"Эта авария не попала в сводки дорожных происшествий. Почему? В этом наш корреспондент, ставший случайным свидетелем, еще будет разбираться. Вчера вечером джип RAV4 на огромной скорости вылетел с шоссе и, перевернувшись, рухнул на крышу далеко от дороги. По невероятной случайности водитель и пассажир оказались живы и отказались от медицинской помощи. От них обоих разило алкоголем, но они объяснили это разбитыми в салоне бутылками водки. Один из них еще мог как-то разговаривать, другой — молодой, здоровый парень — вообще лыка не вязал и постоянно прятался от света фар. Нашему корреспонденту чудом удалось сделать эту фотографию из салона патрульной машины ДПС, куда он сел как пассажир, чтобы добраться до города. От него не ускользнуло и то, что характер ранения у парня, скрывающего лицо, сильно напоминал огнестрельное, а машина ДПС с такой скоростью покинула место происшествия, что можно предполагать о большой сумме вознаграждения за умолчание об этом происшествии. Кстати, чтобы доехать на патрульной машине до города, нужно заплатить всего лишь 50 рублей. Это дешевле, чем на такси. Мы будем держать вас в курсе, читайте рубрику «Наши расследования».
Я просто взбесился. Эти СМИ меня достали. Я почесаться не могу, чтобы это не стало достоянием гласности. Да что это за страна? Все, имеющие хоть немного власти, ставят турникеты. На школьной дискотеке выгодней прикинуться девочкой — дешевле потанцуешь. Хочешь выучить ребенка в школе — плати. Если школа назвалась гимназией — плати больше и чаще. В гимназии анализируют Эдичку Лимонова и есть такса на ремонт. И такса на экзамен. А учителя-то те же! Что были до таксы и до того, как школа назвалась гимназией. А учитель тем лучше, чем меньше ему надо платить. Например — Татьяна. Или я. Ну и что, что сидел — это даже хорошо.
Я снова попался, и только из-за того, что гаишники, оказывается, иногда занимаются извозом. И доехать с ДПС дешевле, чем на такси. Уроды. А Ильич еще говорил, что всем хватит. Уроды мало денег не берут и никогда не делятся.
Газета называлась «Криминальный Сибирск». Я побежал в свой сарай. Я в бешенстве перерыл весь дом. Рон с громким лаем носился за мной, думая, что хозяин сошел с ума. И я нашел ее. Я не растопил ею буржуйку в холодные вечера. Вот — белый прямоугольник, и на нем: «Криминальный Сибирск», отдел криминальной хроники, Элла Тягнибеда и телефон. В конце концов, она мне должна. Она — единственная, кто мне должен. За гнутый бампер.
Я помчался в учительскую. Шли уроки второй смены, у меня как раз было «окно» и мне никто не помешал сорок пять минут терзать телефон. Я все пальцы обломал, тыкая кнопки, но номер, обозначенный на визитке, был глухо занят. Все у нее не как у людей. Я плюнул на бесполезное занятие, посмотрел в газете адрес, взял «аудюху», торчавшую у сарая, и поехал в редакцию. Перед обшарпанной дверью редакции я снял свою особую примету — бейсболку и нацепил темные очки, которые давно валялись в салоне машины. Кажется, они были женские. Я влетел в накуренную комнату, где невозмутимая девица щелкала ногтями по клавиатуре.
— Скажите, где найти…
Черт, я забыл ее дурацкую фамилию.
— Вернипобеда, Заройсудьба…
Девица не дрогнула, она меня поняла:
— Беда в 220 м.
Я кинулся по коридору искать 220ю.
