Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий день, пока Серьга будет приходить в себя, подъедать нарезанную толстыми ломтями колбасу и отпаиваться рассолом.
Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы на месте не тратить время на ненужные поиски, – записные книжки, фотографии, кассеты, всю канцелярскую мелочь, в которой заключена информация о долгой жизни Сирина.
Лучше всего отправиться туда поздним вечером – судя по адресу, район был рабочим, а работяги предпочитают сидеть вечерами дома, попивая водку и потрахивая своих расплывшихся жен. У них нет кобельков мастино-наполитано, которых нужно прогуливать ближе к полуночи, а их детки предпочитают грабить ларьки в другом конце города.
Я переписала адрес Сирина на листок бумаги, а потом сожгла паспорт в малахитовой пепельнице – лишняя улика; Венькин браслет многому меня научил.
Я бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда же положила перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют, а мне совсем не хотелось оставлять там визитную карточку своих папилляров.
"Ну ты прямо пролетарский Джеймс Бонд! – восхитился Иван. – Штандартенфюрер Штирлиц, партайгеноссе Борман, адмирал Канарис и наш человек в Гаване. Только стреляющей авторучки не хватает. Испортили тебя дублированные шпионские фильмы!"
"Во-во! В небесах шпиен летит и яичками звенит, – проявил свой поэтический талант Нимотси. – Он перчатки натянул и на микрофильм срыгнул!"
Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что в их замечаниях много справедливого, все происходящее мало походило на правду. И оставалось для меня безумной игрой. А игра предполагала наличие перчаток, все грабители банков вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась за кадром.
Ну а пока она не пришла – выше голову и смейся, кажется, так было в первых тактах забытой мелодии двадцатых годов.
Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела себя в зеркале – никакого макияжа, стандартные джинсы, куртка; если я когда-нибудь стану трупом, то следственная группа намучается с моей безликой усредненностью. Ключи позвякивали в пустом рюкзаке – из предосторожности я больше ничего не взяла.
Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.
* * *…В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках, одном из самых унылых московских районов. Панельные многоэтажки, второсортные сталинские дома и хрущобы никак не хотели складываться в пасьянс и перемежались длинными железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и предприятий.
Я довольно быстро и – главное! – без посторонней помощи нашла дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой, определила подъезд и независимо вошла вовнутрь. Квартира Сирина была на предпоследнем этаже, куда я поднялась, никого не встретив.
На сирийской лестничной площадке, очевидно, жили поклонники московского “Спартака” – вся стена была изгажена клубной символикой. Туда же вклинились фанаты группы “ДДТ” и камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ Курта Кобейна.
Несколько секунд я простояла перед дверью С номером 41. Она находилась в торце, и если бы в соседней квартире был “глазок”, то я просматривалась бы насквозь. К счастью, “глазка” не было. Ободренная этим, я подняла руку и надавила на кнопку звонка. В глубине квартиры раздался мелодичный звон. Я продолжала нажимать кнопку несколько минут, а потом решилась, сунула ключ в замок.
Дверь бесшумно открылась, и я посчитала это хорошим знаком: подошел первый же ключ из связки Сирина, значит, и все остальное может сойти с рук. Я толкнула дверь и, оказавшись внутри, опустилась по дверному косяку на корточки: нет, все-таки домушница – не моя специальность.
Сердце работало, как маленькая мельница на запруде, я так и видела, что с его лопастей стекают невинные струйки крови и отправляются в путь по организму, – лицо горело, кончики пальцев покалывало; дебют оказался удачным – во всяком случае, могильная тишина в квартире была для меня лучшими аплодисментами.
Я просидела у входной двери, пока глаза не привыкли к темноте. Мне уже была ясна примерная планировка квартиры: слева – спальня, справа – кухня, по центру – большая комната, которая стыдливо откликалась на псевдозападное “гостиная”. На полу в коридоре лежали квадраты света, очевидно, прямо в окна сирийской квартиры бил мощный уличный фонарь.
Я решила начать с большой комнаты, дверь которой была прямо передо мной.
Здесь было заметно светлее из-за фонаря, болтавшегося в наглухо закрытом окне. Я задвинула тяжелые пыльные шторы – “свет в окнах – помощь врагу!”, – вернулась к двери, нащупала выключатель и повернула его.
Аскетичная лампа под потолком загорелась, ну вот и посмотрим, кто-кто в теремочке живет.
