Естественно, я вписал роль и для маленькой девочки, постоянно срывающей замыслы злодеев своей непосредственностью, которая Насте давалась довольно легко. В белом старинном платье и в шляпе с бантом, с собачкой на поводке (пудель нашей гримерши), она постоянно появлялась там, где не надо, срывая замыслы врагов. Настьке с ее характером, в общем-то упрямым и вредным, роль пришлась по душе — хихикала, потирала ладошки. Роль мальчика-злодея, передающего записки нехороших людей, отдал Тимке. Тщедушный альбинос (по сценарию — Альберт), упоенный злодейской ролью, несся со спецзаданием, и тут на пути его встала Настя (по сценарию — Липа). Обстановка, прямо сказать, накалилась. Ванты гудели. Настя с собачкой возникла перед юным злодеем. Настька кокетничала, как взрослая, крутя?????????? перед собой пестрый зонтик из рисовой соломки. Песик, принадлежавший гримерше, вжился в роль и рычал на классового врага (хотя все они были из правящего класса, но по разные стороны баррикад). Тимка — и так весь белый — окончательно побелел. Дело в том, что в группе неуклюжую нашу Настю любили, болтали с ней. А Тимку с его вымогательской политикой все не любили, и он такое отношение к себе чувствовал. И тут, окончательно распсиховавшись, схватил песика в охапку, выдернул из руки оторопевшей Насти «уздечку» и швырнул песика за борт. Настя в тот же миг пролезла под леером и прыгнула вниз. В полете она напоминала матрешку на чайнике.
Тут же все мы оказались в воде. Поймали Настьку, а потом и песика, который пытался от нас уплыть.
Тим стоял бледный, не пытался убежать и не хотел извиняться. За ним, положив руки ему на плечи, стояла такая же бледная Алла. Их поза была понятна (хоть не бесспорна) — на этом судне обижают именно их!
Настя, та даже не расстроилась, наоборот, заважничала: сколько людей суетится вокруг нее!
— Аллушка, будь так добра, принеси полотенце! — небрежно попросила она, выбрав именно ее. Алла обомлел-ла от такой наглости! Пусть ее сын, даже и приемный, чуть не утопил девочку, но требовать за это принести полотенце!..
Кузя, пытаясь как-то смягчить все, забормотал:
— Ты, Настя, извини, что так вышло, растерялся, сразу не прыгнул!
— Ну что ты! — проговорила Настя. — Я же люблю тебя, дурачок! — И маленькой пятерней взъерошила буйные Кузины кудри. Кузя захохотал. Алла позеленел-ла!
После нашего путешествия мы сильно привязались к Настьке, а она — к нам, к нашей жизни, и расставаться надолго было уже нельзя.
Вернувшись, мы закинули Настьку в Петергоф и умчались по делам, но скоро по тревоге пришлось вернуться. Все сидели надувшись, глядя в разные стороны. Разбили мы их дружную семью! Первой заговорила бабка (как самая умная):
— Кого вы нам привезли?! Там ее подменили! Это не наша внучка! Эта какая-то дикая, совершенно не умеет себя вести! — Сквозь толщу очков глаза ее казались абсолютно непроницаемыми — что у нее на уме, и есть ли он?
— На улицу стала таскаться! — как о величайшем грехе сообщил тесть.
— Воровать стала! — сообщила теща.
— Что ты такое говоришь, Катя?! — воскликнул дед. — Какое воровать! Просто взяла!
Постепенно прояснилось. Вернувшись со счастливого юга, Настя страдала: где прежняя слава, всеобщая любовь? Опять ее здесь не замечали, даже в этом дворе. Решившись, взяла из шкафа коробку конфет и стала угощать девчонок, прежде ее не замечавших. Представляю! С ее стеснительной улыбочкой-трещинкой, плотная, неуклюжая, трогательно полагая, сколько она раздаст конфет, столько и доброты получит в ответ. Те, хихикая, конфеты сожрали и тут же «отблагодарили»: якобы добродушно угостили в ответ эскимо, фактически уже обглоданной палочкой, и, когда Настя доверчиво взяла ее в зубки, стукнули по палке и раскололи по диагонали передний зубик! Настя заплакала, а они с хихиканьем разбежались, оставив ее одну. Она нашла в пыли осколок зубика и, держа его в пальцах, плача, пришла домой.