Она сидела в кабинете одна, задрав непомерно длинные ноги на стол. Перед собой она держала ноутбук и, видимо, в муках рождала первую строчку своего опуса, потому что экран был пуст. Для усиления творческого процесса она сосала карандаш. Не грызла, а именно сосала. Эта картинка показалась мне злой пародией на ту, которая до сих пор по ночам будоражила мое воображение. Тоже закинутые ноги, только в грязных джинсах, вместо красного яблока — уродский карандаш, вместо светлого водопада волос — зализанная стрижечка, вместо смеющихся синих глаз — толстые линзы жутких очков. Жизнь стала строить мне гримасы.
— Ну что, заплатили вам за книгу?
— Нет, но скоро заплатят, — спокойно ответила она, как будто ждала в этот момент именно меня.
— Тогда, может, договоримся по-другому?
Она сняла очки и кулаком потерла глаза.
— Есть варианты?
— Есть! В вашей г… газете напечатали ЭТО, — я сунул ей под нос заметку.
— А! Это Колька, его в штат еще не взяли, вот он и старается. — Она вдруг чихнула, но своей ковбойской позы не поменяла. — А чего от меня надо-то?
— Поговорите со своим коллегой. Пусть забудет про этот материал, про это расследование, пусть уничтожит негативы.
— Я с ним не сплю.
— Я сказал — поговорите.
— Но как же я поговорю об ЭТОМ, если я с ним не сплю?
Кретинка. Да она вообще хоть с кем-то спит?
— Да вы вообще хоть с кем-то спите? — озвучил я поток своих мыслей.
Она решила не обижаться.
— А, может, я лучше деньгами?
— Валяйте деньгами.
— А у меня нет.
— Тогда срочно переспите с этим Колькой.
— Срочно?
— Немедленно.
— А он мне противен.
— Тогда деньгами.
— Тьфу, ладно, пересплю. В смысле — поговорю. Только стоит это гораздо дороже, чем гнутый бампер.
— В смысле?
— В смысле, Колька — карьерист и из кожи вон лезет, чтобы что-нибудь нарыть. В смысле, что раз информацию надо замять, значит — она чего-то стоит. Заплатить ему я не могу. Спать с ним я не хочу. Значит, мне придется как-то очень переподвыподвернуться. И это стоит дороже, чем гнутый бампер.
Я аж вспотел под своими темными очками.
— То есть, это я вам теперь должен?
— Ну, в общем, да.
— Тогда деньгами.
— А у меня нет. Вы — вымогатель.
— А вы — шантажистка.
— Если бы вы были мужиком, вы простили бы мне этот маленький долг.
— Гони бампер, дура! Или замни это дело!
В комнату заглянул какой-то лохматый творческий тип.
— Вась, я потом к тебе зайду, у меня интервью с бойцом спецназа.
Вася посмотрел на меня испуганно и скрылся.
— Кофе будешь? — она послюнявила палец и вытерла на узконосом ботинке какое-то пятно. Кровь застучала у меня в ушах.
— Так как? — спросил я.
— Сочтемся, — она великодушно махнула рукой. В комнату засунулась девица с кольцом в носу.
— Лен, я тебе потом позвоню. У меня беседа с досрочно освобожденным.
Надо делать ноги из этой газетенки. Иначе весь городок будет знать меня в лицо под разными ярлыками.
— Кофе буду, — сказал за меня мой язык. Она, наконец, скинула свои ходули со стола и начала химичить с кофеваркой. Кофе она заварила такой, что мой чифир показался лимонадом. От первого глотка у меня глаза на лоб вылезли, но я, не дрогнув, допил отраву до конца.
— Ой, я же в чашку растворимого насыпала, забыла, и налила из кофеварки туда же вареного! Не крепко?
— Я всегда такой пью.
— Ну и хорошо, — она закурила черный Житан. Сколько живу в этом городе, ни разу не видел его в продаже.
— Ну, как договоримся? Я тебе перезвоню? — наехал я. — Когда ты переподвыподвернешься?
Она выпучила глаза.
— Ты занимался сценречью?
— Ага. В спецназе. Я много чего могу.
— Тогда я перезвоню тебе.
