Сендер взревел мотором, слетая с пригорка наперерез беглецам – до них было около сотни шагов, – двое уцелевших оружейников бросились в сторону. Мажуга врубил фары, теперь им было не уйти. Он вел сендер, удерживая руль левой рукой, правой надавил на макушку Йоле, как в прошлый раз, когда за ними гнались бандиты. Девчонка пискнула и сползла вниз, подобрав ноги. Сендер подпрыгнул на пригорке, лучи фар взметнулись к небу, ударил дробовик – расстояние было велико, дробь разлетелась, лишь несколько комочков свинца угодили в днище сендера. Потом машина тяжело грохнулась на колеса, фары осветили беглецов, те присели, заслоняясь руками, – один долговязый, другой поменьше. Сендер летел точно на них, слепя фарами. Йоля, не выпуская рукоять «беретты» и хватаясь за что попало свободной рукой, вскарабкалась на сиденье. Она успела увидеть, как тот, что поменьше, оттолкнул долговязого и сам метнулся в противоположную сторону, поднимая двуствольный обрез. Мажуга бросил машину вправо – к рослому. Фигура человека словно прыгнула навстречу, он вскинул пистолет, капот ударил его в бок, смял и опрокинул. Мажуга крутанул руль, но не успел – низкорослый оружейник выстрелил из второго ствола. Йоля заорала, когда дробь заколотила вокруг нее, но от стрелка девушку отделяла кряжистая фигура Мажуги. Он зарычал, разворачивая подпрыгивающий на ухабах и обломках бетона сендер. Низкорослый попал в луч света, швырнул в Мажугу разряженный обрез и метнулся в сторону. Мажуга ударил по тормозам и вымахнул из все еще скачущей по камням машины. В правой его руке блеснуло длинное дуло кольта.
Йоля попыталась встать, но свалилась от рывка, когда сендер подпрыгнул в последний раз, перед тем как замереть. Лучи фар были направлены в сторону от беглеца, его силуэт в лунном свете казался облитым серебром. Он вытаскивал из-за пояса пистолет. Мажуга приземлился перед ним, под каблуками хрустнул гравий. Оба выстрелили одновременно. Пистолетная пуля ударила Мажугу в грудь, он пошатнулся. Сам успел разглядеть, как топорщатся на груди противника вшитые в куртку панцирные пластины, и метил по ногам – пуля раздробила низкорослому колено, он завалился на бок, продолжая вдавливать спусковой крючок, но пули ушли вверх. Мажуга двинулся к упавшему, стреляя на ходу.
Долговязый оружейник, сбитый сендером, перевернулся на бок и застонал. Мажуга встал над низкорослым и всадил последнюю пулю ему в голову.
Долговязый сел, вскинул пистолет… уронил. Его качало, левой рукой он уперся в землю и никак не мог взять прицел – правая дрожала. Пистолетное дуло плясало, Йоля глядела расширившимися глазами в черный кружок ствола.
– Йоля, у меня патроны закончились. Что ты будешь делать? – спросил Мажуга.
Она двумя руками направила «беретту» в сидящего беглеца, и ствол в ее руках ходил ходуном, так же как и у контуженного долговязого. Йоля завизжала и выстрелила. Пуля ударила человека в грудь, он завалился… завозился на земле, разгребая пыль, подтянул под себя руки, уперся… Мажуга наблюдал и не пытался помочь. Йоля выстрелила снова. Долговязый дернулся. Потом еще выстрел, еще… Йоля заплакала, моргнула, смахивая слезы, и выстрелила еще раз. Ее противник дернулся и опять попытался подняться.
– На нем куртка с панцирными пластинами, – спокойным голосом объяснил Мажуга. – На мне такая же, меня он не подстрелит, а вот ежели поднимет ствол – ты перед ним. Так что делать станешь?
Чужак повернулся на бок, завозился энергичней. Он больше не пытался встать, зато вскинул пистолет. Рукоять он теперь держал двумя руками, и ствол почти не дрожал.
– Стреляй в голову, – посоветовал Игнаш.
