все это не нравится, — сказала Кориолла. — Наш дом будут штурмовать?
Приск улыбнулся, с гордостью глядя на жену. Другая бы металась по дому в истерике, рвала на себе волосы и одежду, визжала, призывала богов и во всех бедах винила неразумного мужа. Кориолла же сохраняла завидное присутствие духа. Правда, Гай подозревал, что, оставшись с ним наедине, она устроит небольшую бурю. А сейчас лишь копит гнев, и Гай заранее содрогался, предчувствуя домашний шторм.
— Кориолла, дорогая наша хозяйка! Мы отбили атаку бастарнов на Эск! Неужели мы не сможем защитить твой дом! — несколько легкомысленно заметил Кука.
— Ну, возможно, один штурм мы отобьем… Но что будет с нами потом… — проговорил Приск.
— О чем ты? — Голос хозяйки дрогнул.
— Кориолла, милая, тебе надо срочно уехать из Рима. Завтра, пожалуй, мы не успеем нанять повозку. Да и на сборы уйдет дня два. Но через три дня ты уезжаешь. Луций Кальпурний Фабат и Кальпурния Гиспулла [27] звали тебя с детьми к себе в поместье на лето. Ты же знаешь: после того как Плиний увез с собой жену в Вифинию, у них в Комо тоска. В прошлом году тебе понравилось у них — в Комо чудесно в это время. Они уже дважды писали мне и просили тебя с детьми приехать. Думаю, сможешь там остаться на год. А то и больше.
— Что? — Кориолла привстала. Голос ее зазвенел. — Мало того что ты сам едешь неведомо куда, так и меня отправляешь в ссылку? Уехать на год из Рима?! Бросить наш дом!
Фламма невольно втянул голову в плечи, а Кука не очень уверенно хмыкнул.
Приск понял, что этот бой ему придется вести в одиночку.
— Кориолла, воробышек, как ты можешь говорить такое? Я предлагаю тебе пожить с детьми на берегу красивейшего озера в окружении людей наидостойнейших. Я буду писать. Плиний станет слать письма. Вон Фламма, он каждый месяц будет отправлять тебе по письму… — Фламма охотно закивал. — Наш Гай еще мал, чтобы думать о его образовании, а малышка Флорис вполне может посещать местную школу.
— Вообще-то я собиралась отправить детей в Комо к Кальпурнии, а сама поехать с тобой в Антиохию, — заявила Кориолла.
— Сильно… — шепнул Фламма.
— Куда уж сильнее… — не удержался от комментария Кука.
— Антиохия — не место для порядочной матроны, — сказал Приск, как ему показалось, очень решительно.
Но, похоже, так показалось только ему.
— А сам ты чем собираешься заниматься в Антиохии, дорогой супруг? — гневно изломила бровь Кориолла.
— Я буду готовить легионы к сражениям и воевать!
— В Антиохии? — прищурилась Кориолла.
— В Парфии.
Разумеется, он мог бы взять с собой Кориоллу. Но не дальше Антиохии. Но ведь он сам не будет сидеть в столице Сирии всю кампанию. Дальше его поведет дорога войны. Кориолла останется одна. Антиохия же — не то место, где можно оставить в одиночестве молодую женщину. Если, конечно, не хочешь потом решать дилемму — поднимать с земли или не поднимать крошечный сверток, который положила у твоих ног повивальная бабка. И при этом спешно прикидывать в уме: а сколько времени ты не ложился в постель со своей супругой — девять месяцев? Или все-таки десять?
— Милая Кориолла… — откашлялся Кука и заговорил сладостно и льстиво: — Война с Парфией — это такая морока… Там можно застрять и на два года, и на три. А то и больше. Сама подумай, как ты можешь расстаться с детьми на три долгих года? Через три года нашей красавице Флорис пора будет подыскивать жениха [28] — кто этим займется, если ты уедешь вместе с Гаем?
Он очень расчетливо ударил по самому больному месту.
Кориолла залилась румянцем, глаза ее заблестели от слез. Она хотела ответить, но не смогла.
— Я должен знать, что ты и дети наши в безопасности, — спешно добавил Приск. — Возьмешь с собою Прима и Галку. Нет, Галку оставишь здесь за привратника вместе с Борисфеном — все равно, что от одного, что от второго в дороге толку нету. Артемону у меня давно выпрашивал сосед, вот и позволим ей идти в услужение и копить деньги на выкуп. А я сейчас же напишу в Комо…
Кориолла надула губы, но спорить далее сочла бесполезным — Приск прав, ей в самом деле лучше покинуть Рим.
Итак, решено было срочно готовиться к отъезду, а Куке поручили заглянуть в библиотеку и разузнать, что же на самом деле там случилось. Сам же Приск решил повидаться с Декстром — бывший центурион фрументариев, готовый вот-вот вернуться на службу, наверняка был в курсе если не всех, то многих интриг. Не говоря о том, что Декстр слыл в Риме человеком влиятельным и очень богатым.
Что касается свитка с завещанием, то друзья договорились спать по очереди и караулить дом, при этом кто-то должен был находиться в библиотеке подле запертого сундука.
После того как Прим впустил в дом подгулявшую прислугу, хозяин обошел все помещения, лично проверяя, заперты ли двери и ставни. Рабам, как всегда в летнее время, разрешили улечься в колоннадах перистиля — не жарко, и от внезапного дождя есть защита. Но если кто пожалует незваный, то непременно наткнется на спящего, если попытается добраться до библиотеки и сундука.
Однако ночь прошла спокойно. Скорее всего, таинственный противник еще не ведал, кто завладел свитком с завещанием. И потому бездействовал.