В теремочке оказались диван-кровать с нелепым торшером в изголовье. Лысеющая пыльная голова торшера была увешана целой грудой колокольчиков самой необычной формы – очевидно, Сирину не были чужды сентиментальные радости коллекционера.
У окна стоял письменный стол, на котором возвышалась пишущая машинка. Машинка была прикрыта чехлом, так что определить ее марку я не могла.
Противоположную от дивана стену занимали книжные полки, а точнее – грубо сколоченные стеллажи, тянущиеся от пола до потолка. Интерьер завершали два глубоких кожаных кресла и журнальный столик с чисто вымытой пепельницей.
Библиотека Сирина поразила меня настолько, что в первый момент я даже забыла, зачем явилась сюда. Я даже почувствовала легкие угрызения совести – не убивать его надо было, а набиться в гости и выпросить что-нибудь из раритетов для уютного домашнего прочтения.
Такого обилия книг я не видела никогда прежде, конечно, библиотека для детей и юношества Центрального района, куда я бегала в детские годы за книжкой “Незнайка на Луне”, не в счет.
Все тома были педантично расставлены по отделам и рубрикам, очевидно, Сирии был поборником порядка не только в вопросах платы за квартиру. Центральное место занимал массив со специальной литературой – здесь были книги по восточным единоборствам и видам оружия, стенографические отчеты о крупных военных операциях последних десяти лет, многотомники, посвященные мировым и локальным войнам. Особняком стояли непереводные и тоже специальные издания и справочники, Сирии разбил их на отделы – “ФСБ”, “ЦРУ”, “МОССАД”, “ИНТЕЛЛИДЖЕНТ СЕРВИС”; военно-морские и общевойсковые словари, венцом которых были потускневшие от времени тома Брокгауза и Ефрона, черт возьми, вот это было здорово!
Лао Цзы, Макиавелли, Бисмарк, Черчилль, Сталин, Гитлер – видимо, Сирин был поклонником авторизованных биографий. Несколько полок занимала русская классика, а в самом низу прикорнула дешевая шпионская литература в мягких обложках; библиотека педагогического института где-нибудь за Уральским хребтом могла рыдать и заламывать руки от зависти.
Покопавшись глазами на полках, я нашла и поэзию – вероятно, Сирии был не лишен морализаторства и в свободное от заказных убийств время поучал своего забубенного племянника Власа рифмованными строками из Бодлера и Омара Хайяма. А между Цветаевой и Анненским я нашла тонкую книжку стихов Юнны Мориц – точно такую же спер для меня Иван в Доме книги на Новом Арбате в день моего рождения…
И я не удержалась – сунула Юнну Мориц в рюкзак. Туда же полетела и внушительная монография “Стрелковое оружие”, мало ли, в хозяйстве все сгодится.
А сунув, укорила себя – опомнись, Ева, не за этим ты сюда пришла!
Я начала соображать: начать нужно со стола, в письменном столе вполне может храниться то, что ты ищешь. Но поиски оказались неутешительными: коробка со счетами за квартиру, тонко очиненные карандаши, скрепки, блокноты с чистыми листами – и все в идеальном порядке. В нижнем ящике стола я нашла несколько рукописей, бегло просмотрев которые обнаружила, что Сирии всерьез интересовался историей Первой мировой войны и даже настрогал что-то посвященное Верденской операции 1916 года.
И больше ничего.
Ни записных книжек, ни засиженных временем открыток к Новому году и Дню Советской Армии, ни писем из глубинки от обстоятельных родственников – ничего, что хоть как-то могло быть связано с личной жизнью Сирина.
В коробке для документов я нашла только аттестат зрелости – Сирии окончил кишиневскую среднюю школу № 2; облупленный выпускной ромбик какого-то технического вуза, свидетельство о расторжении брака с гражданкой Филипповой и инструкцию по эксплуатации холодильника “Днепр”.
Перебирая все эти ненужные бумажки, я не могла отделаться от мысли, что во всем этом был дальний умысел Сирина – он как будто ждал непрошеных гостей в свое отсутствие и заранее посмеивался над ними.
Покончив со столом, я переместилась к тумбочке под телевизором – это было единственное укромное место во всей комнате.
Покончив со столом, я переместилась к тумбочке под телевизором – это было единственное укромное место во всей комнате.
И здесь мне повезло – между запечатанной коробкой с миксером “Рось” и шахматной доской я нашла целлофановый пакет с фотографиями. Все это шло вразрез с основательностью Сирина – ему бы больше подошел солидный альбом с изображением Нурекской ГЭС на обложке, чем этот пакет.
