Потом наконец услышал, что мама провожает гостей и один из них говорит:
— Мы сделаем все, что в наших силах, миссис Бэнкс. Будем надеяться на лучшее и уповать на Бога.
Что ответила мама, я не разобрал.
Как только мужчины уехали, я выскочил из дома и спросил у мамы, можно ли мне пойти к Акире. Меня ужасно разозлило, что мама, полностью проигнорировав мой вопрос, сказала:
— Давай вернемся в библиотеку.
Как бы ни был разочарован, я повиновался. В библиотеке мама усадила меня на стул, присела рядом на корточки и очень спокойно сообщила, что отец пропал — его никто не видел с момента отъезда из дома. Полиция, вызванная администрацией компании, ведет поиски, однако пока они не дали результата.
— Но он вполне может сам вернуться к ужину, — добавила мама с улыбкой.
— Разумеется, он вернется, — произнес я тоном, который, как я надеялся, позволял понять: вся эта кутерьма меня раздражает. После чего встал и снова спросил, можно ли мне уйти, но на сей раз с меньшей горячностью, поскольку, взглянув на часы, понял: в походе к Акире уже не было смысла. Его мама, должно быть, успела вернуться, и вскоре у них будут ужинать. Я очень сердился, что мама задержала меня лишь для того, чтобы сообщить то, что я понял уже полтора часа назад из разговора в кухне. Так что, когда она наконец отпустила меня, я просто поднялся в свою комнату, выставил на ковер солдатиков и постарался не думать об Акире и о том, какие чувства он испытывал но отношению ко мне в тот момент. Но я помнил все, что он сказал на берегу реки, и его взгляд, исполненный благодарности. Более того, мне, так же как Акире, очень не хотелось, чтобы его увезли в Японию.
До позднего вечера я пребывал в подавленном настроении, но это, разумеется, было истолковано как реакция на исчезновение отца. Весь вечер мама подбадривала меня, говоря что-то вроде: «Давай не будем унывать. Все наверняка скоро выяснится». И даже Мэй Ли была необычайно ласкова со мной, пока я принимал ванну. Но помню я также и то, что с каждым часом на маму все чаще накатывали те моменты «отсутствия», которые станут столь характерными для неё впоследствии. По-моему, уже в тот вечер, лежа в постели и размышляя о том, что сказать Акире, когда мы увидимся в следующий раз, я услышал, как мама, вперив невидящий взор куда-то в стену, тихо произнесла:
— Что бы ни случилось, ты будешь гордиться им, Вьюрок. Ты всегда сможешь гордиться тем, что он сделал.
Глава 8
Я плохо помню дни, последовавшие за исчезновением отца. Могу сказать одно: часто мысли мои были настолько заняты Акирой и тем, что я скажу ему при следующей встрече. Из-за этого мне было трудно сосредоточиться на чем-либо еще. Тем не менее я почему-то постоянно откладывал свой визит в дом соседей и даже допускал, что могу больше никогда не увидеть друга, поскольку родители, разгневанные его провинностью, уже наверняка пакуют вещи, чтобы отбыть в Японию. В те дни, услышав малейший шум снаружи, я вихрем мчался наверх, к окну над входом, откуда был отлично виден фасад дома моего друга. Я хотел убедиться, что там не грузят багаж.
Так прошло дня три-четыре. И вот однажды хмурым, пасмурным утром, играя на лужайке перед домом, я уловил звуки, доносившиеся из-за забора, разделявшего наши усадьбы, и быстро сообразил, что это Акира катается на велосипеде сестры по своей подъездной аллее. Мне часто доводилось наблюдать, как он учится кататься на велосипеде, который был для него слишком велик, и я легко узнал шуршание колес, трущихся о гравий, когда Акира изо всех сил старался удержаться в седле. В какой-то момент до меня донесся грохот и крик падающего Акиры. Мне пришло в голову, что он, возможно, заметил меня из окна верхнего этажа и выехал на велосипеде специально, чтобы привлечь мое внимание. Послушав немного, как он падает там, за забором, я вышел за ворота и заглянул в их сад.
Там Акира действительно самозабвенно терзал велосипед Ицуко, пытаясь исполнить цирковой номер, требовавший сохранения равновесия без помощи рук на крутом повороте. Казалось, он был слишком поглощен своими упражнениями, чтобы обратить внимание на меня, и, даже когда я подошел поближе, не выказал ни малейших признаков того, что замечает мое присутствие. Наконец я просто сказал:
— Прости, я не смог прийти в тот день. Акира угрюмо взглянул на меня и продолжил маневры. Я хотел объяснить ему, почему получилось так, что я его подвел, но, к собственному удивлению, не смог. Понаблюдав за ним еще немного, я приблизился на несколько шагов и, понизив голос до шепота, спросил:
— Ну как? Ты вернул ее на место?
