Заблудился я в вашем лесу. Он вон какой большой да темный. Меня теперь обязательно кто-нибудь обидит.
Говорит, а сам так жалобно на Ивашку смотрит, как никто еще не смотрел. Поворчал на него Ивашка:
— Что ж ты думаешь, если наш лес темный да большой, то и помочь тебе некому? А я, ты думаешь, зачем перед
тобой стою? Садись на меня, носильщиком твоим буду-
Отбросил дубину свою большущую, посадил Бельчонка на плечо и пошел с ним по лесу. Идет, кричит:
Эй, чей Бельчонок? Эй, чей Бельчонок?
До самого вечера ходил, нашел-таки. Из Осинников был Бельчонок. Обрадовалась его мать:
Вот спасибо-то! А я уж думала — навсегда пропал он. Много ведь еще по земле озорников ходит. Вон у меня на прошлой неделе чьи-то медвежата потехи ради крышу с домика палкой сшибли.
Смотрит Ивашка — в самом деле здорово кто-то созорничал над Белкиным домиком, без крыши стоит, всем дождям доступный. Сказал:
Охальники сшибли, а я сделаю.
Возводил Ивашка крышу над Белкиным домиком, думал: «Ладно, озорничать начну уж с завтрашнего дня».
А назавтра пришли к нему зайчата и сказали:
Надо бы медведю Спиридону берлогу подправить. Скоро зима, а она у него как решето светится и сыплется вся. Не перезимовать в такой. Иди, помоги.
И Ивашка пошел. И на третий день у него так же нашлись неотложные дела, и на четвертый день тоже. И вскоре понял медвежонок, что не может он больше жить так, как жил когда-то, что не может он озорничать больше. Да и мать сказала ему как-то:
Ты у меня стал совсем молодец, Ваня, все в лесу хвалят тебя. И я тобой довольна.
И тут вспомнил Ивашка про мешочек. Он все еще висел у берлоги на сосне, полный камешков. И подумал: «Это он меня сделал таким». И еще подумал: «Этот мешочек, наверное, волшебный».
ПТЕНЕЦ
Клюк, клюк — проклевал Журавленок яичную скорлупу и вышел из гнезда наружу — родился. Полежал немного, пожмурился на солнышке, обсох. Встал на длинные ноги, сказал, покачиваясь:
— Пойду. Пора.
И — чап, чап — пошагал тропинкой к озеру, в большую жизнь. Идет, смотрит: лежит на земле что-то круглое, сухотравное, вроде гнезда, а в нем что-то живое шевелится, рот беззубый разевает.
ш
Остановился Журавленок. Расставил синеватые ноги пошире, чтобы не упасть, неуверенно еще себя на круглой земле чувствовал. Спросил, покачиваясь:
Ты кто?
Птенец, — пропищало из гнезда тепленькое, живое, розоватое.
Чей же ты такой голопузый и лысый будешь?
Жаворонка. Слышишь, в небе звоночки позванивают? Это мой родитель поет.
Приподнял Журавленок левую щеку кверху, прислушался. И точно: в небе — зинь, зинь, зинь! — позванивали колокольчики. Послушал их немного Журавленок, пожмурился, сказал:
Молодец! Хорошо поет. Мой так петь не умеет. Зато знаешь, как лягушек заглатывает! Я еще этого, правда, не видел, но знаю точно — глотает хорошо: целиком.
И вдруг удивился:
А ты чего это лежишь? День такой солнечный, а ты в гнезде преешь. Идем на озеро, покупаемся. Оно недалеко тут где-то. Чувствуешь — лягушками пахнет? Идем, побулькаем.
Да как же я с тобой пойду, — пропищал в ответ Птенец жаворонка. — Я еще и на ногах-то стоять не умею. Я всего два дня как родился, какой из меня ходок. Я так покупаюсь, что только бульки пойдут.
Два дня! — взмахнул коротенькими крылышками Журавленок. — И ты все еще лежишь в отцовском гнезде? Однако ты, брат, лежебока. Я час как родился и уже купаться иду. Видал, ноги у меня длинные какие?
