– Подкуп должностного лица? – Он уже готов был сдаться, и я нашла, что даже прыщи его не портят, очень милый человек.
– Один-единственный маленький звоночек. – Я заплакала – совершенно искренне, и эти благородные тихие слезы сломали дежурного.
Он молча открыл дверь камеры.
…Я долго набирала номер, больше всего боясь, что никто не ответит мне на том конце провода.
Короткие гудки! Занято, черт возьми! Я набирала и набирала номер, мои пальцы цеплялись за цифровые гнезда телефона, как связка начинающих альпинистов за отвесную стену.
Дежурный изредка косился на меня, хотя и делал вид, что его безумно интересует разговор с усатым старшиной в расстегнутом кителе. Старшина клял своего зятя-алкоголика: “Ты прикинь, их уже не приглашают никуда. Андрюха, сука, как завалит в компанию, нажрется до белых веников и начинает выезжать. Так я своей дурынде сказал: “Люська, бери с него подписку о невыезде!.."
Наконец я прорвалась. На том конце провода послышались долгие гудки; секунды, дробящие их, показались мне вечностью.
Бери же, бери же, ну!
Наконец трубка ответила серьезным и несонным голосом:
– Я слушаю.
– Это Олег Васильевич Марилов?
– Да. Кто говорит?
– Вы меня не знаете. Я от Игоря Викторовича.
– Слушаю. – Голос мгновенно подобрался, стал внимательным, как у ученика, просидевшего на первой парте всю среднюю школу.
– Он дал ваш телефон. Сказал, что вы можете помочь, – Прямо сейчас?
– Я в милиции. Влипла в историю. А он сказал, что можно обратиться к вам.
– Как вас зовут? – спросил Олег Васильевич.
– Ева, – я приложила ладонь к трубке, – Ева Апостоли. Я влипла, понимаете…
– Что-то серьезное?
– Не знаю… Нет.
– Номер отделения? – деловито спросил Олег Васильевич.
Я назвала номер отделения – таким, каким запомнила его на вывеске перед входом, – а потом добавила:
– Это Текстильщики. – И не удержалась от пассажа – нелогичного, но в высшей степени женского:
– Вытащите меня отсюда. Пожалуйста.
Он молчал, и я расценила это по-своему.
– Если вы ничего не можете сделать, я не в обиде. – Теперь в моих словах выгибала спину полная достоинства поза подростка, который берет на себя вину за ограбление автосервисного центра.
– Да нет, я просто прикидываю, за сколько могу добраться, – наконец отозвался таинственный Олег Васильевич. – Как, еще раз, вас зовут? Я повторила.
– Что вам инкриминируют? Надеюсь, не двойное убийство с отягчающими?
– Да нет же! Меня попросили приехать по одному адресу, а там сработала сигнализация…
– Ладно, подробности при встрече. Отбой. Я положила трубку и теперь уже бесстрашно взглянула на дежурного.
– Ну что? – поинтересовался он.
– Все в порядке. Спасибо.
Он проводил меня в камеру, казавшуюся теперь знакомой до мелочей. Я вытянулась на досках, прикрыла глаза и попыталась представить себе таинственного Олега Васильевича: почему-то он оказался сразу похож и на Грека, и на простреленную голову Сирина. Поджарый, слегка состарившийся подбородок, резкие морщины у глаз, седые волосы зачесаны назад, печатка на безымянном пальце… Нет, с печаткой я, пожалуй, перегнула. Голос не давал никакого представления, он может оказаться кем угодно, не исключено, что благородным злодеем, по которому сохнет кордебалет театра оперетты… Во всяком случае, теперь хоть что-то зависело не от меня.
Я подложила руки под голову и незаметно уснула. А проснулась оттого, что лязгнула дверь камеры. В нее вошел Питомза. Он едва сдерживал ярость, но обращался со мной почтительно. Больше всего ему хотелось врезать мне по зубам, даже нейтральные милицейские лычки оскалились от ненависти. Питомза смотрел на меня своими суженными глазами, как будто взрезал кожу потихоньку – как ломтики дыни…
– Повезло тебе, – шепнул он. – Нашелся тут один высокопоставленный член. Бабка за дедку, дедка за репку – вот и вытащили тебя.
– Вы еще внучку забыли. Жучку, кошку и мышку, – поправила я. – А вообще спасибо. Соснула даже. Приятно было с вами познакомиться.
– Твой фарт. Иначе ты бы у меня соснула… В другом месте и по другому поводу, – бессильно пригрозил Питомза. – Топай пока!
…На месте дежурного, откинувшись на спинку стула, сидел человек в белом плаще.
Совсем иной. Не похожий на того, кого я представила себе перед тем, как заснуть.
Ласка или горностай.
