Она пожала плечиками и прижала лошадку к щеке.
— Мне тоже было жаль. А теперь всё прошло. В жизни нужно смотреть только в будущее.
— Да. Кто бы это тебе ни сказал, он был в определенном смысле прав. Ладно, как хочешь. Забудь про свой сундук, но помни… — Я внезапно замолчал, не зная, что именно сказать.
— Что — помни?
— Да нет, ничего. Просто помни: если тебе захочется поделиться со мной чем-нибудь, что тебя тревожит, я всегда рядом.
Хорошо, — весело ответила она.
По дороге к дому я оглянулся и увидел, что она снова бродит по саду, заставляя лошадку совершать воображаемые прыжки в воздухе.
Дать Дженнифер подобное обещание отнюдь не было проявлением легкомыслия с моей стороны. В тот момент я был искренне готов исполнить его, к тому же со временем моя привязанность к Дженнифер только возросла. Но вот настал день, когда я собирался ее покинуть, и теперь даже не знаю, насколько долгой окажется наша разлука. Вполне вероятно, я преувеличиваю зависимость Дженнифер от меня. Более того, если все пойдет хорошо, я могу вернуться в Лондон еще до начала ее следующих школьных каникул, так что она не успеет толком заметить моего отсутствия. И тем не менее вынужден был сообщить мисс Гайвенс, когда она вчера вечером без всяких эмоций спросила меня об этом, что моя поездка может продлиться гораздо дольше. Эта неопределенность свидетельствует о моих жизненных предпочтениях, и, уверен, Дженнифер не замедлит сделать выводы. Какую бы бодрую гримаску она ни изобразила, я-то знаю, что она воспримет мое решение как предательство.
Нелегко объяснить, как я к этому пришел. Могу лишь сказать, что это началось несколько лет назад — задолго до появления в моем доме Дженнифер. Меня начало посещать смутное ощущение, будто некоторые люди осуждают меня, но я пытался побороть его. Забавно: эта мысль возникала у меня чаще всего в обществе тех, кто наверняка больше других ценил мои успехи. Скажем, беседуя за ужином с каким-нибудь государственным деятелем, полицейским чином или даже с клиентом, я бывал неприятно поражен холодностью рукопожатия, незначительной репликой, оброненной меж любезностей, вежливой глухотой собеседника именно в тот момент, когда я ожидал бурных изъявлений благодарности. Дошло до смешного: в подобных случаях я принимался лихорадочно вспоминать, не обидел ли когда-либо ненароком этого человека, но в конце концов пришел к выводу, что такая реакция связана с общим восприятием моей персоны.
То, о чем я толкую, довольно неопределенно, и трудно привести конкретные примеры для иллюстрации. Но думаю, все же можно сослаться на странный разговор, который состоялся у меня прошлой осенью в темной аллее неподалеку от деревушки Коринг, в Сомерсете, с инспектором полиции из Эксетера.
Я расследовал тогда одно из самых жестоких в моей практике преступлений. В деревню я прибыл лишь через четыре дня после того, как в этой самой аллее были обнаружены тела детей и непрекращающиеся дожди успели превратить канаву, в которой их нашли, в сплошной грязевой поток. Поиск каких бы то ни было достоверных улик был чрезвычайно затруднен. Тем не менее к тому моменту, когда я услышал за спиной шаги инспектора, у меня уже сложилось совершенно ясное представление о том, что здесь произошло.
— В высшей степени гнусное дело, — констатировал я, когда он приблизился.
— Мне дурно становится, когда я об этом думаю, мистер Бэнкс, — признался инспектор. — Просто дурно.
До этого я сидел на корточках, изучая кусты, но теперь поднялся, и мы стояли лицом друг к другу под нескончаемым моросящим дождем.
— Знаете, сэр, — сказал инспектор, — сейчас я сожалею, что не стал плотником, как хотел мой отец. Искренне сожалею. После того как увидел это, жалею по-настоящему.
— Согласен, это ужасно. Но нельзя отчаиваться. Мы обязаны позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Он сокрушенно вздохнул:
— Я пришел, чтобы спросить вас, сэр, составили ли вы уже представление об этом деле. Потому что, видите ли… — Подняв голову, он взглянул на сочащиеся дождевыми каплями кроны деревьев, потом продолжил с надрывом: — Видите ли, мое собственное расследование привело меня к определенному выводу. Выводу, который вызывает у меня отвращение.
Я угрюмо кивнул и сказал с горечью:
— Боюсь, вывод ваш правилен. Если четыре дня назад все это казалось самым чудовищным преступлением, какое только можно вообразить, то сейчас можно утверждать: правда еще более ужасна.