Вытянул Журавленок перед маленьким Жаворонком тоненькую синеватую ножку.
Видал, красивая какая? Сейчас я тебе другую покажу. У меня их две: с одной стороны одна и с другой столько нее. Сейчас я только покрепче встану и покажу тебе мою другую ножку — с четырьмя пальцами, точно — четыре, как у отца моего, потому что я его сын.
Не надо, не показывай. Я ее все равно не увижу.
Увидишь. Я ее высоко подниму, над самой головой твоей.
Хоть под самые облака поднимай, все равно не увижу. У меня же глаза еще не прорезались. Слепой я. Гляди,— сказал Птенец жаворонка и выставил из гнезда лысенькую с синими кругами вместо глаз голову.
Э-э, — проскрипел Журавленок и чуть было не упал от неожиданности. — Да ты, я вижу, совсем еще птенец, а я стою тут перед тобой, время важное зря теряю.
И — чап, чап — пошагал себе к озеру. Шел Журавленок по тропе, наступал на солнечные зайчики, удивлялся :
— Ничего не видит, на ногах стоять не умеет, а вырастет — песни петь будет. Надо же!
БЕЗ ОТЦОВСКОЙ ПОМОЩИ
Собрался медведь Лаврентий строить себе новую берлогу, сказал сыну:
— Помогать будешь..
Медвежонку помогать не особенно хотелось. Можно сказать — совсем не хотелось. Но отец сказал:
— Надо.
И Медвежонок согласился:
— Что ж, надо так надо.
Первым делом послал его отец сосенку из леса принести. Пошел Медвежонок, да не торопится. А чего торопиться? Одну принесешь, отец за второй пошлет. Немного погодя смотрит медведь: идет его сын и не несет ничего.
— Ты что пустой-то? Не нашел разве?
— Нашел, — отвечает Медвежонок. — Но идем, поглядишь, подойдет ли такая.
Сходил медведь Лаврентий. Поглядел. Сказал:
— В самый раз будет. Вали и неси.
Ушел и опять своим делом занялся. Немного погодя смотрит: идет его Медвежонок и не несет ничего.
— Ты что пустой-то?
— Не валится никак сосенка-то, — отвечает Медвежонок. — Идем, поможешь свалить ее.
Пошел медведь Лаврентий. Надавил плечом, упала сосенка.
— Обламывай, — говорит, — сучья и неси домой.
Ушел и опять своим делом занялся. Немного погодя смотрит: идет его Медвежонок и не несет ничего.
— Ты что пустой-то?
— Не обламываются сучья, — отвечает Медвежонок. — Идем, покажешь, как их обламывать надо.
Пошел Лаврентий. Освободил сосенку от сучьев, принес к берлоге. Смотрит, а уж солнышко на обед поглядывает. Сказал сыну:
— Иди налови раков в речке, обедать будем.
Пошел Медвежонок. А немного погодя смотрит медведь Лаврентий, идет его сын от речки с лукошком и не несет ничего.
— Ты что пустой-то?
Покажи, — говорит Медвежонок, — где ловить надо. Ведь не везде же они, раки-то, водятся.
Сходил медведь Лаврентий к речке, показал сыну, где ловить надо. Вернулся и опять себе берлогу строит. Немного погодя смотрит — идет его сын от речки с лукошком и не несет ничего.
Ты что пустой-то?
Да вот спросить пришел, — отвечает Медвежонок, — подо всеми корягами искать или только под самыми большими?
Ищи подо всеми, — сказал медведь и опять своим делом занялся.
Немного погодя смотрит — идет его сын от речки с лукошком и не несет ничего.
Ты что пустой-то?
Поучи, — говорит Медвежонок, — как ловить надо.
Медведь Лаврентий хотел было уже идти к речке, но
вспомнил, что он в прошлую пятницу уже учил сына, и тот ловил и хорошо ловил. Понял медведь — мошенничает Медвежонок, сказал:
Иди сюда, поучу.