Небольшая аккуратная голова, очень узкое тело, которое не мог скрыть даже плащ. Светлые волосы, в которых любая седина затеряется, как скиф в степи; довольно молодое лицо, лишь увеличивающее сходство с лаской или горностаем. Он улыбнулся, но зубы подкачали, оказались не в породу – крупные и восхитительно белые, как куски колотого сахара.
– Привет, – сказал телефонный Олег Васильевич тоном старого знакомого, постукивая по моему рюкзаку кончиками пальцев, – а мы уж заждались. Что ж ты вводишь в заблуждение работников доблестных органов, душа моя? В одном же ведомстве работаем.
– Уж вы простите, Олег Васильевич, – развела руками я, – так получилось.
– Надеюсь, недоразумение исчерпано? – обратился Олег Васильевич к своре ментов. – Значит, я ее забираю.
Олег Васильевич встал, взял меня под руку, и мы направились к выходу, минуя множество ненужных, почти бутафорских перегородок и отсеков.
…Когда мы вышли на улицу, в лицо ударила подсохшая московская ночь. Никогда еще изгаженный городом воздух не казался мне таким свежим. В полном молчании мы дошли до машины Олега Васильевича – “Шкода-Фелиция” цвета мокрый асфальт. Олег Васильевич распахнул передо мной дверь.
Я уселась на сиденье рядом с водителем, сразу же пристегнулась ремнем и повернула голову в сторону Марилова.
– Куда? – спросил Олег Васильевич.
– На проспект Мира, если вас не затруднит.
– Теперь меня уже ничто не затруднит, – хмыкнул Олег Васильевич и тронул машину с места.
Некоторое время мы ехали молча. До тех пор, пока меня не начала грызть смутная досада на полную, вопиющую бесстрастность этого человека – вытащить незнакомую деваху из каталажки и даже не поинтересоваться, почему она туда попала. Ладно, если он не поинтересовался – я поинтересуюсь.
– Лихо у вас получилось!
Он не удостоил меня ответом, сосредоточившись на дороге. Профиль у него тоже был звериный, стянутый к чересчур широким крыльям носа. Так и есть – ласка, я не ошиблась.
– И как только удалось? Ни малейшей реакции.
– Вы, должно быть, внебрачный сын министра внутренних дел – вон как все уладили. Или нет – консультант хельсинкской правозащитной группы… А может, генерал от инфантерии?
– Мимо, – наконец разлепил губы он.
– Мимо так мимо. Вы случайно не знаете, что такое “питомза”?
Наконец-то он удостоил меня взглядом.
– Тебе-то зачем?
– Этот вопрос мучает меня последние несколько часов.
– Случайно знаю. Это такая проволочная сетка. Ее используют водолазы для сбора трепангов. И снова – молчание.
– А что такое трепанги? – глупо спросила я. Олег Васильевич засмеялся – в свете пролетавших одиноких реклам блеснули зубы.
– Скажите, а если бы я действительно вляпалась в двойное убийство с отягчающими, вы бы тоже меня вытащили?
– Во всяком случае – попытался, – серьезно сказал Олег Васильевич, не глядя на меня. – Хотя для этого пришлось бы разнести все отделение.
– Надо же! Вы меня интригуете.
– Ты здесь ни при чем. Просто ты позвонила от Игоря – и я приехал.
– Надо же, да здравствует мужская дружба!
– Игорь почти никому не дает мой телефон. Но если дает… Значит, хочет защитить этого человека.
– А вы, стало быть, идеальная машина для защиты.
– Стало быть, – отрезал Олег Васильевич.
– Какая находка для вашей жены!
– Я не женат, – сразу же раскололся Олег Васильевич.
– А зря. Масса хрупких женщин, особенно в безнадежной бюджетной сфере, нуждается в защите. Вообще, я просто так спросила. Без всякой задней мысли.
– Я тоже без задней мысли. , “Шкода” подкатила к моему дому на проспекте Мира.
– Ну, если попадете за кражу марокканских апельсинов с лотка, звоните. Вытащу, – напутствовал меня Олег Васильевич.
– Всенепременно. – Я неожиданно изогнулась и поцеловала его в щеку – в знак признательности.
Олег Васильевич дернулся от неожиданности, повернулся ко мне и стал запоздало рассматривать.
– Знаете что? – внесла вдруг я предложение. – Раз уж вы так волшебно меня спасли – прямо как Бог из машины… Я не могу вас так просто отпустить. Давайте поднимемся и выпьем чего-нибудь. За знакомство. Не возражаете?
Олег Васильевич пожал плечами:
– Хорошо.
Мы поднялись в квартиру. Оглядев обстановку, Олег Васильевич слегка присвистнул, что несколько разрушило его имидж ничему не удивляющегося крепкого орешка; а он наверняка дал себе слово ничему не удивляться – я так и видела, как несгибаемый семиклассник Олег Марилов царапает детскую клятву на листке в клетку и скрепляет ее кровью из проколотого булавкой пальца.