Да, тут не кино! Грустна жизнь нашей любимой дочки. За какие наши грехи она страдает?
— Покажи! — попросила Нонна.
Настя долго стеснялась, а потом, когда ее «достали», злобно оскалилась: вот вам! Да-а. Передний, самый видный зуб расколот по диагонали. И главное — угораздило сейчас, в эпоху перемен, когда словно забыли все, как что делалось. Как мы теперь вставим зуб?
— Усидчивость надо вырабатывать, послушание! — Дед с громким шорохом отложил газету. — А вы… анархию развели.
— Не наша это девочка! Подменили ее! — решительно повторила теща.
— Слушай, мама! Может, тебе подлечиться снова, а? — закричала Нонна.
— Это вам надо подлечиться, прежде чем девочку брать! — прохрипел тесть.
— Если вам девочка не нравится, мы ее заберем! Собирайся, Настя! — рявкнула Нонна.
Если Настя будет жить с нами, все силы будут уходить на нее… Прощайте, мои труды?
— Ладно. Спокойно! — примирительно сказал я.
— Ладно, Настька! Не грусти! — весело произнесла Нонна. — Держи хвост пистолетом. А через дырочку эту… плеваться удобно! Во, смотри!
Дырочек у нее было достаточно — лихо совершила плевок!
— Чему вы учите бедную девочку! — возмутился дед.
…Видно, всю жизнь так и просидит Настенька у бабки под подолом и будет такая же, как она.
А мы? Поманили — и бросили?!
Надо решаться! Я резко встал:
— Мы уезжаем!
— Валерий, вы что? — изумленно спросила теща.
— Куда это, интересно? — оторвался от прессы тесть.
— Домой!
— Ой, и не погостили совсем! — всплеснула руками теща, но большого огорчения я не заметил.
— Нет, вы не поняли! — проговорил я…
Рано обрадовалась!
— Мы едем вместе!
— Кто это «мы»? — проскрипел дед.
— Ну… мы! Я, Настя и Нонна. В наш дом!
— А это что вам? — обиделся тесть. — Здесь вам не дом?
— Нет. Спасибо, но Настя ни разу еще не была в нашем доме. Должна же она увидеть его!
— Ой, Венчик, как я рада! — вскричала Нонна.
— Ну ладно, съездите. Только аккуратно! — проворчал дед. — И скоро возвращайтесь. Нечего ей там делать!
Каждые выходные мы стали забирать Настю из Петергофа и привозить в Купчино. Почему в выходные? Потому что Нонна стала работать, правда, не по специальности. В ее суровый НИИ на Суворовском ездить с нашего болота было далеко, да и незачем, научная карьера явно не была ее призванием. Она устроилась в регистратуру, в поликлинику, и была довольна, и ею там были довольны. Да и ходить было недалеко — через дом. Кроме того, там каждую неделю давали продуктовые наборы, что в те времена было важно. Волнуясь, мы ехали с Настей от станции на троллейбусе. Понравятся ли ей наши пустыри? Мы как-то уже привыкли, но, когда смотришь ее глазами и как бы в первый раз, волнуешься особенно.
Огромная прямоугольная глыба, закрывающая закат.
— Вот, Настенька, это наш дом!
Она то ли от восхищения, то ли от изумления открыла рот: никогда еще не видела таких громадин.
— А это ваша дверь?
— Ну, Настька, ты даешь! Это ж лифт!
Двери разъехались. Настя настороженно посмотрела на нас снизу вверх. Испугалась?
Мы переглянулись: да, засиделась наша дочка у деда с бабкой!
— А это, Настя, твоя квартира!