Мой друг взглядом дал понять, что считает мой заговорщический тон неуместным, и резко развернул велосипед. Я почувствовал, как слезы подступили к глазам, но, вовремя вспомнив наш давний спор о том, кто большие плаксы — англичане или японцы, — заставил себя сдержаться. Мне снова захотелось рассказать ему об исчезновении отца, которое вмиг показалось не только более чем достаточным оправданием того, что я подвел друга, но и существеннейшим поводом для того, чтобы пожалеть себя. Я представил себе изумление и стыд, которые отразятся на лице Акиры при словах: «Я не смог прийти в тот день потому… потому, что моего отца похитили!» — но почему-то так и не смог этого произнести. Вместо этого я, кажется, просто повернулся и убежал домой.
В течение нескольких следующих дней я не видел Акиру. Но однажды он подошел к нашему черному ходу и как ни в чем не бывало попросил Мэй Ли позвать меня. Уж не помню, что я делал в тот момент, но мигом оторвался от своего занятия и выбежал к другу. Тот приветливо, с широкой улыбкой поздоровался со мной и повел в свой сад, по-приятельски похлопывая по спине. Мне, конечно, не терпелось узнать, чем закончилась история с Лин Тиенем, но еще больше я боялся разбередить старую рану, поэтому изо всех сил сдерживался, чтобы ни о чем не спросить.
Мы прошли в глубину их сада — туда, где рос густой кустарник, который мы называли нашими джунглями, — и вскоре, забыв обо всем, уже что-то разыгрывали. Кажется, сценки из «Айвенго», романа, который я как раз тогда читал, или что-то из самурайских историй Акиры. Однако приблизительно через час мой друг внезапно прервался, странно посмотрел на меня и сказал:
— Если хочешь, мы можем поиграть в новую игру.
— В новую игру?
— В новую игру. Про папу Кристофера. Если хочешь.
Я был ошарашен, не помню даже, что ответил. Тогда он сделал несколько шагов мне навстречу по высокой траве, и я увидел, что он смотрит на меня чуть ли не с нежностью.
— Да, — повторил он, — если хочешь, мы играть в сыщик. Мы искать папу. Мы спасать папу.
И тогда я понял, что снова привело Акиру в наш дом: он услышал новость о моем отце, которая, несомненно, уже начала распространяться по округе. Понял я также и то, что, предлагая новую игру, Акира хотел выразить мне сочувствие и желание помочь. На меня накатила волна нежной признательности, но я лишь беспечно ответил:
— Хорошо. Если хочешь, давай в это поиграем.
Так началось то, что теперь представляется мне целой эпохой в моей жизни, хотя на самом деле эта «эпоха» охватывала от силы два месяца. Изо дня в день мы придумывали бесконечные вариации на тему освобождения моего отца.
Между тем продолжалось и реальное расследование его исчезновения. Я понимал это по визитам тех людей, которые, держа в руках шляпы, с серьезным видом разговаривали с мамой, по тихому обмену репликами между мамой и Мэй Ли, когда мама возвращалась домой в конце дня, строгая, с поджатыми губами, и особенно по тому памятному разговору, который произошел между нами у подножия лестницы. Не берусь сказать, чем каждый из нас занимался до того. Помню лишь, что побежал вверх по лестнице, желая принести что-то из своей комнаты, и вдруг увидел маму — она появилась на верхней площадке и начала спускаться. Должно быть, она собиралась уезжать, потому что на ней было то самое бежевое платье, от которого исходил особый аромат, немного напоминавший запах прелых листьев. Наверное, я уловил что-то необычное в ее манере держаться, потому что остановился как вкопанный на третьей или четвертой ступеньке и стал ждать, когда она подойдет. Она тоже замерла на несколько ступенек выше меня и протянула руку, мне даже показалось, что она ждет, чтобы я помог ей спуститься, как иногда делал отец, когда ожидал ее у подножия лестницы. Но оказалось, она просто хотела обнять меня за плечи, и так, вместе, мы преодолели последние ступеньки. Потом она меня отпустила и, подойдя к стойке для шляп в другом конце холла, сказала:
— Вьюрок, я знаю, какими трудными были для тебя последние дни. Должно быть, у тебя такое ощущение, что весь мир рухнул. Для меня они тоже были очень трудными. Но ты должен делать то же, что и я: постоянно молиться Богу и не терять надежды. Надеюсь, ты помнишь молитвы, Вьюрок?