Но и Медвежонок кое-что понял. Отступил немного в чащу и говорит:
Ты мне издали объясняй, я пойму.
Издали нельзя: секрет это. Иди на ухо пошепчу.
Но смекнул Медвежонок, зачем отцу его ухо нужно, повернулся и пошагал к речке.
Куда же ты? — кричит ему медведь Лаврентий. — Иди сюда.
Некогда, папа. Уползут раки из-под коряг, где их потом искать будешь, — отозвался Медвежонок и прибавил шагу.
Вскоре пришагал он от речки с полным лукошком. Поставил на стол, сказал с гордостью:
Ешь на здоровье. Сам наловил.
Вот и хорошо, — улыбнулся медведь Лаврентий. — Ты у меня теперь большой, без моей помощи управляешься.
ОБМАНЩИКИ
Стоял в лесу на полянке Колокольчик, смотрел на все голубым глазком, и все ему казалось голубым: и небо голубое, и земля голубая, и из-за голубой березы высунулся Медведь с облезлыми голубыми боками.
Качнулся Колокольчик, спросил:
— Отчего ты, Медведь, худо выглядишь?
Зима уж больно долгая была, бока подвела, — ответил Медведь и пошел в чащу.
А на полянку Лось вышел. Сам весь голубой, и на голове рога голубые. Идет, прихрамывает:
Качнулся Колокольчик, спросил:
Отчего ты, Лось, на ногу хром?
Зима уж больно лютая была, гололедицей замучила. Все ноги изранил, — сказал Лось и стал о Дуб чесаться.
Смотрел Колокольчик на Дуб голубым глазком и виделся ему Дуб голубым. Кора на нем лопнула, и по стволу течет сок — голубой-голубой.
Качнулся Колокольчик, спросил:
Отчего это, Дуб, у тебя на стволе щель глубокая такая?
Зима на память свой след оставила. Сдавила морозами, и не выдержал я, — сказал Дуб, а Колокольчик глядел на него и думал:
«Ну зачем они меня все обманывают? Я не в первый раз поднимаюсь на этой полянке, знаю, никакой зимы на земле нет. Одни весны. А что Медведь худ, так это от лени — есть, значит, плохо старался. А что Лось хром, так это от ротозейства. Загляделся, поди, на кого-нибудь и споткнулся, подломил ногу. А что у Дуба кора потрескалась, так это от старости. Стар Дуб, вот и морщится у него кора, лопается...»
Так подумал Колокольчик, а вслух сказал:
Придумали зиму и валят на нее свои беды, а зимы-то никакой и нет! И никогда не было. Весна вокруг. И все голубое-голубое.
ТАК ТОВАРИЩИ НЕ ДЕЛАЮТ
Приснился медвежонку Ивашке сон, будто пошли они с Мишу ком в соседний лес за малиной. Забрался Ивашка в малинник, очень малиновый куст нашел. Сидит, малинку с него сдаивает, Мишука не зовет. Позови его, придет он, подсядет рядом.
А Мишук аукает, окликает его:
— Ау-у! Где ты, Ивашка?
Молчит Ивашка, сидит за кустом, будто и нет его. Отзовись — прибежит Мишук. Он такой, нахрапистый, подсядет рядом, обеими лапами хватать будет. Горсть сорвет — убыль: ему, Ивашке, на целую горсть меньше достанется. Лучше уж помолчать, притаиться до времени.
Таился Ивашка, сидел под кустом, малинку подаивал, молчал. Не откликнулся на голос Мишука. А Мишук покричал, поаукал и затих — вот и хорошо, не больно и жаль. Обобрал Ивашка малинку, вышел на поляну — нет Мишука. Туда-сюда — нет нигде.
А лес вокруг темный, кряжистый, совсем не такой какой-то, как был до этого. Где-то невидимый потатуйка стучит. Поляна следами неведомыми истоптана во все стороны. Заробел Ивашка. Вправо кинулся — нет конца лесу жуткому, влево кинулся — стоит он стеной непроходимой. И не знает Ивашка, куда бежать ему, где его берлога с матерью. Вот как круто дело-то обернулось в чужом-то лесу.