– Хорошо.
Мы поднялись в квартиру. Оглядев обстановку, Олег Васильевич слегка присвистнул, что несколько разрушило его имидж ничему не удивляющегося крепкого орешка; а он наверняка дал себе слово ничему не удивляться – я так и видела, как несгибаемый семиклассник Олег Марилов царапает детскую клятву на листке в клетку и скрепляет ее кровью из проколотого булавкой пальца.
– Шикарно живете!
– Вообще-то это Грека апартаменты.
– Кого?
– Грека, – я прикусила язык, – Игоря Викторовича, стало быть.
– Странно вы его называете.
– Ничего странного. По принадлежности к исторической родине. А эту квартиру он сдал мне напрокат. Похоже, так же, как и вас…
. – Похоже, ты действительно для него что-то значишь.
– У вас аналитический ум. Недавно я оказала ему маленькую услугу. Только я не любовница, которая приехала в Москву, чтобы спустить деньги на аттракционах в парке Горького… Не подумайте.
– Я и не подумал. У Игоря жена.
Подобная простодушная твердолобость как-то не вязалась с образом маленького хищного зверя, вытащившего меня из передряги, и даже задела меня: элегантный спаситель не имеет права быть ортодоксом.
– А вы считаете, что нельзя иметь любовницу при наличии жены, даже самой распрекрасной? Это не мужской взгляд. Думаю, если бы у каждого второго мужика женой значилась Клаудиа Шиффер, он бы вес равно исподтишка пялияся на соседку с верхнего этажа.
Олег Васильевич брезгливо приподнял брови:
– При чем здесь это? Я говорю об Игоре. И его жене.
– Она удивительная женщина?
– Она уже давно парализована. Восемь лет. Травма позвоночника.
Черт возьми, я и не знала! Заслоненный другими людьми. Грек вдруг предстал передо мной с самой неожиданной стороны. И все эти аккуратные пачки валюты, все дочерние фирмы и телохранители не могут поднять на ноги единственное существо, которое он любит:
Я вспомнила фотографию на столе Грека – самая обыкновенная женщина с извиняющимся поворотом головы…
– Коньяк или виски? – спросила я, чтобы скрыть неловкость.
– Если можно – воды, – попросил Олег Васильевич.
– Понятно. За рулем.
– Нет. Я вообще не пью.
– Завязали?
– И не развязывал. Никогда не пил и не курил.
– Вообще? – Я даже опешила.
– Вообще. Дело в том, – Олег Васильевич почесал переносицу, – что в двенадцать лет я дал клятву матери – никогда не пить и не курить.
– А вы не погорячились?
Бедный мальчик! Любитель клятв и – самое страшное – их неукоснительного выполнения. Редкий тип, по которому плачет то ли психиатрическая клиника, то ли Красная книга.
– Не думаю, – рассудительно ответил Олег Васильевич.
– И ни разу не нарушили слово? Даже в самых экстремальных ситуациях?
– Ни разу.
– Поразительно. Должно быть, ваша матушка от вас в восторге. И делает вам ванну с мятой на ночь.
– Она умерла пятнадцать лет назад.
– Простите…
– Ничего.
– Значит, вы человек слова, – сказала я, выдержав скорбную паузу. – За это сделаю вам не просто воду, а отличный кофе. От предыдущей партии кочевников осталось. Только сначала скажите мне, какие клятвы вы дали еще, чтобы мне не попасть впросак с каким-нибудь непристойным предложением.
– Больше никаких, – улыбнулся Олег Васильевич, пристально разглядывая меня.
Чувствуя себя хозяйкой, я сварила кофе, нарезала на блюдце полузасохший лимон. Мы сели в кресла друг против друга: я с коньяком, он с кофе.
– Ваше здоровье, – подняла свой бокал я.
– У меня все в порядке, – педантично ответил он, – но все равно спасибо… Что же вы все-таки делали в этой квартире?
– Это допрос?
– Любопытство. Простое человеческое любопытство.
– Меня попросили кое-что взять там, – я подумала, что совсем не отвечать будет невежливо, – ничего криминального, скорее невинный сувенир.
– Вас попросили и даже не предупредили, что квартира стоит на сигнализации?
– Нет.
– Ну вы хотя бы успели взять то, что было нужно? Мне не нравилось это чрезмерное любопытство, и я перевела разговор на другие темы.
– Чем вы занимаетесь, Олег? Можно я буду называть вас Олег?
– Сделайте одолжение.
– Итак, у вас нет жены, есть машина, вы легко справляетесь с зарвавшимися ментами… Не пьете и не курите. Боюсь, что самый страшный ваш порок – привычка ходить босиком по квартире.