— Вьюрок, я знаю, какими трудными были для тебя последние дни. Должно быть, у тебя такое ощущение, что весь мир рухнул. Для меня они тоже были очень трудными. Но ты должен делать то же, что и я: постоянно молиться Богу и не терять надежды. Надеюсь, ты помнишь молитвы, Вьюрок?
— Да, помню, — ответил я весьма рассеянно.
— Очень печально, — продолжила мама, — что в этом городе время от времени похищают людей. Надо признать, это случается довольно часто, но во многих случаях — можно даже сказать, в большинстве — похищенные возвращаются целыми и невредимыми. Значит, нам нужно запастись терпением. Вьюрок, ты слушаешь?
— Конечно, слушаю. — К тому времени я уже повернулся к ней спиной и лежал на перилах, свесив руки.
Помолчав, мама добавила:
— Что мы должны ценить особо, так это то, что заниматься этим делом поручили лучшим сыщикам. Я с ними разговаривала, они полны оптимизма и считают, что решение скоро будет найдено.
— Но сколько времени на это понадобится? — угрюмо поинтересовался я.
— Мы должны запастись терпением, — повторила мама. — Нужно доверять сыщикам. Да, поиски требуют времени, но мы должны быть терпеливы. Тогда все в конце концов образуется и станет как прежде. Мы должны, не переставая, молиться и сохранять надежду. Вьюрок, ты молишься? Ты меня слышишь?
Я ответил не сразу, поскольку в тот момент как раз старался проверить, какую ступеньку смогу достать ногой, продолжая лежать на перилах. Потом спросил:
— А что, если сыщики слишком заняты? У них ведь столько других дел: убийства, ограбления… Они же не могут делать все одновременно.
Я услышал, что мама сделала несколько шагов ко мне, и, когда она заговорила вновь, тон ее был осторожным и выверенным:
— Вьюрок, о том, что сыщики «слишком заняты» не стоит даже говорить. Все в Шанхае, самые важные люди в нашей колонии, чрезвычайно озабочены папиным исчезновением и решительно настроены все выяснить. Я имею в виду таких джентльменов, как мистер Форестер. И мистер Кармайкл. Даже сам генеральный консул. Я знаю, они лично занимаются тем, чтобы вернуть папу домой как можно скорее целым и невредимым. Поэтому, Вьюрок, и речи не может быть о том, чтобы сыщики не сделали все от них зависящее. И они делают это сейчас, в этот самый момент. Ты понимаешь, Вьюрок, что инспектор Кун лично занимается расследованием? Да, лично инспектор Кун. Так что у нас есть все основания надеяться.
Тот разговор, судя по всему, произвел на меня впечатление, потому что, помнится, в течение нескольких дней после него я волновался заметно меньше. Даже по ночам, когда тревога имела обыкновение возвращаться, засыпая, я часто представлял, как шанхайские сыщики снуют по городу, все теснее сжимая кольцо вокруг похитителей. Иногда, лежа в темноте, прежде чем провалиться в сон, я мысленно плел замысловатые сюжеты: многие из них потом ложились в основу наших с Акирой игр.
Я вовсе не хочу сказать, будто в тот период мы с другом не играли ни во что, что не было бы связано с моим отцом; нередко мы часами предавались более традиционным фантазиям. Но стоило Акире почувствовать мою скованность или заметить, что в мыслях я далеко от игры, как он говорил:
— Старик, играем в спасение папы.
Сюжеты, связанные с моим отцом, как я уже сказал, имели бесконечное множество вариаций, но вскоре выстроилась основная линия. Моего отца держали в плену в доме за пределами сеттльмента. Его похитила банда, намеревавшаяся получить огромный выкуп. Менее значительные детали тоже менялись, пока не приобрели вполне определенный характер. Например, непреложным стал факт, что, несмотря на все ужасы китайского квартала, дом, в котором держали папу, был удобным и чистым. Я даже помню, как было достигнуто соглашение по этому пункту. К тому времени мы уже играли в новую игру раза два или три, причем роль легендарного инспектора Куна, чье красивое лицо и щеголеватая шляпа были нам хорошо известны по фотографиям в газетах, попеременно доставалась то Акире, то мне. В тот день мы снова самозабвенно погрузились в причуды воображения. Когда дело дошло до появления моего отца, Акира указал пальцем на меня, подразумевая, что папину роль должен исполнять я, и сказал:
— Ты привязан к стулу. Но я заартачился:
— Нет. Мой отец не привязан к стулу! Как он может все время оставаться привязанным?