Я устроилась на ковре и начала терпеливо перебирать фотографии: лица на них ничего не говорили мне, большинство снимков относилось к пятидесятым и шестидесятым годам: прямые плечи в фасонах платьев у женщин, мужские белые полотняные костюмы, привет из Гурзуфа, привет из Мисхора, привет из Адлера, привет из Трускавца, привет из Мацесты… Я подумала о том, что даже толком и не разглядела лица Сирина, перед тем как убить его. А фотография в паспорте была далека от оригинала, как и все фотографии для документов.
Из всего массива бесполезных изображений я выделила свадьбу Сирина: молодой Леня Дрондин и молодая Вера Филиппова натужно улыбались в объектив, призрак расторжения брака еще не маячил у них за спиной. Эта фотография, единственная из всех, была подписана:
"Исходя из того, что у Верочки аллергия на стиральный порошок, обязуюсь носки, трусы и рубахи стирать собственноручно до скончания века. Леонид Дрондин. Дата. Подпись”.
Аллергия, очень мило. Должно быть, Сирину смертельно надоело стирать носки и трусы собственноручно, потому он и разошелся.
Кроме всей этой семейно-интимной лабуды, старух в фартуках, стариков с шашками и детей в костюмах зайчиков, было еще несколько полуофициальных фотографий: Сирии на какой-то конференции с указкой в руках и погонами старшего лейтенанта; Сирии возле какого-то присутственного места с погонами капитана; Сирии на банкете с погонами майора… Сирии без погон и практически без одежды, исключение составляют демократичные сатиновые трусы, на шашлыках, в окружении сугубо мужской компании.
Я переворошила фотографии – ничего, ничего, ничего! Сунув их в пакет, я забросила его в недра тумбочки. Оставалась последняя надежда – спальня. Но я уже знала, что и там ничего не найду.
Я была уже возле двери, когда неожиданная догадка чуть не сбила меня с ног – последняя фотография, сатиновые трусы! Я опрометью вернулась к тумбочке, вытащила пакет и достала фотографию на шашлыках.
Да! Да, да, да…
В компании полуголых мужиков отирался Александр Анатольевич! Он был на заднем плане, лет на пятнадцать моложе, с еще не сломанными ушами, но с коротким бобриком. Я не могла ошибиться.
Друг Сирина, позвонивший ему в утро накануне убийства.
Двадцать против одного – это и был Александр Анатольевич, бывший коллега по ФСБ, или КГБ, или как там все это называлось… Мужики с фотографии были поразительно похожи друг на друга – одинаковые короткие стрижки, функционально-военные, никаких вольностей, только коллеги могут выехать вот таким дружным коллективом на шашлыки.
Это была несомненная удача, ради одной этой фотографии стоило отправиться сюда – теперь я могу, по крайней мере, предположить, кто заказал Сирину убийство, Нимотси и Веньки. А та оперативность, с которой Сирии выполнил заказ, та оперативность, с которой Александр Анатольевич связался с Сириным, предполагали только искреннюю дружбу. Не исключено, что Александр Анатольевич мог заказать Сирину и что-то еще…
Я заложила фотографию в сборник Юнны Мориц – на всякий случай, – остальные положила на место, внимательно осмотрела все вокруг (не осталось ли следов моего торопливого пребывания), погасила свет в комнате и вышла в коридор. Там я постояла несколько секунд, лениво раздумывая, стоит ли посетить еще и спальню – наверняка я не найду там ничего, кроме эстампа с одинокой березой, аккуратной стопки белья и заправленной постели…
Неожиданный шорох у дверей заставил меня насторожиться. Вся вечерняя удаль испарилась из меня, как вода из луж знойным летним полднем. Одну ниточку ты получила, так что поклонись обстоятельствам в ножки и сделай ручкой!..
Я аккуратно отжала замок, приоткрыла дверь, но выйти из квартиры не успела.
Дверь с треском распахнулась, оглушительный удар сшиб меня с ног и бросил на пол… Нос оказался предательски хлипким, кровь фонтаном хлынула из него и оказалась соленой на вкус – я даже не подозревала, что она похожа на соевый соус, которым нас с Иваном угощал в далекие вгиковские времена знакомый китаец Ли…
Пока я разбиралась со своими мимолетными, а потому – острыми ощущениями, возле самой моей головы, размазанной на линолиуме, щелкнул затвор. И спустя секунду я увидела высокие ботинки на шнурках – сначала одну пару, а потом две других. Первая пара еще хранила следы дисциплинированной утренней чистки, но на подошвы уже налипли комья грязи и какой-то строительный мусор, несладкая у вас работа, ребятки!..
