Из бронехода выбрались веселый Курчан и печальный Самоха – этому увальню поход был не в радость.
– Ну что, Мажуга, разузнал чего? – спросил пушкарский управленец.
– Разузнал, да тебе в этой новости маловато счастья. Далеко Граф укрылся.
– Но ты узнал, где он?
– Узнал, конечно, и вещь при нем. Пока что. Покупатель уже нашелся и вскоре с Графом встретится, ежели до сих пор не поспел. Арсенал – слыхали о таком местечке?
– В Донной пустыне… – протянул Самоха. – Далеко.
– Ну, так поскоку мы вызнали, что требовалось, пора гнездо незаконных оружейников разносить! – сделал собственный вывод Курчан. Для него здесь имелась возможность отличиться, раздолбать конкурентов, стать героем-карателем. Таких в Харькове очень уважают! – Щас по ним вдарим! Слышь, Мажуга, далеко дотудова?
– Погоди маленько, еще не время выступать, – осадил парня Игнаш. – Чуток позже надо бы, чтоб под рассвет подгадать, самое сонное время. Уговор-то помнишь?
– Какой уговор?
– Живым оттуда никто не должен уйти.
На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:
– Уж чего-чего, а это мы – в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!
Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой – это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.
Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.
Тем временем Самоха наконец решился:
– Игнаш, послушай, чего скажу…
– Чего?
– Ты со мной до Корабля съезди.
– Нет резона.
– Деньги, вот тебе резон.
– Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару – полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.
– А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты – человек! Ты ж не угас пока.
– И что?
– Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…
– Песня? – подсказал Ржавый. – Ты мне уже говорил.
– Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? – В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. – Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?
Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.
– У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.
– Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях – разве ты пел когда? Эх… – Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.
Подошел Курчан – этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.
– Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?
– Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. – Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. – Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше – это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.
– А что клепают?
– Видел дробовики, пистолеты простенькие – те вроде местные. Но что на месте точат, а что привозное, под сборку, – Игнаш развел руками, – тут без понятия.
– Десятка два, а то и больше, считая водителей и кто на подхвате, – прикинул Самоха. – Полтора десятка – это уж точно.
– Ага, ага… – бормотал Курчан, он уже обдумывал план штурма. – Значит, оградка хлипкая, атакуем с разных сторон. А в окна не выскочить? Я к тому, чтоб не разбежались сзаду где, пока мы вход распечатывать будем.
– Мы в одном крыле были, – Мажуга пожал плечами, – да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.
Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.
На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле – она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня – невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.
– Дядька Мажуга! – крикнула Йоля, перекрывая рев и грохот идущей колонны. – А как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!
– Не такая и тяжелая. Она ж не из железа, – пояснил Игнаш, – корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмет, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано еще.
Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту увесистую рубчатую рукоять. Дареный пистолет придавал девчонке уверенности, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать?.. настоящей. До сих пор она была единственной среди вооруженных мужчин, слабой такой, ну а теперь – совсем другое дело.
Впереди, чуть в стороне от дороги, ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал на обочину, его пулеметная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подрулил к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан:
– Что за стрельба?
– Да на дороге какие-то! – крикнул каратель с мотоциклетки. – Увидели колонну – и в степь тикать. Да где им от нас уйти! Прижали их, заставили тормознуть и по колесам стрельнули, они теперь до утра не сдвинутся. Изрешетили им шины!
– А что за люди? Торговцы?
– Не, селюки, фермеры на самоходе грузовом! Расторговались и домой катят! То есть катили, а теперь здесь заночуют! Ну, мы вперед погнали!
Колонна снова тронулась с места. Йоля спросила:
– Дядька Мажуга, а чего это?
– Ну, как чего?.. Всех встречных останавливать будут, чтобы никто незаконных оружейников не предупредил. По колесам, вишь, стрельнули – теперь фермеры застряли не то что до утра, а и вовсе невесть на сколько. Пока еще кто их заметит… Если б на дороге – другое дело, утром непременно на них какие-нибудь проезжие наткнулись бы, а они сдуру в степь ломанулись, там их и оставили…
Мажуга говорил об этом спокойно – подобные истории случались частенько. Когда харьковская карательная бригада выступала в поход, с «селюками» не церемонились. Этим еще повезло, что только шины попортили, могли бы сгоряча и перебить всех. Одно слово – каратели!