Она ходила по комнатам слегка растерянно, открывала стеклянные двери, нажимая ладошкам на стекло. Пространство было большое — и непривычное, как бы еще не ее. Комнаты казались пустыми: старую рухлядь мы сюда не притащили, а новую тогда было не купить. Мы с Нонной спали на матраце, на полу, и это казалось даже оригинально. До поры. Но теперь, видимо, надо что-то «доставать»? Горячность моя стала остывать: погорячились, а сделаем ли как надо?
И за окнами было пусто, до самого горизонта. Чем наполнить жизнь? Если б мы остались в центре, повели бы Настю по старинным улочкам, мимо знаменитых домов. А тут… улица Белы Куна! Кого это? Там бы я повел ее в Таврический сад, где сам провел счастливое детство. Красивые деревья, холмы.
Что мы покажем ей здесь? Пошептавшись, придумали позвать Кузю с Алкой, а может, и Тима прихватят? Они точно Настю интересуют. Но что еще сделать для нее здесь?
— Да, далековато к вам добираться! — надменно произнесла Алла.
А простодушному Кузе понравилось. Видно, надоел ему громоздкий антиквариат и шедевры на всех стенах. А тут!..
— Пейзаж дикий вообще! — восхищенно вскричал он. — И квартира отличная! Пусто! Ничего нет!
Настька захихикала. Спасибо Кузе, глядишь, и ей понравится наш суровый край и наша квартира.
На другой день были уже в затруднении. Что делать? К школьной программе приступать еще вроде рано. Четыре года всего. Отыскал свои детские книжки: «Наша древняя столица» Кончаловской, потом и любимую свою, с торчащими из переплета белыми нитками, с волнующим ароматом затхлости — «Ребята и зверята» Перовской: как дети живут на лесном кордоне и отец-лесничий им все время привозит разных зверушек, которые потом вырастают у них на глазах в красивых зверей! Увлекся снова и сам, и Насте понравилось.
— А у нас будут зверушки? — спросила она.
Сейчас у нее возраст, когда разочарование — пагубно.
— Конечно, Настька! Но только не слон.
— И не жираф! — Нонна показала на низкий потолок.
— И не вошки! — Настя, хихикнув, ткнула в свою коротко остриженную башку.
Эге! Да кажись, у них с бабкой такое было?! Ну, не будем портить веселье.
— В следующий выходной поедем за зверушками! — пообещал я.
Вот и вышло приятно! А мы боялись.
Воскресный день, однако, проходил. Не очень поздно надо везти Настю к бабке. Уже ничего нового не затевали, только поглядывали на часы: три часа всего осталось! А потом — утомительная дорога в скучный Петергоф к сумасшедшей бабке.
— Ну что? — бодро воскликнула Нонна. — Может, Настька, телевизор посмотрим? Мультики сейчас! А?!
— Нет, — серьезно ответила Настя. — Когда телевизор смотришь, очень быстро время идет.
И вздохнула. Умница! Телевизор мы не включили, но время все равно быстро шло. И каждый следующий час все быстрей. И вот я уже вез Настю к бабке. Ехали молча.
Настя грустно смотрела в окно на тусклые улицы. Душа моя трепетала. Чтобы хоть как-то развеселить Настю, сложил пополам тонкие наши билетики, вставил в губы, открывал, закрывал.
— О! Как клювик! — оживилась Настя. Соображает! Ожил и я. Все сделаю, чтобы она была счастлива!
Бабка сразу схватила Настю на ручки, засюсюкала. Тут, по-моему, слюнявое детство как-то затянулось, но спорить с ними бесполезно. Да и Насте, похоже, это нравится — заулыбалась, разрумянилась. После всех испытаний (там мы пытались ее все же чему-то учить) здесь ей было спокойнее.
— Исхудала-то как! Прямо пушок! — причитала бабка. Вбивает клинья! Правда, через час, после легкого ужина, повеселела и, подкидывая Настю на могучем колене, ликовала: — Бутуз ты мой, бутуз! Золотая ты моя!
