Игнаш торопливо сдал назад, Йоля, привставшая, чтобы разглядеть, что с проводником, повалилась вперед. Водители Самохиного сендера и мотоциклетки сообразили, что дело плохо, только когда на гребне песчаной гряды показались наездники на ящерах. Полуголые темнокожие дикари били манисов твердыми пятками в бока, выли и потрясали копьями. Из мотоциклетки ударил автомат, Самоха завозился на сиденье, вытаскивая оружие… Игнаш сдавал назад, руль он держал левой рукой, правой выдернул из кобуры кольт, но пока не стрелял. Автоматная очередь срезала двух манисов с наездниками, но несколько дикарей подлетели на расстояние в пару десятков шагов и метнули копья. Отточенные арматурные прутья ударили по решетке, прикрывавшей карателей, одно проникло внутрь и поразило водителя. Мотоциклетка, как раз начавшая разворот, вильнула и завалилась на бок. Орущий водитель и стрелок выбрались из-под кожуха, но дикари уже кружили около них, занося копья и топорики. Сендер Самохи успел развернуться, и управленец стрелял назад, неловко вывернув руку. Ржавый тоже дал несколько выстрелов, чтобы отогнать дикарей от экипажа упавшей мотоциклетки, одного подстрелил, и людоед, взмахнув руками, завалился назад, его манис, пронзительно шипя и разбрасывая песок тяжелыми лапами, поскакал в сторону. Трое дикарей сиганули со спин ящеров на карателей, пару раз щелкнул пистолетный выстрел, и людоеды снова взвыли. Несколько человек уже скакали за сендером Самохи, а Игнаш с Йолей, сообразившие первыми, смогли откатить достаточно далеко, чтобы за ними не стали гнаться. Во всяком случае, погони не наблюдалось.
– Гони, дядька, гони! – орала Йоля. Она вытащила «беретту», но так ни разу не пальнула.
Мажуга вел сендер, удаляясь от места схватки… однако радоваться было рано. Из-за бугра наперерез им выскочили двое наездников, завыли, взмахнули копьями.
– Пригнись! – рявкнул Игнаш, выворачивая руль.
Сендер вильнул, уходя от столкновения. Копье со скрежетом вонзилось позади Йоли, чуть-чуть не долетев до спинки сиденья. Людоеды понукали манисов и завывали дурными голосами. Теперь ветер гнал пыль в лицо Мажуге, он плохо видел дорогу, а развернуться не мог – преследователи не отставали.
– Стреляй в них! – крикнул он. – Стреляй, дура! Не уйти нам!
Йоля встала коленями на сиденье, оперла руку на спинку и прицелилась. Захлопали выстрелы. Вой позади стих, Мажуга рискнул сбросить скорость и оглянуться. Манис грузно шевелился в песке, рядом с ним лежало распростертое тело. Второго дикаря не было видно.
Ржавый остановил сендер, утер испарину и стал заряжать кольт.
– Ты чего, дядька? Едем отсюдова скорей, а?
– Нужно глянуть, что с остальными. Ты что-нибудь слышишь?
– Ничего. А чё я должна услыхать?
– Выстрелы.
– Не, не слыхать.
– Паршиво. Значит, не отбились цеховые.
– А чего нам теперь делать?
– Ждать. Пистолет заряди. Отъедем немного, переждем. Потом возвратимся, глянем, как там наши.
Ветер окреп, он нес пыль, укрывая окрестности серой завесью.
– Ай, гляди – вон они, снова!
Сзади сквозь пыль проступили несколько высоких силуэтов – приближались наездники на ящерах. Они, похоже, еще не разглядели сендер. Мажуга врубил передачу, но, стоило двигателю взреветь, дикари тут же развернули манисов на звук. Сендер помчался от них, людоеды погнали зверей следом. Йоля снова вскарабкалась на сиденье и открыла огонь.
– Рано, погоди! – выкрикнул Ржавый.
– Я ж попала! Чтоб мне в некроз провалиться, один готов!