В небо выползла пузатая серебряная луна, Йоле и это было в диковину. Она то и дело высовывалась из-под крыши, чтобы получше разглядеть светящийся кругляк над головой. Ветер трепал неровно обрезанные пряди, они щекотали лоб и щеки, но девчонке это нравилось. Ветер такой, будто к самой вентиляторной отдушине башкой сунулась, но из харьковской воздушной системы воздух идет жаркий, пованивает горелым машинным маслом, плесенью и еще какой-то дрянью, а здесь – раскаленной за день сухой пылью и немного травой. Так бы и мчалась сквозь ночь да ощупывала бы украдкой рукоять дареного пистолета.
Но всю ночь так катить не пришлось. Курчан остановил колонну, мотоциклетки разъехались с дороги в стороны – им предстояло обогнуть поселок подпольных оружейников и следить, чтобы никто не сбежал, а тяжелые боевые машины должны были атаковать ферму. До рассвета оставалось порядочно, и Мажуга посоветовал подождать, чтобы напасть в самый сонный час, когда даже стойкие караульные нет-нет, да и прикемарят. Однако Курчану не терпелось, он спешил броситься в бой, власть над многими людьми и грозная сила боевых машин, отданных под его начало, кружили пушкарю голову. Он заявил, что шум моторов могут услышать в поселке, поэтому ждать нельзя. Напрасно каратели из тех, кто поопытней, пытались объяснить ему – мол, там такой ор и грохот, что услышат, только если из орудия пальнуть, да и то лишь в том случае, когда снаряд точно в цех попадет… Йоля тоже пискнула: «Та не, там гудят, сами себя не всякий раз расслышат!» – но напрасно, Курчан уже решил напасть с ходу.
Мажуга легонько подтолкнул девчонку к сендеру:
– Залазь, мы в сторонку отъедем, подождем, пока драка закончится.
На самом деле он только поначалу ехал в сторону от поселка незаконных оружейников, потом Йоля заметила, что дядька понемногу сворачивает. Сендер медленно пробирался без дороги, в полосе света перед ним плыли пологие склоны, поросшие жесткой, как щетина, травой, колючки, торчащие из твердой высохшей земли бетонные обломки – все было серым, бесцветным.
– Дядька, куда ты рулишь? Мы уже поди на другой стороне от этой домины длинной?
– Так и есть. Сейчас, как пальба пойдет и до нас никому дела не будет, мы выкатим на пригорок и фары отключим, тогда гляди в оба. Я эту высотку присмотрел заранее, с нее все будет видно. Ну и убегать мимо, по оврагу, всего сподручней.
– Убегать? Да на кой нам?
– Не нам, а местным, когда их каратели прижмут. Всё, слушай теперь.
Мажуга заглушил двигатель, и стало тихо. Даже гул идущей карательной колонны казался далеким и будто сглаженным – от харьковчан их теперь отделяли холмы, звуки дробились о склоны, отражались и как бы выравнивались, сливаясь в монотонное рычание.
Громыхнул орудийный выстрел. Приглушенный свист завершился тяжелым грохотом разрыва. Моторы затарахтели громче. Орудийная платформа пошла на ворота в лобовую атаку. Первый выстрел должен был всполошить местных и посеять панику. Пока прислуга заряжала, могучий самоход выкатился на прямую наводку, ворота были прямо по ходу, но Курчан не велел стрелять. Боевая машина закованным в броню радиатором высадила перетянутые колючей проволокой рамы, служившие воротами, и влетела во двор. С хрустом и треском завалились столбы с подвешенными скелетами.