— Как такое вообще возможно, сэр? — Инспектор страшно побледнел. — Как могут случаться подобные вещи? Даже после стольких лет службы я никак не могу этого понять… — Он замолчал и отвернулся.
— Это и впрямь шокирует: словно мы с вами заглянули в черную бездну, — тихо сказал я, — но, увы, у нас нет выбора.
— Ну, если бы речь шла о каком-нибудь сумасшедшем прохожем, я бы мог еще как-то понять. Но это!.. Я просто отказываюсь верить.
— Боюсь, придется, — сказал я. — Мы должны признать: случилось именно то, что случилось.
— Вы в этом уверены, сэр?
— Полностью.
Он смотрел на ряд домов, видневшихся вдалеке, за простиравшимся перед нами полем.
— Я хорошо понимаю, что в подобные минуты человек чувствует себя совершенно обескураженным, — добавил я. — Но если позволите заметить, хорошо, что вы не последовали совету отца. Ведь такие люди, как вы, инспектор, — редкость. И мы, кому выпало на долю бороться со злом, мы… как бы это лучше выразиться? Мы — шнур, который скрепляет планки деревянных жалюзи. Если мы окажемся недостаточно прочными, все рассыплется. Инспектор, очень важно, чтобы вы продолжили работу.
Он помолчал еще, а когда снова заговорил, я был ошеломлен жесткостью его интонации:
— Я лишь маленький человек, сэр. Поэтому останусь здесь и сделаю все, что смогу. Я приложу все силы к борьбе со змеем. Но эта тварь многоголова. Вы отрубаете одну голову — на ее месте вырастают три новые. Вот как это мне представляется, сэр. Становится все хуже и хуже. С каждым днем. То, что случилось здесь, эти бедные дети… — Он повернулся ко мне, и я увидел его перекошенное гневом лицо. — Я лишь маленький человек, — повторил он. — Если бы обладал большим влиянием… — тут он осуждающе, в этом не было никаких сомнений, посмотрел мне прямо в глаза, — если бы я обладал большим влиянием, уверяю вас, сэр, я бы не колебался. Я вырвал бы его сердце.
— Вырвали бы его сердце?
— Да, сердце змея. Вот что я сделал бы. К чему тратить драгоценное время, отрубая его многочисленные головы? Я бы немедленно отправился туда, где спрятано его сердце, и растоптал раз и навсегда, пока… пока… — Ему не хватало слов, и он замолчал.
Не помню точно, что я ему ответил. Вероятно, пробормотал нечто вроде:
— Что ж, это было бы весьма похвально. — И отвернулся.
Был еще один случай, прошлым летом, когда я посетил Королевское географическое общество, чтобы послушать лекцию Х. Л. Мортимера. Выдался очень теплый вечер. Аудитория, насчитывавшая около сотни человек, состояла из персонально приглашенных лиц, представлявших разные слои общества. Среди прочих я узнал некоего лорда — члена либеральной партии и знаменитого оксфордского историка. На протяжении более чем часовой лекции профессора Мортимера публика продолжала прибывать. Лекция на тему «Представляет ли нацизм угрозу для христианства?» была полемической попыткой доказать, что всеобщее избирательное право опасно ослабило роль Британии в международных делах. Когда в конце предложили задавать вопросы, в аудитории вспыхнул ожесточенный спор — не по поводу высказанных профессором Мортимером идей, а по поводу вступления немецких войск в Рейнскую область. Нашлись как страстные хулители, так и страстные защитники Германии, но я был настолько измотан неделями напряженной работы, что даже не пытался следить за ходом дискуссии.
Наконец нас пригласили перейти из лекционного зала в соседнее помещение, чтобы освежиться напитками. Эта комната оказалась явно мала для такого количества приглашенных, и когда я появился в ней, — а я, разумеется, вошел в числе последних, — люди стояли в ужасной тесноте. Как сейчас вижу картинку: полные женщины в передниках, яростно расталкивая гостей, пробиваются через толпу с подносами, уставленными бокалами с хересом, а серые, похожие на птиц профессора, разбившись на пары, о чем-то беседуют, слегка откинув головы, чтобы держаться на некотором расстоянии друг от друга. Я счел невозможным долее оставаться в такой тесноте и стал пробираться к выходу, когда кто-то вдруг тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел улыбающегося Кэнона Морли, священника, оказавшего мне неоценимую услугу в расследовании недавнего дела, так что мне не оставалось ничего иного, как остановиться и вступить с ним в беседу.
— Какой восхитительный вечер! — сказал он. — Поистине я получил пищу для размышлений.
— Какой восхитительный вечер! — сказал он. — Поистине я получил пищу для размышлений.
— Да, очень интересно.