— Нет! Я пушок! — капризничала Настя, но при этом явно была довольна, хотя, стесняясь, поглядывала на меня.
Зато долгожданное появление моего отца у нас дома имело явно позитивный характер! Выбрал, наконец, время, чтобы увидеть внучку! Настя слегка косолапо вышла навстречу ему, стеснительно улыбаясь.
— Да-а! — Батя все сразу разглядел и вдруг даже как-то смутился. Потом бодро произнес: — В нашу породу!
— Характер бойцовский, отцовский! — припечатал я. Внес свой «словесный» вклад.
Настя продолжала смущаться, но результат «смотрин» (которых, чувствуется, очень боялась) ее успокоил.
— Ну, чем занимаешься? Во что играешь?
— Книжки читаем! — зарделась Настя. — Писать учимся.
— А из конкретных дел?
Четыре года его не было, и тут — сразу подай ему все!
Настя предъявила черепашку, купленную нами на Калининском рынке. Та по случаю высокого визита выставила головку. Батя пришел в восторг (на мой взгляд, несколько преувеличенный).
— Молодец, Настя! Ученым будет! — восторженно запел он постоянную свою (с детства помню ее) песню. — Вот Дарвин — как начинал? Ребенком, еще ходить не умел, лазил в зарослях, собирал жуков, набрал полные руки и видит вдруг: ползет совсем незнакомый жук, большой, страшный, а в руки его уже не взять, не вмещается! Так что сделал юный Чарльз? — Откинув голову, он весело и задорно глядел на нас. — Схватил этого жука ртом и держал во рту, пока до дому не добежал! Вот что значит гений! Главное — страсть!
Видимо, я от него взял накал своей жизни. Мне тоже неинтересно без «жука во рту»! Представляю, если бы про это услышала петергофская бабка! Или дед! Недоуменно поднял бы бровь: «Жук? Во рту?» Но здесь — другой уровень «преподавания». Я смотрел на Настю… Низенькая для своего возраста. Тельце ровное, без талии, как столбик. Голова большая, круглая, как колобок с румяными щечками. Глазки — изюминки. Неуверенная улыбка, как трещинка. Колобок на пеньке. Все у нее будет хорошо!.. Если увлечется каким-то делом.
Отец тем временем в упоении вещал:
— Держись, Настя, природы, и она не подведет. Это — великая сила! Посвяти ей себя, и жизнь твоя наполнится смыслом! А там уж появятся, — небрежно махнул могучей лапой, — и деньги… — надолго задумался: что там еще? — Ну любовь, — уже вскользь, как дело десятое. Действительно, о любви вовсе не заботился, ставил в конец. Однако на селекционный станции его обожали: главный мотор! — Помню, как с твоей матерью, — глянул на меня, — в Казани встретились именно на полях!
За что я им безгранично благодарен! Результат, по-моему, ничего! Еще и сестра у меня есть, та вообще образец!
Притом, надо отметить, матери после развода он не звонил никогда!.. Но это мелочь на фоне гигантских задач!
— Вот мы! — шутливо стукнул себя в грудь. — Выросли на природе. Вползли, можно сказать, в нее! Помню, ползаю по косогору — чуть подсох после снега — и корешки выковыриваю, похожие на луковки. И в рот! Еще говорить не умел — уже знал, что брать из земли. Поэтому крепкие мы! А совсем ранней весной, когда ручьи стекали по улице, запруды делали, но не просто так, а чтоб ручеек направить в свой огород. Так что смысл жизни сразу появился — и навсегда!
Да. Нам бы так.
— Вот тут сейчас, — кивнул на окно, — ехал к вам…
Долговато ехал — четыре года дорога заняла! И здесь еще — долгая пауза, чтобы мы в нетерпении умоляли: ну, и чего?
— …и в электричке была молодая мама. Везла младенцу своему огромного медведя плюшевого!
Настя с завистью вздохнула. Мы ей особенных игрушек не дарили. Да и не было тогда ничего.