Водила ударил по тормозам, ребристые колеса взрыхлили высохший грунт, взлетела пыль, и тут пушка ударила второй раз – точно в широкий вход бетонного барака. Внутренние ворота, которые поспешно заперли изнутри, исчезли в вихре пламени. Осколки снаряда, раскрошенные створки ворот, обломки и человеческие тела взрывом швырнуло внутрь, там завыли – этот вой взлетел к ночному небу, когда стихли раскаты взрыва. Вдоль длинных стен стали распахиваться окна, освещенные прямоугольники в темноте. Там мелькали силуэты торговцев.
Два бронехода, проломив проволочную ограду, подъехали с противоположных сторон, ударили пулеметы из башенок, свинцовый град заколотил по стенам, выбивая бетонные осколки, высекая искры. Крик потонул в громыхании очередей. Пушка выстрелила в третий раз, теперь снаряд разорвался внутри барака. В окнах никто не решался показаться, пули, выпущенные с бронеходов, проникали в узкие проемы, рикошетили внутри, прошивали насквозь тоненькие перегородки и крушили прилавки. Поначалу, после первого взрыва, торговцы устремились к выходу, чтобы защищаться, – второй снаряд перебил тех, кто оказался впереди, остальные разбежались.
Торговые ряды занимали один из корпусов древней фермы, его-то и атаковали каратели. Ворота второго корпуса вряд ли часто отворяли – там были склады, там же в подземелье укрывалось незаконное производство. Планируя атаку, Курчан сосредоточился на том корпусе, где находились торговые ряды и где, стало быть, полно народу и полно оружия на прилавках.
С бортов орудийной платформы посыпались каратели, разворачиваясь цепью против иссеченных осколками ворот. Внутри что-то вовсю горело, в окна валил дым.
Тут распахнулись ворота во втором корпусе П-образного барака, харьковчане развернулись туда, платформа стала сдавать задом, чтобы засадить из орудия в другие, пока еще не тронутые створки. Но сзади уже подкатила башня, лишив водителя платформы свободы маневра.
На крыше барака, в самой середине, поднялась темная фигура, человек вскинул на плечо что-то темное, наподобие трубы. Вспышка – искрящийся след протянулся от человека на крыше к радиатору орудийной платформы, там громыхнуло и расцвел огненный столб. На гусеничной башне развернули прожектор, луч выхватил из темноты человека возле распахнутого люка на крыше. Стрелки с башни ударили из автоматов…
Охваченная пламенем орудийная платформа медленно катилась назад, а каратель, управляющий башней, начал разворачивать неуклюжую громадину, вывернул в сторону… Из не поврежденных снарядами ворот второго корпуса древней фермы хлынул людской поток. Кто палил из автомата, кто бил из пистолетов с двух рук; выстрелы грохотали непрерывной и многоголосой симфонией смерти. Автоматчики карателей, спрыгнувшие на землю, встретили людской поток огнем, положили передний десяток, но их перебили и отогнали. Толпа ломилась и ломилась в ворота, оружия внутри было вдоволь, и все – торговцы, покупатели, рабочие подземного цеха – неплохо вооружились, теперь им незачем было беречь стволы и патроны. Казалось, никто не в силах остановить такой напор.
Должно быть, обороняющиеся успели сговориться заранее – часть бросилась в сторону, к проломленной ограде, несколько человек одновременно швырнули гранаты в орудийную платформу, мотор которой заглох. Гранаты с длинными ручками кувыркнулись в белом луче башенного прожектора и свалились на огражденный бортами кузов. Грохотнуло. Осколки с визгом и звоном посекли все, что оказалось между стальными листами.
Автоматчики с башни и те, кто залег под колесами горящей платформы, поливали очередями торговцев и рабочих, те падали один за другим, поток из ворот наконец-то иссяк. Еще один человек выбрался из люка на крышу фермы, его срезала автоматная очередь, едва он начал выпрямляться… Сверху, с гусеничной башни, двор был как на ладони – знай себе бери на прицел мечущиеся фигурки. Тех, кто пытался уйти к ограде, перехватил бронеход. Башенка развернулась, и спаренный пулемет выкосил остатки толпы, лишь нескольким беглецам удалось прорваться и уйти в ночь… И тут рванули снаряды в ящике на артиллерийской площадке – огонь добрался туда. После этого пальба во дворе пошла на убыль.