Приложил медвежонок лапы ко рту, завопил:
Ау-у! Ми-и-ша-а! Ау-у!
Долго кричал, осип даже. Но на крик его только ворон из чащи откликнулся. Изодрался Ивашка, между деревьями плутая. Обшарил все вокруг, обаукал — нет Мишука. А тут и ночь налезла лохматая. Со всех сторон обошла, хоть глаз коли, не видать ничего — чернь одна шевелящаяся.
И кто знает, что бы с Ивашкой было? Может, так и запропал бы он в чужом лесу, если бы не проснулся. Но, к счастью, проснулся Ивашка. Смотрит — он у себя в берлоге. Никакого чужого леса нет. Матери, правда, тоже нет, зато Мишук вон косолапит к нему по тропинке в гости и репьи с живота счесывает.
Рассказал Ивашка Мишуку сон свой и говорит:
Что же ты меня, Мишка, в неведомом лесу одного бросил? Разве так настоящие товарищи делают? Я голос изодрал, тебя зовя, ворон побудил даже.
Что же ты меня коришь? — сказал Мишук. — Это же во сне было, а во сне всякое присниться может, даже Еж на сосне.
И во сне так настоящие товарищи не делают. Где тебя, лешего, носило, когда кричал я?
И одного только не рассказал Ивашка из сна своего: как сидел он, неслышный, под малиновым кустом и малинку с него сдаивал и, когда кричал его Мишук, не отозвался, чтобы не пришел тот и не подсел рядом. Не рассказал этого Ивашка, потому что знал теперь, что и так тоже настоящие товарищи не делают... Даже во сне.
ИСКАЛ МЫШОНОК МАМУ
Бежал Мышонок по лесу, маму искал свою. Смотрит: Лось стоит, лоб о дуб чешет. Встал перед ним Мышонок, спрашивает:
— Дядя Лось, ты маму мою не видел?
Видел, — отвечает Лось. — В орешник она побежала.
А ты не обманываешь?
Зачем мне тебя обманывать.
Поклянись тогда, что ты говоришь правду, — сказал Мышонок. — Я маленький. Надо мной все подшучивают. Побегай, говорят, это полезно. А я уж устал бегать.
Поклялся Лось:
Провалиться мне на этом месте, если вру. В орешнике твоя мама.
Вот теперь я тебе верю, — сказал Мышонок и побежал в орешник, а Лось у дуба стоять остался. Стоял-стоял, тряхнул головой, и упали его рога на землю.
Без них легче, — сказал Лось, — да и не нужны они мне теперь. Битвы давно кончились, а к осени, когда опять нужно будет сражаться, новые отрастут.
Сказал и ушел, а к дубу Мышонок выкатился. Весь орешник обегал он, не нашел своей мамы. Прибежал, чтобы сказать Лосю:
И ты меня обманул, дядя Лось, не будет теперь тебе места на земле: нарушил ты клятву.
Но смотрит, а Лося-то и нет, одни рога под дубом.
Провалился-таки! — воскликнул Мышонок. — Так-то, земля, она обманщиков не терпит.
Постоял, потоптался, добавил:
А жаль, хороший Лось был. И зачем он меня обманывал? Теперь бы жив был, а то нет вот — провалился. Одни рога из земли торчат.
КТО В ЧАЩЕ ХОРОНИЛСЯ
Еще когда маленьким был медведь Спиридон, совсем медвежонком, и звали его Спиря, случилась с ним одна история. Сидел он как-то у берлоги, на солнышке грелся, мать поджидал. Ловила она раков в озере. Сидел он и думал: принесет сейчас мать раков, съест он их, и будут они у него в животе.
Время шло, а матери все не было. Встревожился медвежонок: что если заблудилась мать? Бродит между деревьями, а крикнуть, чтобы отозвался он и голосом дорогу к дому показал, стыдится: засмеют ее потом. Скажут, в родном лесу заблудилась.
И решил Спиря помочь матери. Приложил лапы ко рту, прокричал в сторону чащи:
— РРРР!