Йоля всхлипнула, прицелилась, зажмурилась и выстрелила. Ее пуля выбила оружие из руки долговязого. Тот взвыл, сжимая вывихнутую кисть. Поднялся на четвереньки и пополз в темноту, вихляя тощим задом. Мажуга пошел следом. Обогнул сендер, зашагал шире, настигая оружейника. Тот заполз за обломок бетонной стены, косо торчащий из грунта. Мажуга за ним. Грохнул выстрел кольта. Йоля хныкала и смахивала слезы тыльной стороной ладони – то одной рукой, то другой попеременно; рукоять «беретты» она сжимала по-прежнему. Показался Мажуга, он обыскал мертвеца и возвращался, подкидывая в ладони увесистый кошель. Йоля, опустив пистолет на дверцу сендера, следила, как коренастая фигура проступает из темноты.
Игнаш подошел, швырнул звякнувший мешок на сиденье и стал заряжать кольт.
– Дядька, что ж ты мне врешь? – перехваченным голосом спросила Йоля. – Был у тебя патрон. Зачем обманул?
– Иногда и обманывать надо, если для пользы дела. – Мажуга сунул оружие в кобуру. – И ты снаряди магазин. На вот тебе патронов-то.
– А зачем? – Йоля опустила «беретту» на колени и обеими руками провела по лицу, утирая мокрые дорожки на щеках. Подарок ее больше не радовал.
– Нужно, заноза, очень нужно было это сделать. Обязательно нужно, чтоб ты сама. Лучше так вот, пока я рядом, а то мало ли что… В жизни всякое случается, иногда нужно в башку стрелять, а ты не можешь.
– Дурак ты старый, – без выражения, усталым бесцветным голосом произнесла девчонка.
Ей хотелось сказать гадость, разозлить Мажугу, оскорбить, задеть, чтобы хоть что-то почувствовал чурбан бездушный. Но она ошиблась – Игнаш не обиделся.
– Потому и старый, что не дурак. Дураки молодыми помирают. Хочу, чтобы ты дожила хоть до моих годов, для этого не только метить нужно из пистолета, но и стрелять куда наметила. Ну ладно, может, после когда поймешь. Этот случай не последний был… – Мажуга вытащил кисет, стал сворачивать самокрутку. Полез в карман, вытянул зажигалку и задумчиво сказал, будто к самому себе обращаясь: – Может, оно и хорошо, что оружие над тобой пока власти не имеет, а мне вот… если кому башку пулей разнести – не вопрос. Ствол сам руку ведет, спусковой крючок сам под палец ложится, будто не я кольтом управляю, а он мной. – Чиркнул колесиком, прикурил и выпустил струйку дыма, серебристую в лунном сиянии. – Зато я живой остался… после всего.
– А иначе нельзя? – жалобно спросила Йоля. – Чтобы не так, но и живой остаться?
– Надо бы иначе, да не получается в этом мире. Злой он, и злому в нем легче. Трудно не озлиться, очень трудно… А может, сумеешь не озлиться, а, заноза?.. Да нет, не выйдет. Есть в этом мире власть над нами…
Помолчали. Потом Мажуга напомнил:
– Магазин снаряди.
Йоля вздохнула, выщелкнула магазин и стала, пыхтя от усилий, заталкивать в него патроны.
– Завтра пистолет будешь разбирать, чистить, – снова заговорил Игнаш. – Все же ты ему хозяйка. Разнимешь на части, заглянешь ему в самую душу – станешь лучше оружие понимать. Только помни: ты ему в душу глядишь, а оно, оружие то есть, в твою тоже смотрит. Не дай оружию завладеть душой. Оставайся светлой. Но оружия не бойся.
– Я оружия не боюсь, я с Харькова.
Мажуга не ответил, пыхтел самокруткой, роняя рыжие искорки, смотрел в сторону – как поднимается зарево над горящей фермой. Девчонка поглядела на его профиль, подсвеченный красноватым огоньком самокрутки. Он показался ей и впрямь ржавым, в точном соответствии с прозвищем, старым показался и изношенным, будто самоход, на котором многие тысячи верст отмотали по бездорожью и грязи. Или как ствол, из которого разные владельцы положили сотню человек. Как оружие, пережившее многих хозяев. Может, об этом он и толковал, когда говорил о власти над человеком и о том, что мир злой?