— Чушь это все искусственная! — рявкнул отец. Мои робкие мечты хоть о каком-то его подарке внучке увяли. Весь в меня: такой же скупой. — Сама жизнь должна все подносить!
Понятно. Значит, подарка от него не дождешься.
— А нам игрушки покупные были и не нужны!
Экономия.
— Мы с теленком с малолетства играли! Каждую зиму теленка в избу брали, чтобы не замерз, и мы возились с ним и заодно обихаживать его учились! Интересней всякой игрушки, и главное — польза! А в семь лет мне отец показал, как за плугом идти, и слаще труда, Настя, нет на свете ничего!
Да. Здорово. Мы молчали. Что тут сказать?!
— А ты мне покажешь телят? — пролепетала Настя.
— Молодец! Сразу видно, внучка селекционера! — вскричал отец. — Конечно, покажу! Сейчас мы можем поехать? — возбужденно глянул на нас.
— Нет, — сказал я. — Насте в Петергоф надо.
— Жаль! — воскликнул он. — Что ж! Давай, Настя! Стремись! Как Пушкин сказал: «Учуся в истине, — поднял палец, — блаженство находить!»
Умчался как ураган. Я глянул на часы. Всего пробыл менее часа! А какие задачи поставил!
Только где все это взять? Мы переглядывались между собой и с Настей слегка растерянно.
На следующее утро, проснувшись, Настю не нашли! Комнатка ее была озарена наискосок солнцем, постель была открыта и пуста. Сбежала? На кухне — нет. В гостиной… И там не сразу увидели ее! Свернулась в старом драном кресле с какой-то огромной книгой чуть не больше ее. «Сельскохозяйственная энциклопедия», первый том! Наследие отца, нам оставленное… или просто забыл. Красивые цветные картинки, проложенные шуршащим пергаментом. Я в детстве тоже эту книгу любил.
— Настька! — Нонна восторженно всплеснула руками. — Как ты дотащила ее!
И не только дотащила — положила на колени, как мраморную плиту! И что-то еще оттуда выписывала, старательно высунув язычок!
— Можно листочек твой посмотреть?
— Можно! — смущенно проговорила.
На листочке большими печатными буквами (до каллиграфии еще не дошли!) было накарябано:
«Ветеринарный инструментарий!»
И дальше — весь список инструментов.
— Ты что, ветеринаром хочешь стать?
Настя кивнула.
— И давно уже тут сидишь?
Настя кивнула смущенно.
— Молодец! — расцеловали ее. Особенно, помню, рассмешило нас, что среди прочего оборудования перечислено было «Устройство для искусственного осеменения коров» в виде огромного шприца! В приложении было указано, что «с одного извержения» быка с помощью этого устройства можно «осеменить триста коров!»
— Ну? Чайкю после праведных трудов? — предложила Нонна.
За руки за ноги (Настя дергалась, хохотала) оттащили ее на кухню.
— Поедем на рынок? Где зверушек продают?
Настя обрадовалась.
Трамвай долго дребезжал по пустырям. По окраинам города проехали на Калининский рынок. И Настя сразу же задвигалась весело, глаза сияли. Откровенно призналась нам:
— Мне нравится здесь, как зверями воняет!
Вот они, крестьянские корни! Мы с Нонной переглянулись: призвание? Судьба? Я-то своему радовался: умеет поймать ощущения и высказать их! И я с этого начинал.
Квартирка наша превратилась в зоологический сад — по линии вони, во всяком случае, мы уже рынку не уступали. Розовые амадинки с непрестанным чириканьем порхали по квартире, всюду оставляя фекалии; из круглого аквариума таращились диковинные рыбы; в террариуме ползали ящерицы. Настька бесстрашно хватала их руками, разглядывала, снова отпускала. Уже вполне уверенно управлялась с хозяйством: с воплем разнимала дерущихся хомячков, наказывала их рассаживанием в отдельные банки и те покорно несли наказание. Однажды, когда гуппи в аквариуме размножились до невозможности, как сельди в банке, отловила большую часть сачком и без малейших колебаний спустила в унитаз.