Когда атака началась выстрелом 88-миллиметровой пушки, мотоциклетки харьковчан, до поры таившиеся в лощинах и между холмами, включили фары и двинулись к ферме, выискивая прорвавшихся беглецов. Мажуга остановил сендер вне этого наружного оцепления, но звуки боя послужили сигналом и для него. Он, как и говорил Йоле, выехал на бугор и там остановился с выключенными фарами. Луна давала достаточно света, чтобы наблюдать за маршрутом, который присмотрел Игнаш. Попади он сам в переделку на заброшенной ферме, точно бы выбрал эту дорогу. Так и подпольные оружейники не дурней его – тоже небось здесь утекать наладятся. Если сумеют пробиться из окружения, конечно.
Издали картина схватки выглядела даже красиво – встающие огненные кусты разрывов, вспышки выстрелов, трепещущие огненные бабочки пулеметов – и все это в мечущихся лучах фар бронеходов. Потом будто белым колпаком картину боя накрыло – вниз с гусеничной башни ударил свет прожектора. Взметнулся к черному небу, прямо к блестящей холодной луне, огненный столб, когда подожгли орудийную платформу, струи пламени стали вырываться из окон горящего здания… потом и вовсе заполыхала округа.
Мажуга глядел. Вот ударили очереди поближе – беглецов встретила мотоциклетка. Пулеметчик накрыл их длинной очередью, в ответ нестройно ударили ружья и пистолеты. Сквозь стрельбу пробивались крики беглецов.
– Пора, – решил Игнаш, – доставай теперь «беретту», да не смей в меня целить! Аккуратней со стволом.
– А патронов еще не дашь?
– У тебя в магазине пятнадцать, нешто не хватит?.. Ага, вот они, как чуял!
Из тени вынырнули две согнувшиеся фигуры, мелькнули в лунном свете и снова канули в тень. Пока каратели добивали оставшихся защитников фермы, а большинство беглецов схватились с экипажем мотоциклетки, эти двое удирали заранее присмотренной лощинкой. Лощинка была неглубокой – из сендера, стоящего на холме, разглядеть их оказалось вполне возможно.
Сендер взревел мотором, слетая с пригорка наперерез беглецам – до них было около сотни шагов, – двое уцелевших оружейников бросились в сторону. Мажуга врубил фары, теперь им было не уйти. Он вел сендер, удерживая руль левой рукой, правой надавил на макушку Йоле, как в прошлый раз, когда за ними гнались бандиты. Девчонка пискнула и сползла вниз, подобрав ноги. Сендер подпрыгнул на пригорке, лучи фар взметнулись к небу, ударил дробовик – расстояние было велико, дробь разлетелась, лишь несколько комочков свинца угодили в днище сендера. Потом машина тяжело грохнулась на колеса, фары осветили беглецов, те присели, заслоняясь руками, – один долговязый, другой поменьше. Сендер летел точно на них, слепя фарами. Йоля, не выпуская рукоять «беретты» и хватаясь за что попало свободной рукой, вскарабкалась на сиденье. Она успела увидеть, как тот, что поменьше, оттолкнул долговязого и сам метнулся в противоположную сторону, поднимая двуствольный обрез. Мажуга бросил машину вправо – к рослому. Фигура человека словно прыгнула навстречу, он вскинул пистолет, капот ударил его в бок, смял и опрокинул. Мажуга крутанул руль, но не успел – низкорослый оружейник выстрелил из второго ствола. Йоля заорала, когда дробь заколотила вокруг нее, но от стрелка девушку отделяла кряжистая фигура Мажуги. Он зарычал, разворачивая подпрыгивающий на ухабах и обломках бетона сендер. Низкорослый попал в луч света, швырнул в Мажугу разряженный обрез и метнулся в сторону. Мажуга ударил по тормозам и вымахнул из все еще скачущей по камням машины. В правой его руке блеснуло длинное дуло кольта.