Игнаш докурил, швырнул окурок под ноги и наступил на него. Потом поглядел на Йолю. Та как раз закончила с «береттой», вогнала магазин на место и сунула оружие в кобуру.
– Ты их узнала?
– Когой-то?
– Этих двоих, которых мы здесь уложили. Не вспомнила? Ну и напрасно, нужно внимательней глядеть, кто в тебя стреляет. Хозяева они были этому месту. Верней, хозяин и его охранник доверенный. Помнишь того молодого, что тебя хотел? Я ему еще срамное место отбил в коридоре.
– Так тот со стекляшками был…
– Ну а как бежать, он стекляшки снял. А второго не вспомнила?
– Это который чай пил? И с обреза во всех входящих метил?
– Он самый. Они, видишь, толпу наперед пустили, под пулеметы, а сами тишком – и в степь, покуда каратели их работников очередями клали. Если бы я эту лощинку заранее не присмотрел, так и утекли бы. Хорошо ли они придумали?
– Злобно.
– Вот ты этому длинному в башку не стрельнула. А он злобный. И пистолет у него был, в тебя метил. Не, ты молчи, не отвечай, заноза, я ж знаю: у тебя всегда есть что сказать, но по большей части дурости какие-то. Молчи уж, а сама думай, почему старый дурак Мажуга все тебе так раскладывает и почему не рискует последний патрон из кольта выпустить, хотя ты рядом, а у тебя полный магазин.
– Думаю я! Не бормочи, все ужо обсказал, хватит.
– Вот и думай.
До рассвета просидели в сендере – так решил Мажуга, сказал: каратели сейчас распалились в бою, лучше подальше от них держаться. По округе колесили мотоциклетки, шарили фарами между холмами, одна выехала и к их стоянке. Мажуга фар не выключал, так что их сендер издалека было видать. Из-под похожего на ведерко кожуха высунулся стрелок, спросил, не видели ли кого из беглецов. Мажуга указал на застреленного старика и прибавил, что за стеной второй валяется. Больше никто не появлялся.
– Думаю я! Не бормочи, все ужо обсказал, хватит.
– Вот и думай.
До рассвета просидели в сендере – так решил Мажуга, сказал: каратели сейчас распалились в бою, лучше подальше от них держаться. По округе колесили мотоциклетки, шарили фарами между холмами, одна выехала и к их стоянке. Мажуга фар не выключал, так что их сендер издалека было видать. Из-под похожего на ведерко кожуха высунулся стрелок, спросил, не видели ли кого из беглецов. Мажуга указал на застреленного старика и прибавил, что за стеной второй валяется. Больше никто не появлялся.
Когда солнце начало подниматься над степью, огромное и розовое, Мажуга завел двигатель. Йоля потянулась, жмурясь под утренними нежными лучами.
– Поедем к Самохе, – сказал Игнаш. – Ты не высовывайся и не свети особо. Лучше всего сиди тихонько в сендере.
Толстый управленец сидел на подножке раскуроченной и закопченной орудийной платформы. Ноги он поставил на стальную трубу, в одной руке была бутылка, к которой Самоха время от времени прикладывался, в другой – кусок пирога.
По двору сновали каратели. Они занимались привычным делом: собирали и сортировали трофеи, обыскивали захваченный цех, волокли из подвалов инструменты, оборудование и заготовки. Добычу складывали в две кучи: одна – то, что повезут в Харьков, другая – то, что нужно уничтожить на месте. Кучи оказались примерно одинаковыми. Двое механиков, откинув помятый броневой щит, ковырялись в моторе платформы, еще один накручивал круги около зданий – осваивал сендер, прежний хозяин которого сейчас лежал среди других мертвецов – их снесли под стену, в тень.