— Но должен сказать, мистер Бэнкс, заметив вас в зале, я очень надеялся, что и вы что-нибудь скажете.
— К сожалению, я сегодня очень устал. А кроме того, тут многие, похоже, знают о предмете гораздо больше, чем я.
— Ах, ерунда, ерунда! — рассмеялся он и похлопал меня по манишке. Потом наклонился поближе — возможно, кто-то, проходивший сзади, просто подтолкнул его, — так что наши лица оказались всего в нескольких дюймах одно от другого, и сказал: — Если говорить откровенно, меня немного удивило, что вы не испытали потребности вмешаться. Все эти разговоры о кризисе в Европе… Вы ссылаетесь на усталость, вероятно, просто из вежливости. И тем не менее я удивлен, что вы оставили все это без ответа.
— Оставил без ответа?
— Я хочу сказать, простите великодушно, что кое для кого из собравшихся здесь сегодня господ вполне естественно рассматривать Европу как эпицентр водоворота событий. Но вы-то, мистер Бэнкс! Вы-то, разумеется, знаете правду. Вам известно, что на самом деле нынешний кризис берет начало совсем в другом месте.
Я неуверенно посмотрел на него и сказал:
— Простите, сэр, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Да будет вам, будет. — Он понимающе улыбнулся. — Вам это известно лучше, чем кому бы то ни было из здесь присутствующих.
— Но, сэр, я действительно понятия не имею, почему вы считаете, будто мне в этом смысле известно нечто особое. Да, за минувшие годы я расследовал немало преступлений, и, возможно, у меня есть общее представление о механизмах проявления зла. Но насчет того, как сохранить баланс сил, как разрядить жестокий конфликт амбиций в Европе, на этот счет, боюсь, у меня нет сколько-нибудь стройной теории.
— Нет теории? Возможно. — Кэнон Морли не переставал улыбаться. — Но зато у вас есть, если можно так выразиться, особые отношения с тем, что, по сути дела, является источником всех наших нынешних тревог. Бросьте, дорогой мой! Вы прекрасно знаете, о чем я! Вам отлично известно, что этот тайфун зародился вовсе не в Европе, а на Востоке. В Шанхае, если быть точным.
— В Шанхае, — запинаясь, повторил я. — Да, вероятно… Полагаю, в этом городе действительно существуют определенные проблемы.
— Вот именно: проблемы. И тому, что некогда было проблемой локальной, позволили разрастись. С годами этот яд распространился по всему миру, пропитал всю нашу цивилизацию. Но вам-то об этом незачем напоминать.
— Полагаю, вы согласитесь, сэр, — сказал я, не стараясь далее скрывать своего раздражения, — что многие годы я усердно трудился, желая сдерживать расползание преступности и зла везде, где эти явления себя обнаруживали. Но разумеется, возможности мои ограничены. Относительно того, что происходит в столь отдаленных местах… Вы, сэр, безусловно, не можете ожидать от меня…
— Ах, оставьте! Будет вам!
Я почувствовал, что теряю терпение, но как раз в этот момент, протиснувшись сквозь толпу, к моему собеседнику подошел поздороваться другой священник. Кэнон Морли представил нас друг другу, однако очень скоро я воспользовался каким-то предлогом и удалился.
Было и еще несколько подобных эпизодов, возможно, не столь ярких, тем не менее повторявшихся на протяжении довольно долгого времени и подталкивавших меня в определенном направлении. И разумеется, была встреча с Сарой Хеммингз на свадьбе у Дрейкоутсов.
Глава 11
С тех пор минуло больше года. Я сидел в церкви на задней скамье — до появления жениха оставалось еще несколько минут, — когда увидел, как со стороны противоположного нефа вошли Сара с сэром Сесилом Медхэрстом. Разумеется, нельзя было сказать, что сэр Сесил заметно постарел с тех пор, как я видел его на приеме фонда Мередита; но и слухи о том, что он неправдоподобно помолодел, женившись на Саре, оказались преувеличением. Тем не менее, бодро приветствуя своих знакомых, он выглядел весьма довольным. Поговорить с Сарой мне довелось только после окончания церемонии. Прохаживаясь по церковному двору среди весело болтавших гостей, я остановился полюбоваться клумбой. Сара внезапно оказалась рядом.
— Ну, Кристофер, — сказала она, — вы, пожалуй, единственный, кто еще не сделал мне комплимента по поводу моей шляпки. Мне ее соорудила Селия Матесон.
— Шляпка великолепна. В самом деле, весьма впечатляет. А как вы поживаете?
Мы давно не встречались и теперь с удовольствием прогуливались, вежливо беседуя. Когда мы остановились, я спросил:
— А как сэр Сесил? Выглядит он, надо признать, очень бодрым.