— Куда? Забыл визитку на рояле.
— И я много чего могу.
— Ну-ну, — я вытащил из ее пачки две сигареты и покинул кабинет.
В школе уже закончились уроки, но в учительской толпились классные дамы, что-то оживленно обсуждая. Через минуту я смог различить слова «прокурорская проверка», сказанные с ужасом Дорой Гордеевной. Потом то же выражение, но произнесенное уже со злорадством, я услышал от математички Инги Петровны. У нее сын учился в 1-м классе, и она упахивалась в две смены, исполняя также иногда и функции техничек, когда те увольнялись. Из обрывочных фраз я все никак не мог понять, в чем дело. Какая проверка, мы же не винно-водочный магазин?
В коридоре я поймал завитую как болонка, белокурую Лилю.
— Лиль, что за переполох в нашем курятнике?
— Да стукнул в прокуратуру кто-то, что деньги на ремонт собираем.
— Так ведь все собирают. Добровольная помощь.
— Раз стукнули — значит не добровольная.
— И что теперь?
— Теперь побегают-побегают и успокоятся. У прокуроров тоже дети есть. Плохо, что Ильич заболел, он бы все быстрее уладил. Петь, это ты его?
— Я?!
— Ну да, на машине перевернул! Я тебя узнала!
— А помнишь небоскребы-близнецы в Нью-Йорке рухнули? И это я.
— Там я тебя тоже узнала.
Деваться некуда от ее остроумия.
Я помчался в булочную. Куплю себе батон, намажу маслом и съем. А то после термоядерного кофе желудок требует ласки. Пронесло с мухоморами, так подорвал здоровье хохляцким напитком. Внизу, во дворе, Маргарита Георгиевна воевала со своей Окой. Та никак не хотела заводиться. Ну вот, нашлась работка по специальности. Я задрал игрушечный капот, пошуровал зажигание, Ока завелась.
— Ты опять сегодня здесь? — удивился я.
Ритка элегантно выругалась. Она всегда ругалась изысканно, как умеют только женщины в форме и звании.
— У меня сегодня день такой. Ночью по тревоге подняли. Схватила тревожный чемоданчик, пошвыряла в него, что под руку попалось, и на работу. Проверяющий открыл, а там трусы с дыркой. Вся ментовка от смеха корчилась.
— Ничего не понял. Еще раз.
Ритка повеселела.
— Объясняю взрослым, служившим парням. Тревожный чемоданчик — это сумка, портфель, или дипломат, который в случае объявления учебной тревоги, всегда должен быть при тебе. А в нем: цветные карандаши, линейка, планшет (вдруг карту местности рисовать придется), зажигалка или спички, фонарик или свечки, запас еды на два дня и смена белья. Мне хорошее белье жалко брать, я что попроще всегда кидаю. А тут трусы с дыркой оказались. Мужикам нашим понравилось.
— Насчет белья не знаю, а еда — это правильно.
— Ага. Только у наших девушек — инспекторов ПДН, зарплаты мизерные, дети маленькие и холодильники частенько пустые. В чемоданчик пихают, что под руку попадется. У меня один раз шаром покати дома было, так я в тревожный чемоданчик кабачок сунула. Проверяющий мой портфель открывает, а там — кабак.
— Это что?
— Запас еды на два дня.
— Вы веготарианка?
— Да нет, я на диете.
— Да у вас и так фигура отличная!
У мужиков запас еды на два дня это — бутылка коньяка и презервативы.
— Стратегически, Ритка, тревожный чемоданчик — очень верная вещь. Даже с драными трусами. Уж я-то точно знаю! А здесь-то ты зачем?
— Вчера Панасюка, наконец-то, замели за хулиганство. Приехала его классному руководителю доложить.
Панасюк учился в 10 «а», был мелким, рыжим и очень шкодливым. Пакостничал он постоянно и самозабвенно, но поймать его с поличным не получалось, а сам он не признавался.