Йолей овладел азарт. Издалека, когда не глядишь противнику в глаза, она стреляла лихо. Из-за этого расстреляла все патроны, но больше никого не задела. Сползла на место и потянула магазин – перезарядить. Расстояние, отделяющее наездников от беглецов, медленно росло. Справа из песчаного марева вылетел еще один всадник, взмахнул рукой. Тяжелый предмет, прочертив в сером воздухе дугу, шлепнулся Йоле на колени. Она взвизгнула и уронила «беретту» – на нее пялилась мертвыми глазами отрезанная голова Аршака. Наездник, швырнувший этот снаряд, завизжал тоненьким голоском.
– Уголек, паскуда, – прорычал Игнаш. Протянул руку, отыскал слипшиеся от крови патлы на мертвой голове, поднял.
Йоля, подвывая, зашарила под ногами, нащупывая оружие. Ржавый повернул руль, медленно разворачивая сендер. Уголек тоже сменил направление, устремляясь наперерез. В его руке появился тесак, мальчишка размахивал оружием и визжал. Солнечный луч пробился сквозь тучи песка и пыли, осветил раскрытый рот дикаря и разметавшиеся косички, блеснул в глазах.
Мажуга резко крутанул руль, направляя сендер прямо на всадника. Тот ударил маниса пятками, но не успел уйти от столкновения. Тяжкий удар сотряс кузов, Йоля снова выронила разряженную «беретту» и повалилась вперед. Совсем рядом, у нее над головой, пронзительно заверещал ушибленный ящер, а когда она, подцепив пистолет, выпрямилась – прямо перед ней на капоте сидел молодой дикарь и поднимал тускло блестящий клинок. Мажуга, привстав, швырнул отрезанную голову в Уголька, угодил в лицо, мальчишка кувыркнулся с капота, в воздухе мелькнули пятки… Игнаш, проехав немного, затормозил, вытянул из кобуры кольт и встал, озираясь. Уголек пропал. В нескольких десятках шагов от сендера манис, хромая, удалялся в пустыню, его силуэт медленно таял в сером мареве. Свистел ветер, песчинки шуршали по обшивке сендера, и всхлипывала Йоля…
– Отъедем немного, пусть потеряют нас, – решил Игнаш.
Ветер то немного стихал, но с новой силой швырял в лицо мелкий колючий песок. Мажуга проехал несколько сотен шагов и развернул сендер. Вокруг все было серым, пустыня казалась расчерченной полосами несущейся в воздухе пыли, над верхушками песчаных бугров словно курился дым – там возникали и распадались небольшие смерчи. Когда двигатель заглох, стало слышно лишь вой ветра и тоненький скрип песчинок.
– А я нос разбила, – пожаловалась Йоля.
Игнаш не ответил. Он оглядывался, стараясь запомнить, в какой стороне отсюда произошла схватка. Ветер мгновенно заметал следы, а барханы и тощие колючки между ними были слишком похожи и не могли служить ориентиром. Йоля наконец занялась «береттой», снарядила магазин, повертела оружие в руке… да так и не рискнула убрать в кобуру. Казалось, вот-вот снова выскочат откуда-то вопящие людоеды.
– Что ж теперь делать? – снова заговорила девчонка. – Куда бежать-то?
– Кажется, ветер стихает.
– Ну.
– Когда стемнеет, попробую отыскать наших. Может, кто еще уцелел.
К вечеру ветер пропал вовсе и стало невероятно тихо. Йоля даже несколько раз пощупала уши – совсем уж непривычно. В Харькове непрерывно шумела вентиляционная система, вся жизнь прошла под эти звуки. Еще она несколько раз пощупала разбитый нос. Кровь перестала течь, зато остались царапина и опухоль. Когда солнце опустилось к череде невысоких барханов на западе, Мажуга повел сендер обратно, ехал медленно, высматривая приметы недавней схватки. Наткнулись на труп маниса, на котором пировала парочка катранов. Четыре небольшие черные птицы сидели поодаль на песчаном пригорке и терпеливо ожидали своей очереди. Хлопая крыльями, опустилась пятая и замерла, словно изваяние из черного камня. Более крупный катран оторвался от еды и вразвалку сделал несколько шагов к сендеру. Оттянутое брюхо раскачивалось из стороны в сторону при всяком движении. Хищник поднял морду, разинул пасть и засипел, показывая окровавленные клыки. Йоля подняла пистолет, но Мажуга бросил:
– Не надо. Объедем стороной.