Глава III ИНТРИГА ЗАВЯЗЫВАЕТСЯ
Лето 866 года от основания Рима
Рим
Несмотря на принятые меры, в эту ночь Приск почти не сомкнул глаз. Первую ночную стражу он уступил Куке и улегся на складной кровати в библиотеке, но никак не мог попасть в объятия Морфея и все ворочался с боку на бок. Неотвязные мысли вертелись в голове, не давали заснуть. Он злился то на Судьбу, что так внезапно впутала его в это отчаянное дело, то на Фламму, который выступил слепым, но очень опасным оружием Фортуны. Злость эта кипела, не находя выхода, винить Судьбу, Фламму, Адриана бесполезно — отступиться уже не было никакой возможности. Оставалось только одно — двигаться вперед. А куда приведет эта кривая и опасная тропка, неведомо даже богам.
С другой стороны, Приск был уверен, что Адриан без боя ни за что не отдаст империю в чужие руки — не для этого он плел интриги и вел в бой Первый легион Минервы, не ради сомнительного избранника рисковал жизнью и проливал кровь — свою и чужую. Траян был его боевым разящим клинком; а дакийская добыча и дакийские копи — деталями сложного плана, фундаментом грядущего золотого века. С помощью найденных в горах сокровищ Адриан собирался обеспечить безбедное существование Рима на многие годы вперед. Но раз фундамент заложен, пора возводить стены, а не рыскать в горячих степях в поисках новых врагов. Но как ни старался проявлять чудеса отваги легат Первого легиона Минервы, император продолжал питать к своему племяннику скрытую антипатию. Вслед за краткими периодами благосклонности непременно наступала полоса отчуждения. И вот найденный Фламмой пергамент свидетельствовал — все труды Адриана, его друзей и клиентов пошли прахом.
Возможно, Адриан с его недюжинным умом мог бы придумать какой-то неожиданный выход. Но он еще прошлой осенью выехал из Рима, чтобы зимой принять в Афинах титул архонта и сделать указания о ремонте Эгнациевой дороги, а затем переправиться в Сирию — где ему, новому наместнику провинции, предстояло обеспечить базу для предстоящей Парфянской кампании. Фураж, зерно, оружие, дороги — все должно быть готово к тому моменту, когда Траян отправится на Восток, чтобы окончательно сокрушить последнего и самого опасного врага Рима.
Перед отъездом нового наместника из столицы Приск виделся с Адрианом. Новый наместник Сирии был мрачен, раздражен и зол. Он пил неразбавленное вино (хотя обычно надирался лишь в обществе Траяна — по необходимости), ругался сквозь зубы и даже не скрывал, что ненавидит новое назначение. Нет, он не печалился, что уезжает из Рима: Адриан любил путешествия, коллекционировал новые впечатления, как другие собирают греческие скульптуры и вазы. Афины же, как и все греческое, он обожал до сладостной немоты, до восторженной дрожи — недаром его кликали гречонком. Да и против поездки в Антиохию новый наместник ничего не имел — непоседа, бродяга в душе, он мечтал объехать все владения Рима от края до края. Другое тревожило: грядущая война казалась Адриану ненужной. Никто не спорит, Парфия слаба и раздроблена. В Риме даже не ведают, кто именно в этот год сидит на золотом троне в Ктесифоне [29] — Пакор, Хосров или Вологез. Узнавали только по чеканке монет, кто же сейчас владеет монетным двором в парфянской столице. Но Адриан полагал: о новых договорах можно спорить с Пакором, или Хосровом, или Вологезом до хрипоты. Можно подкупать союзников и грозить врагам, можно стравливать претендентов друг с дружкой, обещать признание одному, намекать на дружбу другому… Но начинать новую кампанию в стране, которая всегда была чужда римскому духу и опасна для римских легионов, после столь блестящей победы в Дакии Адриану казалось нелепым — и это было еще мягко сказано. Парфию можно завоевать, но удержать — невозможно. Призрак Красса и его мертвой армии витал над этими землями [30].
С той последней встречи Гай Приск отправил Адриану в Антиохию несколько писем и получал от наместника краткие сухие ответы. Пока что все складывалось не слишком хорошо. Похоже, Хосров таки сумел одолеть Пакора и провозгласил себя царем царей. После чего Хосров низложил армянского царя Аксидара и заменил братом низложенного — Партамазирисом. Язык можно сломать, выговаривая эти чуждые римскому слуху имена. Какую выгоду приобрел от этой замены одного брата другим Хосров, никто пока в Риме не ведал. Но сам факт, что парфянский царь царей вмешивается в дела Армении, которую Рим всегда считал своей зоной влияния, должен был и оскорбить Траяна, и разозлить. Рим не отказывался от притязаний на Армению даже в самые тяжелые годы, в периоды гражданских войн и поражений. Так с какой стати теперь, когда Траян находится в зените славы, уступать слабому и недостойному парфянскому владыке свои права? Все полководцы и приближенные Траяна с восторгом говорили о предстоящей кампании. Особенно усердствовал Сервиан, зять Адриана. После смерти Луция Лициния Суры этот человек изо всех сил втирался в доверие к императору, занять место Суры — стало его целью. Рассудительному Лицинию Суре никогда не было нужды доказывать свою незаменимость. Только Сура мог бы отговорить Траяна от новой кампании. Увы, уже не мог… А Сервиан, Нигер, Корнелий Пальма, Лузий Квиет — все они составляли партию войны, а другой после отъезда Адриана на Восток, похоже, вообще не осталось.