Мне ловко завернули руки за спину и защелкнули наручники – это вообще казалось фантастикой, во всяком случае, мои запястья отказывались в это верить, а потом я получила ощутимый удар в пах. И прежде чем боль расстроенной струной прозвучала в голове, успела подумать: счастье, что ты не мужик, иначе детородные органы тебе отбили бы напрочь…
– Лежать, сука! – с остервенением заорала первая пара ботинок, в то время как две другие мгновенно рассыпались по пустой квартире с надсадным криком: “Милиция! Всем на пол и руки за голову!"
Квартира надменно молчала, и через несколько минут, а может быть, секунд милиционеры вернулись ко мне.
Кто-то из милиционеров обшарил мой тощий рюкзак:
– Негусто!
Я аккуратно повернула голову на взволнованные азартные голоса, в которых чувствовалась досада гончих, не доставших лису:
– Больше нет никого, черт…
Если никого не было, то отыграться нужно было на мне.
– Поднимай его, – сказал один из милиционеров. Меня оторвали от пола, как легкий надувной матрас, я тут же облила куртку кровью и втайне порадовалась, что не надела на это рискованное мероприятие свое новенькое пальто с претензией на стильность.
Передо мной стояли три милиционера с автоматами наперевес, один из них поддерживал меня за шиворот. У милиционеров были решительные лица борцов с организованной преступностью.
– Добрый вечер, – ляпнула я, проглотив сгусток крови.
– Да это баба, – присвистнул один из блюстителей порядка.
Я посмотрела на своих мучителей с достоинством – насколько мне позволяла разбитая физиономия.
На лестничной площадке, привлеченные возней и нестандартными криками, как пираньи запахом свежей крови, начали собираться жильцы.
Один из милиционеров занялся потенциальными свидетелями: старухой полуночницей в войлочных шлепанцах и ее великовозрастным очкастым внуком.
– Знаете ее?
Свидетели сдали меня тут же: никогда не видели, никогда не слышали, здесь мужчина живет, очень интеллигентный человек, часто в командировках, подъезд у них на сигнализации и эта квартира тоже.
Если бы меня не поддерживали за шиворот, я бы просто упала от невозможности, сюрреалистичности ситуации: наемный убийца Сирии, оказывается, не только платил по счетам, но и ставил квартиру на сигнализацию!
Эта мысль показалась мне такой абсурдной, что я начала смеяться – сначала тихо, а потом все громче и громче. Это привело милиционеров в полную растерянность; державший меня даже ослабил хватку.
– Чего это с ней? – спросил он.
– Не видишь, шок. Морду-то ей вытри! Мой смеющийся рот вытерли какой-то сомнительной тряпкой, которую нашли тут же, между аккуратно составленных ботинок Сирина – видимо, ни у кого из милиционеров не нашлось платка или они решили не пачкать его о жалкую квартирную воришку. А я и была для них жалкой квартирной воришкой, мелкой рыбешкой, случайно застрявшей между крупных ячеек профессионального трала. Их несколько смущало мое гордое одиночество, оно переводило риск и отвагу совершенно в другую плоскость; столько усилий – и только для того, чтобы заломить руки субтильной дамочке – гора родила мышь…
– Ну что? – сочувственно сказала я воинственным представителям закона. – Гора родила мышь?
Разбитые губы плохо слушались меня, но тон выдал с головой – я издевалась. Я так откровенно издевалась, что в стриженые головы ментов закралось сомнение.
– Открывали ключами, – осмотрел замок один из милиционеров.
– Естественно, ключами. Не отмычкой же, – смешалась я. – Вы бы в дверь позвонили, прежде чем по морде бить. Я бы открыла.
– А ты хозяйка? – спросил у меня старший.
– Приятельница племянника хозяина, – шла напролом я. – Он попросил книгу привезти. Сам приехать не мог. Вот, ключи передал.
– И ты не знала, что квартира на сигнализации?
– Запамятовала. Он что-то мне говорил, но как-то из головы вон, – продолжала гнуть свою линию я. Единственное спасение я видела в наступлении на нестройные ряды милицейского наряда.