— О, он в великолепной форме! Кристофер, вы можете мне ответить: то, что я вышла за него замуж, шокировало людей?
— Шокировало? Нет, что вы. С какой стати?
— Ну, он ведь настолько старше меня. Нам, разумеется, этого никто не скажет. Но вы можете мне признаться. Люди были в шоке, правда?
— Насколько я помню, все были в восторге. Ну конечно, немного удивлены. Все случилось так неожиданно. Однако, поверьте, все были в восторге.
— Что ж, это лишь подтверждает то, чего я боялась. Все считали меня старой девой. Вот почему наш брак никого не шокировал. Случись это несколькими годами раньше, все пришли бы в ужас.
— Ну, понимаете ли…
Заметив мое замешательство, Сара рассмеялась и тронула меня за руку.
— Кристофер, вы такой милый! Не волнуйтесь. Выкиньте это из головы. Знаете, вы должны нас навестить. Сесил вспоминает о встрече с вами тогда, на банкете. Он был бы рад снова повидать вас.
— Буду счастлив.
— Ах, только, похоже, теперь на это уже не осталось времени. Мы, знаете ли, уезжаем. Через восемь дней отправляемся морем на Восток.
— Вот как? Надолго?
— На несколько месяцев. А может, и лет. Тем не менее вы должны обязательно навестить нас, когда мы вернемся.
Вероятно, при этом известии я несколько опешил и не нашел, что ответить. Но, заметив как раз в тот момент на другом конце лужайки жениха и невесту, Сара сама переменила тему:
— Ну, не прелестная ли они пара? Так подходят друг другу! — Она несколько секунд мечтательно смотрела на молодых, потом добавила: — Я только что спросила их, каким они видят свое будущее. И Элисон ответила, что они хотят купить маленький домик в Дорсете, чтобы безвыездно жить в нем долгие годы. Во всяком случае, до тех пор, пока не вырастут дети, а у них самих не начнут седеть волосы и не появятся морщины. Вы не находите, что это восхитительно? Как я хочу, чтобы их мечта сбылась! И какое это чудо, что они встретились вот так, случайно.
Она долго, словно загипнотизированная, смотрела на новобрачных, а когда, наконец, снова переключила внимание на меня, мы поболтали еще несколько минут, обменявшись новостями об общих друзьях. Потом к нам кто-то присоединился, и через некоторое время я отошел.
Мне предстояло еще раз встретиться с Сарой, в тот же день, позже, в деревенской гостинице с видом на Саут-Даунс[7], где устраивали прием. День клонился к вечеру, солнце опускалось к горизонту. К тому времени выпито было уже немало. Помню, я шел по холлу гостиницы мимо разбившихся на группки взъерошенных гостей, тут и там рассевшихся на диванах или стоявших у стен, и, выйдя на продувавшуюся ветром террасу, заметил Сару, которая, опершись о перила, смотрела на живописный пруд. Я направился было к ней, но услышал позади голос и, обернувшись, увидел догонявшего меня коренастого краснолицего мужчину. Запыхавшись, он схватил меня за руку и, очень серьезно глядя мне в глаза, сказал:
— Послушайте, я все время наблюдал. Я видел, что случилось, я заметил их еще раньше. Это позор, и как брат жениха я хочу принести вам свои извинения. Эти пьяные олухи… я не знаю, кто они. Простите, приятель, вы, должно быть, очень расстроились.
— Ах, не волнуйтесь вы так, пожалуйста. — Я весело рассмеялся. — Я ничуть не обижен. Они выпили немного лишнего и просто веселились.
— Они вели себя как дикари. Вы — такой же гость, как они, и если они не умеют вести себя прилично, им придется уйти.
— Послушайте, вы что-то неправильно поняли. Они ничего дурного не имели в виду. Во всяком случае, я ничуть не считаю себя оскорбленным. Надо же дать людям иногда повеселиться.
— Но они приставали к вам весь день. Это началось еще в церкви. На свадьбе моего брата я не потерплю такого поведения. Я намерен разобраться во всем прямо сейчас, немедленно. Пойдемте со мной, старина, и выясним, по-прежнему ли они находят вас таким забавным.
— Нет, вы не понимаете. В сущности, меня их шутка развеселила так же, как их самих.
— А вот я не желаю этого терпеть! В наши дни подобное происходит слишком часто. И все чаще это сходит с рук наглецам. Но только не на свадьбе моего брата! Ну же, давайте идите за мной.
Он тянул меня за руку, и я видел, как на лбу у него выступают капельки пота. Не знаю, что бы я сделал в следующий момент, но тут к нам подошла Сара с коктейлем в руке и сказала краснолицему: