Он тянул меня за руку, и я видел, как на лбу у него выступают капельки пота. Не знаю, что бы я сделал в следующий момент, но тут к нам подошла Сара с коктейлем в руке и сказала краснолицему:
— Ах, Родерик, ты все неправильно понял! Те люди — Друзья Кристофера. Если бы он хоть сколько-нибудь на них рассердился, ты бы это сразу заметил. Кристофер вполне в состоянии сам устроить кому-то головомойку. Если хочешь знать, он в мгновение ока может заставить их дрожать от страха или есть с его руки — как пожелает. Поэтому, Родерик, иди. Иди и веселись.
Краснолицый субъект посмотрел на меня с особым уважением и смущенно протянул руку.
— Я брат Джейми, — представился он. — Рад с вами познакомиться. Если могу быть чем-нибудь вам полезен, прошу, не стесняйтесь. Извините, если вышло какое-то недоразумение. Ну ладно, не буду вам мешать.
Он скрылся в доме, мы проводили его взглядами, потом Сара сказала:
— Ну, Кристофер, почему бы нам немного не поболтать? Отпив из бокала, она направилась к балюстраде. Я последовал за ней.
— Спасибо вам, — выдавил я наконец.
— Ах, это! Это входит в стоимость обслуживания. Кристофер, что с вами весь день происходит?
— Да так, ничего особенного. Просто я размышлял. Вспоминал тот вечер и прием в честь сэра Сесила. Интересно, познакомившись с ним тогда, вы предполагали, что когда-нибудь…
— Ах, Кристофер, — прервала меня Сара, и я заметил, что она немного пьяна, — вам я скажу. Вам я могу сказать. Когда я в тот вечер познакомилась с Сесилом, он меня очаровал. Но честное слово, я ни о чем таком не думала. Это случилось гораздо позже, через год, а может быть, даже больше. Да, вам я расскажу все, вы такой чудесный друг. Меня пригласили тогда на вечеринку, и там все говорили о Муссолини. Кое-кто из мужчин утверждал, что это уже не шутки, что наверняка снова будет война, еще более ужасная, чем предыдущая. И вот тогда всплыло имя Сесила. Кто-то сказал, в наши времена нужны такие люди, как он, такой человек не должен отходить от дел, ведь у него есть еще порох в пороховницах. Потом кто-то добавил, что Сесил — самый подходящий человек для великой миссии, но ему возразили: нет, это, мол, несправедливо по отношению к нему, он слишком стар, все его сверстники уже на заслуженном отдыхе, и у него нет теперь даже жены. И тогда меня осенило. Я подумала: что ж, даже такой великий человек, при всех его выдающихся достижениях, в ком-то нуждается. В ком-то, кто поможет ему на излете карьеры мобилизовать все силы для последнего великого рывка.
Сара замолчала, поэтому я спросил:
— И сэр Сесил, надо полагать, согласился с вами?
— Я могу быть весьма убедительной, когда хочу, Кристофер. А кроме того, он говорит, что влюбился в меня с первого взгляда, еще там, на банкете.
— Как это мило!
Внизу, на траве, чуть поодаль, несколько гостей резвились вокруг пруда. Я заметил, что один мужчина с выбившимся из-под пиджака жестко накрахмаленным воротничком рубашки охотится за утками. Помолчав, я сказал:
— Что касается этого «последнего рывка» сэра Сесила, призванного увенчать его карьеру… Что конкретно вы для него придумали? Не из-за этого ли вы уезжаете на несколько месяцев?
Сара глубоко вздохнула и устремила на меня очень серьезный взгляд.
— Кристофер, уж вам-то ответ должен быть хорошо известен.
— Если бы я знал ответ…
— О, ради Бога, не надо! Разумеется, мы едем в Шанхай.
Трудно описать, что я почувствовал, услышав это. Возможно, все же удивился немного. Но более всего, помнится, испытал облегчение. У меня возникло странное ощущение, будто все эти годы, начиная с нашей первой встречи в клубе «Чарингуорт», какая-то часть моей души жила в ожидании этого момента, что в определенном смысле наша дружба с Сарой была движением к этой точке, и вот наконец мы здесь. Несколько слов, которыми мы обменялись сразу после того, прозвучали на удивление знакомо, словно мы много раз репетировали их.
— Сесил хорошо знает этот регион, — сказала Сара, — и считает, что способен помочь политикам кое в чем разобраться. Он полагает, что обязан туда поехать. Вот мы и едем. На следующей неделе. У нас уже упакован почти весь багаж.
— Ну что ж, в таком случае желаю сэру Сесилу, желаю вам обоим успешного выполнения миссии в Шанхае. Вы в это верите? Мне кажется, да.
— Разумеется. Разумеется, я в это верю. Я ждала чего-то подобного много лет. Я так устала от Лондона и от… от всего этого! — Она махнула рукой в сторону дома. — Я ведь не молодею, и порой мне казалось, что мой час никогда не пробьет. Но вот оно: мы едем в Шанхай… Эй, Кристофер, в чем дело?
— Полагаю, это для вас ничего не значит, — ответил я, — но все же скажу. Видите ли, я сам всегда хотел вернуться в Шанхай. Чтобы… чтобы выяснить там кое-какие вопросы. Да, я думал об этом всегда.
Сара помолчала немного, глядя на закат, потом повернулась ко мне с очень печальной улыбкой, в которой прочитывался легкий упрек. Протянув руку, она ласково коснулась моей щеки, после чего снова обратилась к закату.
— Может быть, Сесил решит все вопросы в Шанхае быстро, — сказала она. — А может, нет. В любом случае мы скорее всего пробудем там долго. Если то, что вы сказали, правда, мы, вполне вероятно, увидимся там, Кристофер. Да?
— Да — ответил я. — Конечно.
Больше до отъезда Сары мы не встречались. Если она тогда имела полное право упрекнуть меня за то, что я тянул столько лет, то насколько же еще более справедливым будет ее разочарование, не начни я действовать и теперь! Ведь совершенно очевидно: каких бы успехов ни добился сэр Сесил в Шанхае за те месяцы, что минули с начала вторжения, решение проблемы еще даже не просматривается. Напряжение во всем мире продолжает возрастать. Умные люди сравнивают нашу цивилизацию со стогом сена, к которому со всех сторон поднесены зажженные спички. А я все еще прозябаю здесь, в Лондоне. Но теперь, после получения вчерашнего письма, можно сказать, последние фрагменты головоломки легли на свои места. Безусловно, пришло время мне самому отправиться в Шанхай и — после всех этих лет — «умертвить змея», как призывал добропорядочный инспектор из Эксетера.
Но за это придется кое-чем заплатить. Сегодня утром, как и вчера, Дженнифер ездила по магазинам, чтобы купить вещички, которые, по ее словам, были совершенно необходимы для нового школьного семестра. Уезжая, девочка выглядела взволнованной и счастливой — она еще ничего не знала о моих планах и о том, что мы с мисс Гайвенс обсуждали накануне вечером.
Я позвал гувернантку в гостиную, и мне трижды пришлось попросить ее сесть, прежде чем она наконец опустилась в кресло. Вероятно, она догадывалась, о чем пойдет речь, и боялась, что, если она при этом будет сидеть, все будет смахивать на заговор. Я постарался как можно подробнее объяснить ей суть дела, чтобы она прониклась его важностью и, более того, поняла, что я вовлечен в него уже много-много лет. Мисс Гайвенс слушала абсолютно невозмутимо и, когда я замолчал, задала всего один простой вопрос: как долго я буду отсутствовать? Кажется, я довольно продолжительное время пытался донести до нее, почему в таких делах невозможно установить точные рамки. Насколько помню, она сама прервала меня в конце концов, чтобы кое о чем спросить, и мы в течение нескольких минут обсуждали разные практические детали, связанные с моим предстоящим отъездом. И только после того, как мы исчерпали все проблемы и она встала, чтобы уйти, я сказал:
— Мисс Гайвенс, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что, несмотря на все ваши усилия, мое отсутствие вскоре создаст для Дженнифер немалые трудности. Но понимаете ли вы, что в более отдаленной перспективе, несомненно, в наших общих интересах — моих и Дженни, — чтобы я последовал плану, который набросал для себя. В конце концов, сможет ли Дженнифер любить и уважать опекуна, который, как ей станет известно, в решающий момент не исполнил долга, к коему был призван? Чего бы девочка ни хотела в настоящий момент, повзрослев, она станет презирать меня.
И что хорошего будет в этом для нас обоих?
Мисс Гайвенс, неотрывно глядя на меня, ответила:
— В том, что вы говорите, есть резон, мистер Бэнкс. — И добавила: — Но она все равно будет скучать.
— Да. Да, я знаю. Но, мисс Гайвенс, разве вы не понимаете? — Здесь я, должно быть, слегка повысил голос. — Неужели вы не понимаете, как накалилась обстановка? Мир погружается в пучину. Я должен ехать.
— Разумеется, мистер Бэнкс.
— Мне очень жаль. Простите меня. Что-то я слишком разнервничался. У меня сегодня вообще был трудный день.
— Вы хотите, чтобы я ей все рассказала? — спросила мисс Гайвенс.
Я задумался, потом покачал головой:
— Нет, я сам с ней побеседую. Выберу подходящий момент и побеседую. Был бы вам признателен, если бы вы не говорили с ней о моем отъезде до тех пор, пока я не сообщу ей об этом.
Я собирался все рассказать Дженнифер утром. Но, поразмыслив, решил, что это преждевременно — незачем портить приподнятое настроение, в котором она пребывает в преддверии нового школьного семестра. Лучше отложить разговор и навестить ее как-нибудь в школе, когда я закончу все приготовления. Дженнифер — исключительно сильная духом девочка, и нет никаких оснований предполагать, что известие о моем отъезде повергнет ее в уныние.
Тем не менее не могу без грусти вспоминать теперь тот двухлетней давности зимний день, когда я впервые приехал в школу Святой Маргариты. Я проводил расследование неподалеку, а Дженнифер тогда только начала учиться там, и я решил заехать посмотреть, все ли у нее в порядке.
Школа располагается в большом доме, окруженном несколькими акрами земли. Позади дома лужайка уступами спускается к озеру. Быть может, именно из-за озера все четыре раза, когда я приезжал в школу, по усадьбе стелился туман. По всей территории свободно разгуливают гуси, и все-таки лишенные воображения садовники разбивают клумбы в самых неподходящих, даже болотистых местах. В целом атмосфера здесь весьма строгая, хотя учительницы, по крайней мере те, которых я видел, казались весьма отзывчивыми.
Помню, в тот день некая мисс Наттинг, добрая женщина лет пятидесяти с небольшим, вела меня по промозглым школьным коридорам и, вдруг остановившись, увлекла в боковую нишу. Там, понизив голос, она сказала:
— Учитывая все обстоятельства, мистер Бэнкс, девочка, как и ожидалось, начинает привыкать. Поначалу каждый, разумеется, испытывает трудности, поскольку остальные девочки все еще воспринимают ее как новенькую, и среди них есть две-три, способные порой даже проявлять жестокость. Но я уверена, к следующему семестру все это будет позади.
Дженнифер ждала меня в большой комнате со стенами, обшитыми дубовыми панелями. В камине тлело полено. Учительница оставила нас одних. Стоя перед камином, Дженнифер как-то робко улыбалась.
— Не очень-то хорошо здесь топят, — сказал я, растирая холодные ладони и подходя ближе к камину.
— Это еще что! Ты бы знал, как холодно у нас в спальнях. На простынях сосульки висят! — Она немного нервно рассмеялась.
Я сел в кресло возле огня, но Дженнифер продолжала стоять. Я боялся, что девочка будет чувствовать себя неловко, встречаясь со мной в непривычной обстановке, но вскоре она уже беззаботно щебетала о своих занятиях бадминтоном, о девочках, которые ей нравятся, о еде, по ее словам, состоявшей из «тушенки, тушенки и снова тушенки».
— Когда попадаешь в новое место, — вставил я, — порой бывает трудновато привыкнуть. Они тут не… нападают на тебя всем скопом, не обижают?
— Нет, что ты! — ответила она. — Ну, дразнят, конечно, иногда немного, но они не хотят меня обидеть. Они все очень славные девочки.
Мы проговорили минут двадцать, потом я встал, достал из чемоданчика и вручил ей привезенную с собой картонную коробку размером приблизительно с обувную.
— Ой, что это?! — с любопытством воскликнула Дженнифер.
— Дженни, это не… это нельзя назвать подарком. Она уловила предупреждение в моем голосе и посмотрела на коробку с внезапной тревогой.
— Тогда что же это? — спросила она.
Открой и посмотри сама.
Я наблюдал, как она снимает с коробки крышку и заглядывает внутрь. Выражение ее лица при этом ничуть не изменилось. Засунув руку в коробку, она дотронулась до того, что лежало внутри.
— К сожалению, это все, что я смог добыть. Как мне удалось выяснить, твой сундук не утонул в море, а был украден с лондонского склада вместе с четырьмя другими. Я сделал все, что мог, но, судя по всему, воры просто уничтожили то, что не смогли продать. Из одежды я не нашел ничего. Только вот эти вещицы.
Достав из коробки браслет, она внимательно изучала его, словно искала следы повреждений, потом, положив его обратно, взяла пару крохотных колокольчиков и так же внимательно стала рассматривать их. Потом закрыла коробку и взглянула на меня.
— Дядя Кристофер, какой ты добрый! — тихо произнесла она. — У тебя ведь так мало свободного времени.
— Это нисколько меня не затруднило. Жаль только, что не удалось спасти больше.
— Ты очень добрый.
— Ну что ж, наверное, тебе нужно возвращаться на урок географии. Я приехал в неподходящий момент.
Еще некоторое время она продолжала стоять неподвижно, глядя на коробку, которую держала в руках, потом сказала;
— Здесь, в школе, иногда забываешь. Ну, иногда. Начинаешь вместе с остальными девочками считать дни, оставшиеся до каникул, до того времени, когда снова увидишься с мамой и папой.
Даже в той обстановке мне было все еще удивительно слышать, как она говорит о родителях. Я ожидал, что Дженнифер добавит что-нибудь еще, но она молчала, просто смотрела так, словно только что задала мне вопрос. И в конце концов я сказал:
— Знаю, порой бывает очень трудно. Кажется, весь окружавший тебя мир внезапно обрушился. Но я должен кое-что сказать тебе, Дженни. Ты отлично умеешь складывать осколки в единое целое. Тебе это действительно прекрасно удастся. Понимаю, новая картинка никогда не бывает точно такой, какой была старая, но знаю также, что тебе свойственно идти вперед и строить для себя счастливое будущее. А я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе. Я хочу, чтобы ты это знала.
— Спасибо, — сказала она. — И за это, — взглядом она указала на коробку, — тоже спасибо.
Насколько помню, так закончилась в тот день наша встреча. Удаляясь от относительного тепла камина, мы пересекли продуваемую сквозняком комнату и вышли в коридор. Я смотрел ей вслед, пока она шла к классу.
Два года назад, в тот зимний день, мне и в голову не могло прийти, что мои слова окажутся правдой. Когда я в следующий раз приеду в школу Святой Маргариты, чтобы попрощаться, наше свидание вполне может состояться в той же продуваемой сквозняком комнате, у того же камина. Если так, то тем хуже для меня, ибо маловероятно, чтобы Дженнифер не помнила нашу предыдущую встречу там же. Но она умная девочка и, каковы бы ни были ее чувства, сумеет понять все, что я ей скажу. Вероятно, она даже быстрее, чем ее няня вчера, осознает важность моей миссии и будет искренне радоваться моему выбору, — ведь я принял вызов и не уклонился от ответственности.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Отель «Китай», Шанхай, 20 сентября 1937 года
Глава 12
Те, кто путешествует по арабским странам, часто отмечают, что местные жители во время разговора слишком близко придвигаются к собеседнику, чем приводят иностранцев в замешательство. Разумеется, это всего лишь местный обычай, отличающийся от нашего, и всякий широко мыслящий человек очень быстро перестает замечать неудобство. Я постоянно напоминал себе, что должен так же относиться к тому, что за три недели пребывания в Шанхае стало для меня источником постоянного раздражения, а именно: здесь все, похоже, считали своим долгом при первой возможности заслонить мне панораму. Стоило войти в комнату или выйти из машины, как кто-нибудь, широко улыбаясь, непременно вырастал прямо передо мной, загородив все поле зрения и лишив возможности видеть что-либо вокруг. Нередко виновником оказывался сам хозяин дома или тот, кто меня в данный момент сопровождал; а уж если кто-то из них и не успел сделать этого, недостатка в зеваках, готовых немедленно исправить положение, никогда не бывало. Насколько я успел заметить, представители всех национальностей, составляющие местную общину — англичане, китайцы, французы, американцы, японцы, русские, — вполне усвоили и с одинаковым рвением исполняли вышеозначенный ритуал, откуда следует неотвратимый вывод: этот обычай — уникальное достояние международного шанхайского сеттльмента, единственно способное сокрушить все здешние расовые и классовые барьеры.
Мне понадобилось довольно много времени, чтобы осмыслить эту местную эксцентричную особенность и понять: именно она лежала в основе дезориентации, которая грозила полностью обескуражить меня в первые дни после приезда. Теперь, хоть меня это порой по-прежнему жутко раздражает, я уже не воспринимаю попытки заслонить мне обзор как нечто, заслуживающее серьезного внимании. Кроме того, я обнаружил другую, полезную шанхайскую привычку облегчать себе жизнь: здесь считается вполне позволительным на удивление грубо расталкивать людей, чтобы проложить себе дорогу. Сам я пока не сумел заставить себя подключиться к подобной практике, однако неоднократно имел возможность наблюдать, как изысканные дамы на светских раутах весьма решительно толкаются, ни у кого не вызывая при этом осуждения.
На второй день своего пребывания здесь, войдя вечером в бальный зал отеля «Палас», располагающийся в пентхаусе, и, не успев еще приспособиться ни к той, ни к другой забавной местной привычке, я несколько раз по ходу вечера оказывался на грани нервного срыва из-за того, что мне тогда еще представлялось следствием чрезмерной перенаселенности международного сеттльмента. Едва я вышел из лифта и увидел шикарный ковер, устилавший пол коридора, вдоль которого выстроились швейцары-китайцы, как прямо передо мной выросла мощная фигура одного из хозяев вечера — мистера Макдоналда, сотрудника Британского консульства.