А из чащи тут же отозвался кто-то:
— Рррр!
«Кто бы это мог быть? — подумал медвежонок и уши торчмя поставил. — Совсем не материн голос». Боязно было, но все-таки набрался духу, спросил:
Кто ты?
Ты, — тут же отозвался некто из чащи, и все опять затихло.
Приподнялся медвежонок.
Я-то кто? Я медвежонок Спиря, вырасту — медведем Спиридоном буду. А ты кто?
О... — отозвалась чаща.
Это тебя зовут так? — спросил Спиря. — Чудное у тебя имя. «О». У нас и не зовут никого так. Что в кустах прячешься? Иди сюда.
Сюда... — отозвалась чаща.
Ну если тебе так хочется, могу и я к тебе прийти, — сказал медвежонок и, переваливаясь, покосолапил в чащу.
Некто был недалеко, это медвежонок по голосу слышал, но сколько ни всматривался, никого между деревьями не видел. Спросил:
Эй ты, ты здесь?
Здесь... — отозвалась чаща, и Спиря покосолапил дальше.
Он шел, звал, а некто, к кому шел он, отзывался все время впереди, и как ни вглядывался Спиря, никого между деревьями не видел. Так дошел он до конца леса и остановился. Спросил:
Эй ты? Где ты?
Ты... — отозвался все тот же голос, но теперь уже позади, в чаще.
Я-то? — оглянулся медвежонок. — Я-то вот он, здесь.
Здесь... — отозвалась чаща.
Хы, как это ты у меня позади оказался? То все впереди, впереди был, а теперь сзади. Ты уж не уходи, давай встретимся. Жди, иду я.
И медвежонок опять пошел по лесу, теперь уже назад. Шел, звал, а впереди него все так же шел некто и отзывался, а показаться не показывался. К берлоге своей выбрался Спиря, но так никого и не увидел.
Ну и ладно, — сказал он, — не хочешь ты показать себя мне, я себя тебе покажу.
Вскарабкался на пень, закричал:
Смотри на меня, вот он я, весь тут, во весь рост стою. И даже лапы поднял. Видишь?
...ишь, — отозвалась чаща.
Что, удивился? Я такой, удивительный. Я мамку вчера и ту удивил: спрятался под подушку. Искала она меня, искала, чуть нашла... А ты от меня что — тоже прячешься?
Давай, прячься. Я вот посижу немножко и снова тебя искать пойду.
Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлекся ими и забыл, что кто-то в чаще неподалеку хоронится от него. Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.
Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он еще был медвежонком и звали его Спирей.
ОТ КОГО БЕЖАЛ ЗАЙЧОНОК
На лугу в цветах лежал Зайчонок. Он только что родился, но уже был сиротой. Отца своего совсем не знал, родился без него, а теперь его оставила и мать.
— Нам нельзя быть вместе. — сказала она. — Ты маленький, спрячешься в траве, и никто тебя не найдет. А если я буду рядом, меня увидят, и тебя найдут. Живи один.
Сказала и упрыгала прочь, и Зайчонок остался один. Лежал он среди цветов и думал: «Не успел родиться и уже сирота, а сироту всякий обидеть может. Надо быть начеку».
Лежит он и слышит — идет кто-то: шуршит трава под чьими-то шагами.
Приподнял голову Зайчонок и видит: трава колышется, а никого не видно. Озорничает, что ли, кто?
— Кто здесь? — спросил Зайчонок, но никто не отозвался. А тревога в сердце — тук-тук.
Ближе колышется трава, ближе. И робость тут напала на Зайчонка: видит, идет к нему кто-то, пригибается трава под чьими-то шагами, а кто это — не видать. Невидимый кто-то.
Вот беда-то! Подойдет, обидит и далее не узнаешь кто. Вскочил тут Зайчонок и побежал к речке: бежит и не знает от кого. Спрятался под куст бузины. Сидит, ребрышками подрагивает, думает: «Здесь понадежнее будет... Только зачем он шел ко мне? Я смирный, зачем обижать меня?»