Мажуга въехал во двор через один из проломов в стене, подкатил к платформе и затормозил. Самоха, приветствуя его, поднял бутылку и, завершив движение, поднес горлышко к губам. Он жмурился на солнце, заливавшее светом половину двора, другая половина тонула в длинной и широкой тени, которую отбрасывала гусеничная башня.
– Ну, как тут?
– Тут порядок, Игнаш, как на кладбище. – Управленец рыгнул и указал на вереницу окровавленных тел, выложенных в ряд под стеной фермы. – А Курчан спекся. Вишь, говорил я ему: не лезь вперед, не суйся, сперва постреляем из орудия… мы ж пушкари или как? Так нет же, полез. Гляди, чего они с платформой сделали, некрозное семя!
– И чем это?
Самоха задумчиво пошевелил ногами, перекатил в пыли толстую трубу, на которую поставил башмаки.
– Сперва из вот этого засадили, потом, когда толпой ломанулись, гранатами добили… Эй, мужики, что с мотором? Сумеете запустить? Или помощь из цеха кликать надо?
– Управимся сами, факт! – откликнулись из-под капота. – На месте починимся, токо времени уйдет…
– Нет у нас времени, – печально объяснил Самоха, обращаясь больше к Мажуге, чем к механикам. – Если верно, что Граф в Донной пустыне, нужно нам туда без отсрочки. Я тут команду оставлю, пусть неспешно чинятся, в платформу барахло захваченное грузят, а мы с остальными на юга двинем. Ты ж с нами, Мажуга? Соглашайся, что ли, а то и вовсе тошно. Курчан, дурень молодой, не вовремя сгинул, а я не управлюсь там. Кто-то пошустрей нужон. Поехали, Игнаш, поехали! – Самоха хлебнул из бутылки. – А цех не зря громили. Видал, чего они здесь успели наладить? Вона труба у меня под башмаками, видишь? Там пружина сильная, взвел ее, закинул в дуло гранату – и пали себе, как из пушки. Граната тож не простая, пороховой заряд сзаду. О, какое чудо учудили. Сперва пружина гранату выбрасывает, потом заряд полыхает! Я эту штуковину в цех отошлю, пущай производство налаживают. Неча такие штуки где попало клепать, это пушкарского цеха промысел, и точка!
– Ну что ж, послужил я, значит, цеху пушкарей. А я ведь тебе этот рынок сдал, это у меня последнее, что оставалось, что со старого времени храню. С прежней работы, сыскарской. Я про них давно знал, да не было случая это знание продать. Теперь уж всё, теперь новые времена, новые люди, не услежу за ними, староват я для нынешних-то…
– Вот и поехали со мной, Ржавый. Когда ты еще себя молодым снова почувствуешь, а? Что тебе та ферма? Пыль там и скука, небось впрямь заржавеешь.
– Молодым, говоришь?..
– Ага. – Самоха откусил пирог и, задумчиво жуя, уставился на Ржавого.
– Может, и прав ты. Хм, молодым…
– Во! – Самоха обрадовался, взмахнул бутылкой. – Сегодня же и выступим! А платформу здесь покину, пущай ремонтируют сколько надо. Слышали, мужики? Ну, пару мотоциклеток для прикрытия, людей, чтоб добычу грузили. А мы – в путь! И скорей бы оно все закончилось, что ли…
Тут, описав очередной круг, подъехал сендер. За рулем сидел скалящийся во весь рот каратель.
– Эй, Штепа! – заорал Самоха, взмахивая рукой с остатком пирога. – Глуши мотор, мутафаг бешеный, глуши, я сказал! А ну иди сюда, чтоб тебя некрозом обсыпало!
Йоля даже присела – так хрипло и страшно заругался добрый с виду толстяк. Каратель тоже услыхал, затормозил и выскочил из сендера. Его ощутимо качнуло, парень был, похоже, пьян. Самоха резким движением, будто досылал снаряд в казенник орудия, втолкнул пирог в рот и энергично заработал челюстями. Штепа подошел и встал перед начальством, демонстрируя в ухмылке желтые, прокуренные зубы. Самоха, краснея от натуги, пропихнул в горло плохо прожеванный кусок и снова заорал:
– Ты шо, гад, укурился? В дымину! В дымину укурился, некрозное чучело, ты шо творишь, урод? Опять дурь где-то сыскал?