Акира, который терпеть не мог, когда возражали против его вариантов развития действия, нетерпеливо повторил, что мой отец привязан к стулу и что я должен незамедлительно изобразить это, усевшись под деревом.
— Нет! — завопил я и попятился, однако не ушел из сада Акиры.
Помню, я просто стоял на краю лужайки, там, где кончались наши «джунгли», и тупо смотрел на ящерицу, взбиравшуюся по стволу вяза. Через несколько минут я услышал за спиной шаги Акиры и приготовился к ожесточенному спору. Но, к своему великому удивлению, повернувшись, увидел, что друг смотрит на меня с симпатией. Подойдя ближе, он ласково сказал:
— Ты прав. Папа не привязан. Он хорошо. Дом похитителей удобный. Очень удобный.
После этого именно Акира всегда проявлял заботу о том, чтобы мой отец в наших пьесах сохранял достоинство и пребывал в комфортных условиях. Похитители обращались с ним так, словно были его слугами, — приносили еду, напитки и газеты по первому требованию. Соответственно характеры похитителей смягчились; в конце концов оказалось, что они вовсе не злодеи, а просто люди, чьи семьи голодают. Как объяснили моему отцу, они искренне сожалели, что пришлось прибегнуть к столь радикальным методам, но им было невыносимо смотреть, как их дети умирают с голоду. То, что они делали, было плохо, они это понимали, но разве у них был выбор? Мистера Бэнкса они выбрали именно потому, что его доброта к бедствующим китайцам была хорошо известна, и только он был способен с пониманием отнестись к их действиям. На это мой отец, роль которого неизменно исполнял я, сочувственно вздыхал, но говорил, что, как бы ни была тяжела жизнь, преступление не имеет оправданий. А кроме того, вскоре неизбежно появится инспектор Кун со своими людьми, и похитителей арестуют, бросят в тюрьму, может, даже казнят. И какая же будет в этом польза для их родных?
Похитители — в исполнении Акиры — отвечали, что, как только полиция обнаружит их убежище, они сдадутся, пожелав мистеру Бэнксу всего самого доброго, после чего он благополучно вернется к своей семье. Но до тех пор они вынуждены делать все, чтобы их замысел осуществился. Потом они спрашивали моего отца, что он хотел бы съесть, и заказывали шикарный ужин из его любимых блюд, среди которых непременно присутствовали жареный филей, пастернак с маслом и вареная пикша.
Как я уже сказал, именно Акира всегда настаивал на этих атрибутах роскошной жизни, и именно он придумал множество других мелких, но важных деталей: из окна комнаты, где держали моего отца, поверх крыш открывался прекрасный вид на реку; кровать, на которой он спал, похитители украли для него из отеля «Палас», и она представляла собой чудо комфорта.
В определенный момент мы с Акирой становились сыщиками — хотя иногда играли и самих себя, — и после множества погонь, кулачных боев и перестрелок в похожих на муравейники китайских кварталах при любых поворотах сюжета все неизменно кончалось великолепной церемонией в Джессфилд-парке: последовательно изображая мою мать, моего отца, Акиру, инспектора Куна и меня самого, мы поднимались на якобы специально позволенную по этому случаю сцену, чтобы приветствовать восхищенную толпу, собравшуюся встретить нас. Такова была, как я уже сказал, основная канва пьесы, более или менее соответствовавшей той, что я снова и снова разыгрывал позднее в одиночестве, под моросящим дождем, в первые дни своего пребывания в Англии, когда, не зная, чем заняться, бродил по выгону возле дома своей тети, тихо бормоча за Акиру его реплики.
Прошло не меньше месяца со дня исчезновения моего отца, когда я наконец набрался мужества и спросил Акиру, что случилось с бутылочкой Лин Тиеня. У нас был перерыв в игре, мы сидели в тени клена на вершине холма и пили воду со льдом, которую Мэй Ли вынесла нам в двух пиалах. К моему облегчению, в ответе Акиры не было и тени укоризны.
— Ицуко поставить бутылочку на место, — ответил он.
Сестра таким образом оказала ему большую услугу, но с тех пор каждый раз, когда хотела заставить Акиру что-нибудь сделать, она угрожала открыть тайну родителям. Эта уловка, однако, ничуть не расстраивала моего друга.
— Она тоже входить в комнату. Так что она такая же плохая, как я. Она ничего не рассказать.
— Значит, ничего страшного не случилось, — обрадовался я.
— Ничего страшного, старик.
— Значит, ты не уедешь в Японию?
— Никакой Японии. — Он улыбнулся мне. — Я оставаться в Шанхае навсегда. — Потом он торжественно посмотрел на меня и спросил: — Если папа не найти, ты должен ехать в Англию?