— Вчера привезли в инспекцию — громко матерился в кафе, хамил посетителям, оскорблял официантов. Инспектор Славина его колола-колола, а он в лицо ей смеется: «Не было ничего! Где свидетели?» Свидетелей не привезли. Славина уже пятнами красными пошла, руки трясутся. Два часа с ним провозилась, но пришлось отпустить. Пошла она покурить, успокоиться. Вдруг дежурный прибегает: с криком: «Славина! Славина! Панасюк ссыт! Панасюк ссыт!» Вся ментовка высыпала на крыльцо и поймала с поличным Панасюка, решившего помочиться прямо на милицейский газончик. И свидетелей прихватили — двух девушек с остановки, и протокол, наконец, составили за мелкое хулиганство.
— Задам я завтра Панасюку на физкультуре!
— Задай, Дроздов! От всего нашего ПДН!
Остаток дня я провел, разбирая мусор в мастерской, которую Ильич велел использовать под гараж. Там лежали горы старых досок, валялись банки из-под краски, трубы и даже обшарпанное пианино. Его я, подумав, оттащил в свой сарай. Для интерьера. Рон, как всякая нормальная собака, при виде большой мебели немедленно описался.
То, что получилось в мастерской, мне понравилось. Помещение оказалось большим и светлым, не хватало только смотровой ямы. Зато был шикарный въезд: ворота выходили прямо на улицу, а из школы сюда было не попасть. Почему у строителей школы возникло такое решение, я так и не понял.
Очень поздно вечером, погуляв собаку, я своим ходом направился к Ильичу. Решил прогуляться пешком, не пользоваться ни автобусом, ни маршрутным такси.
Ильич с кровоподтеком на лбу сидел все на том же диване, с тазиком, и вызывал сочувствие. Он по-прежнему отказывался от врачей, а на сообщение о грядущей «прокурорской проверке» в школе, беспечно махнув рукой, дословно процитировал Лилю: «У прокуроров тоже дети есть». Из чего я сделал вывод, что прокуроры должны быть бездетны, холосты, и лучше всего — сироты.
— Петька, мне не нравится этот наш боевик со стрельбой.
— А уж мне-то как не нравится!
Я не стал грузить его больную голову сообщением о том, что усатый капитан ГАИ не только не поделился с карьеристом Колей, но и содрал с того еще пятьдесят рублей за проезд. В результате чего рьяный журналист Коля решил докопаться до истины любым путем.
— Как ты думаешь, может нас просто попугали? — с надеждой спросил Ильич.
— Для того, чтобы что-то думать, я слишком мало знаю.
«И не хотел бы знать больше» добавил я про себя.
— Чтобы просто попугать, слишком уж все по-настоящему. Неприметная машинка, от которой не жалко избавиться, слежка, догонялки на 150, и потом, пуля-то точно настоящая. — Я потер плечо.
Ильич сник и забормотал:
— Что-то я не так делаю. Что-то не так.
Он очень постарел за эти сутки, из ядреного, хитроватого мужичка превратился в дряблого и потерянного. Мне было симпатично, что он не убивался по своему джипу, а оставаясь верным себе, пытался решить проблему своей безопасности всего за 500 рублей в месяц. Он явно не знал, делиться ли со мной своими секретами и, похоже, ломал над этим больную голову с утра. Я заварил ему чай, но он замычал отрицательно:
— Кусок в горло не лезет. Отваляюсь еще дня два.
Все-таки он мне ничего не сказал. Как и я тогда Мишке. Ладно, пусть соображает своим стряхнутым калькулятором. Мне чужие проблемы ни к чему. Мне своих хватает.