– Не угадали, – он улыбнулся, – привычка есть по ночам. Замороженные фрукты из польских пакетов.
– Это почти одно и то же. Думаю, если почесать вам спину, там обязательно обнаружатся зачатки крыльев…
– Сомневаюсь.
– ..маленьких таких крылышек. Хотя нет, на райскую птицу вы мало похожи.
– Только не вздумайте сказать мне, что я похож на хорька.
Нет, на хорька он не был похож категорически.
– Что, были попытки? – спросила я.
– Были.
– А вы?
– Обучился стрельбе из малокалиберной винтовки, чтобы отстреливать обидчиков.
– Чему еще обучились?
– Айкидо и русскому рукопашному бою. Пожалуй, он мне нравился, этот обстоятельный Олег Васильевич. Пожалуй, и я ему нравилась – во всяком случае, уходить он не собирался, хотя самое время было перекинуть через руку плащ и откланяться.
– Сколько вам лет, Олег?
– Тридцать пять. Хотите, погадаю вам на кофейной гуще?
Я чередовала кофе с коньяком и как раз опорожнила чашку.
– Валяйте. Что нужно делать? Это было обыкновенным женским кокетством – я прекрасно знала, что нужно делать: поболтать гущу в чашке и потом вывалить содержимое на блюдце – обязательно от себя. Наша вгиковская актриса Ксана Павлоцкая, однокурсница Юленьки, мучила меня гаданием на кофейной гуще добрых три года. Я была безропотна, безответна и в конце концов осталась единственной клиенткой Ксаны, которая предсказывала судьбу с точностью до наоборот. Так, Ивану за неделю до смерти она предсказала счастливые перемены в жизни под знаком стареющей влиятельной женщины; Алене, в разгар ее романа с альтисткой Даниловой, она пообещала встречу с богатым иностранцем – скорее всего из Бельгии – и дальнейшее счастливое замужество. Дольше всех держался Серьга Каныгин, которому добрая Ксанка периодически предрекала безумный секс с длинноволосой очаровашкой из Питера, причем очаровашка мучается комплексом безответной любви к Серьге и имя ее начинается на А. В результате я осталась одна, и уж здесь-то Ксанка оторвалась по полной программе. В разное время мне были предсказаны: молодой человек, но не из мира искусств; дети – мальчики-близнецы; жилплощадь в центре Москвы, где-то в районе Большевистского переулка; поездка за пределы Союза – скорее всего в Испанию, судя по конфигурации бурой жижи по краям чашки. Было еще много милой дребедени, в которую я безбожно верила.
– Ничего особенного, – сказал Олег, – потрясите гущу – и на блюдце, ближе к краю, пусть стекает. Только аккуратнее.
Я выполнила все инструкции, и спустя некоторое время он поднял чашку и углубился в ее изучение.
– Ну что? – нетерпеливо спросила я.
– Очень интересно, – промычал Олег.
– Да? Меня ждут потрясения?
– Вроде того… Видите этот подтек в форме скалы или утеса? Как раз над силуэтом женской головы…
Я в упор не видела ни утеса, ни женской головы, но согласно закивала и даже поцокала языком для убедительности.
– Это означает, что над вашей головой могут сгуститься тучи. Но все должно окончиться хорошо, поскольку помощь к вам придет оттуда, откуда вы даже не ожидаете…
Он что-то еще рассказывал, пока я внимательно разглядывала его лицо: в нем не было двойного дна, так же как и в самом Олеге: тридцать пять лет, старомодная готовность прямо отвечать на вопросы. Интересно, чем ты действительно занимаешься и как с таким простодушием сумел уломать целое милицейское отделение? Ведь ты не можешь быть таким простым, как кажешься…
"Жизнь не так проста, как нам кажется, она гораздо проще”, – не к месту вспомнила я любимое высказывание нашей мастерицы-исзуитки Ларисы Алексеевны. Иван ее терпеть не мог, и я подозревала почему: он не мог простить, что авторство этого удивительного по своей силе и простоте постулата принадлежало не ему, а какой-то московской старой суке из богемы. Мне же Лариса Алексеевна была скорее симпатична, особенно завораживали ее многочисленные кольца – все до единого ручной работы.
– Вы меня не слушаете, – сказал вдруг Олег.
– Напротив, очень внимательно слушаю. И жду руководства к действию.
– Не предпринимайте ничего в одиночку, – серьезно сказал Олег.
– С чего вы взяли, что я что-то собираюсь предпринять?
– А вот это пятно в виде сжатого кулака – готовность к действию, точно вам говорю.
– А вот эта бляха в виде парящей птички по имени дрофа – готовность ничего не делать, – в тон ему сказала я.