Штепу брань не смутила. Все так же улыбаясь, он развел руками:
– А шо ее искать, родимую, по-над забором аж кустами выперло! Они, дурни здешние, ее не курили, видать. Токо шкелетов над кустами вешали.
Мажуга пояснил:
– Они с-под мертвяков дурь не обрывали – боялись, видно.
– Ну а этому все до мутафаговой мамы, – ткнул в Штепу бутылкой Самоха. – Вот такой он – укурится и давай чудить. А в бою первый, за то и не наказываем… Штепа, не пали бензин зазря, возьми сендер, обкатай окрестности, собери мотоциклетчиков. До полудня выступим ужо. Новая работа у нас наметилась, понял, рожа твоя кривая?
Улыбка, и до того широкая, теперь просто разнесла Штепину рожу в ширину.
– Ага, понял, Самоха, я усё понял!
Вихляющей походкой пушкарь направился к сендеру, споткнулся, едва не упал, но взобрался за руль. Слова управленца слышали и другие каратели, возившиеся с трофеями. Они радостно загомонили, предвкушая новые развлечения.
Часть третья Преследователи
Собирались каратели долго, и, когда колонна выступила в путь, солнце уже стояло в зените. Самоха оставил на разоренной ферме восемь человек, чтобы закончили дела. Кроме ремонта орудийной платформы, предстояло погрузить трофеи в захваченные грузовики, уничтожить все, что не получится взять с собой, и снести мертвецов в подвал. Хоронить их – большой труд, этим каратели не станут заниматься…
Теперь Мажуге не было смысла держаться в стороне от колонны, и он пристроился в середине, между гусеничной башней и бронеходом. Далеко впереди пылила мотоциклетка, другая катила в хвосте, чуть отстав. Еще две оставили на ферме, поскольку поврежденная платформа нуждалась в мобильной охране. Зато Самоха взял в поход два трофейных сендера. Каратели пересели в них, а на освободившееся место в десантных отсеках бронеходов поставили бочонки с бензином – предстоял переход по пустынным диким землям, и пушкари хотели запастись горючим.
Поначалу каратели веселились, перекликались в пути, хотя их голоса едва пробивались сквозь грохот тяжелой гусеничной башни. Потом жара, пыль и монотонность пейзажа сделали свое дело – мало-помалу шутки стихли, самоходы катили, окутанные белесым пыльным облаком, ветер разносил его, растягивал длинным хвостом по тракту. Вокруг расстилалась Пустошь, желтая, бескрайняя, однообразная. Кое-где попадались выбеленные ветром и кислотными дождями руины, изредка встречались фермы, окруженные чахлыми посевами. Стояла жара. Воды здесь никогда не было вдосталь, а теперь и эти скудные потоки иссохли, под вечер раскаленный воздух дрожал, очертания руин плавились и текли вдоль горизонта.
Йоля заснула и проспала едва ли не до вечера. Прежняя ночка выдалась беспокойной, да еще жара разморила. Сперва довольно долго сендер Мажуги оставался в тени гусеничной башни, потом дорога свернула к югу, солнце стало припекать еще яростней, а тень ушла… К тому времени девчонка уже дрыхла, сендер трясло на ухабах, Йоля сползала на сиденье все ниже, но не просыпалась. Снилось ей оружие.
Под вечер колонна добралась к заправке, которой распоряжались москвичи. Сама заправка – целый поселок из времянок и палаток, разбитый около двухэтажного здания, все это обнесено оградой, сложенной из бетонных плит, ржавых поломанных самоходов и обломков разрушенных зданий. Для прочности ограду досыпали землей и укрепили вбитыми кольями. Охраняли поселение бойцы топливного клана. Колонна, замедляя ход, подкатила к воротам, остановилась в отдалении. Между головным бронеходом и воротами осталось сотни три шагов.