Я тихонечко, задворками, пригнувшись в ставшем плоским салоне, погнал RAV к школе. Сейчас такие битые машины никого не удивляют: ну, едет себе человек после аварии. Водители смотрят сочувственно, пешеходы — злорадно. Загнав машину в мастерскую, я осмотрел салон — работы невпроворот. На заднем сиденье валялась чудом уцелевшая литровая бутылка конфискованного «Флагмана». Я подивился такому явлению и сунул водку в карман.
Подходя к сараю, я с ужасом увидел, что в моем окне горит свет. Ключ я предусмотрительно спрятал утром в другое место. Неужели Татьяна опять принесла пирог, и мне теперь придется всегда таскать с собой огромную, тяжелую, железную отмычку от сарая? Интересно, как входить домой? Постучавшись? Там все-таки дама…Я с размаху пнул дверь ногой.
На моем лежаке, поверх Татьяниного ватного одеяла, лежала, вытянув длинные ноги, Беда. У нее на животе вместо ноутбука пристроился лохматый, и уже тяжелый Рон. Беда спала, не сняв с носа свои окуляры. Она храпела, как пьяный кузнец под дореволюционным забором. Я опешил, растерялся, разозлился и умилился одновременно.
— Рота, подъем! — гаркнул я, и она спокойно открыла глаза, как будто ждала именно такого пробуждения.
— У твоей собаки жуткий понос. Ты что, кормишь его свининой?
— Грибами.
— Я так и думала. Иди сюда, Рокки, засранец! — и она чмокнула мою собаку в нос. Рон, проигнорировав мое появление, стал вылизывать ее лицо вместе с очками. Она не только дрыхнет в моей кровати. Она называет мою собаку другим именем!
— А у тебя и правда есть рояль!
— Как ты сюда попала?
— Любой дебил догадается, что ключ спрятан за косяком.
— Ты сегодня вторая дебилка, которая не знает, что нельзя лезть в чужое жилище.
Она резко села на лежаке, и ее согнутые колени оказались выше головы.
— Вызови милицию! — засмеялась она.
Рон на меня залаял. Это, что получается — я у нее на крючке?
Я достал из кармана куртки чудом уцелевшую бутылку Флагмана, отвинтил крышку и стал пить из горлышка. Она смотрела на меня с интересом. Я завершил процесс, швырнув пустую бутылку в угол. Литра водки хватило, чтобы Беда показалась мне вполне ничего. У нее породистый нос. Я содрал с нее очки. Вполне красивые глаза — наглые и молодые. Губы — свежие и яркие.
Я оттянул ее кофточку, посмотреть — может и там ничего? Белья она не носила. Зато таскала на поясе электрошокер. Если бы не моя хваленая реакция, не притупленная даже водкой, она влепила бы мне вольт 150. Я отобрал игрушку.
— Ты опять путаешь тормоз с газом.
— А ты опять подставляешь свой зад.
— Выкладывай, как ты меня нашла и что у тебя с этим Колькой.
— Таких драных «ауди» в городе не так много. Твоя всегда торчит рядом с этим сараем. А с Колькой…
* * *Я проснулся утром, и мне было хорошо, будто я чист, как только народившийся младенец: без проблем, без мыслей, без прошлого. Я порадовался, что еще совсем раннее утро, есть время до занятий, и можно поваляться. Но, услышав рядом сопение, скосил глаза и обнаружил у себя под боком спящую Беду. Она лежала на спине, закинув за голову длинную руку. Она не забыла снять очки, так же, как и всю свою одежду. У нее было длинное, узкое тело и маленькая грудь с темными сосками. Мне никогда не нравилась маленькая грудь, да еще с такими темными сосками.
— Мадам, да вы просто шлюха! Как ты оказалась у меня под боком?
Она открыла подслеповатые глаза и уставилась на меня. Наверное, у нее осеннее обострение. У шизиков это бывает.
— Это ты у меня под боком. В моей квартире. В моей кровати. И что ты имеешь против шлюх? Милые, заблудшие существа, помогающие выжить своим голодающим родственникам. Кофе?