Обогнув место пиршества пустынных тварей, они покатили дальше. Ехал Мажуга медленно, и к месту, где дикари устроили засаду, добрались, когда солнце село и небо над пустыней быстро темнело. Сендер Самохи уехал недалеко, меньше сотни шагов отделяло его от опрокинутой мотоциклетки. Мертвецов не было – ни оружейников, ни дикарей.
– Все тела унесли, – заметил Мажуга. – Наверное, тащить близко. Значит, придется быть осторожными и фары не включать. Посиди здесь.
Он выбрался на песок и побрел к сендеру. Осмотрел сиденья, залез в багажник. Йоля, привстав, следила за тем, как он то появляется на виду, то исчезает за бортом сендера. Мажуга нашел пустую канистру и слил топливо из бака брошенной машины. Вернулся, сказал:
– Оружие унесли. Умеют им пользоваться, что ли? Или так, на продажу? – Потом слил топливо в бак собственного сендера и побрел с пустой канистрой к мотоциклетке. Покончив с бензином, объяснил: – У нас полный бак. До Моста вроде хватит, даже с запасом. – Подумав, добавил: – Если не заплутаем здесь, конечно. Вроде если держать все время на север, то должны куда-то выбраться, к Мосту или около него. Но сперва хочу выяснить, может, кого из наших дикари живым уволокли. В сендере крови почти не было – хороший признак.
– Дядька Мажуга, может, лучше поедем на север, а?
– Нет, так не годится.
– Правило?
– Дядька Мажуга, может, лучше поедем на север, а?
– Нет, так не годится.
– Правило?
– Точно.
Йоля вздохнула. Если Игнаш сказал: «Правило», значит, не свернет, покуда до конца не пройдет весь путь, что назначил себе. Ну и ей, Йоле, заодно тоже назначил. А что она? Разве может теперь без Мажуги? Не может. И не хочет. Путь теперь у них один, общий…
Игнаш еще раз сходил к мотоциклетке, возвратился со свертком брезента, бросил на заднее сиденье. Сверток глухо звякнул.
– Патроны нашел, – объяснил Мажуга и задумался, глядя на быстро темнеющий горизонт. – Вот что, посиди-ка здесь, из сендера ни на шаг.
– А ты куда?
– За бархан гляну, туда, где они засаду устроили. Аршака там убили. Посмотрю, нет ли еще чего. До темноты спешить некуда.
– А потом?
– Потом буду высматривать, где костры. Если стойбище этих черномазых рядом, то огонь, наверное, заметен будет ночью. Что бы ни случилось, жди здесь.
Мажуга повернулся и побрел к гребню длинной песчаной насыпи, за которой все и началось. Йоля с тревогой следила, как он шагает, останавливается, глядит по сторонам, поглаживая рукоять кольта. Вот Мажуга пошел вверх по склону, песок посыпался из-под сапог. Его фигура вырисовалась на фоне темно-синего неба над перекатом, он пригнулся, пошел быстрее, пересек верхушку. С каждым шагом его видно было все хуже. Вот он уже по другую сторону, еще шаг, еще, видны только плечи, только голова, кепка, силуэт уходящего человека сливается с очертаниями холма, скрип песка под ногами звучит тише… И наконец Йоля осталась одна. Совсем одна посреди тишины.
Девушка ждала, сжавшись в комок на сиденье сендера, ей было страшно. Вдруг показалось, что Мажуга не вернется, что она теперь навсегда одна среди темноты и тишины. Никогда прежде ей не приходилось бывать в такой темноте, тишине и одиночестве. Свет ламп, шум вентиляторов, неизменное присутствие рядом членов банды – сколько Йоля себя помнила, всегда было так. И вдруг появился Игнаш, вырвал ее из привычной круговерти серых дней, наполненных воровством, недоеданием, страхом и вечной враждой с окружающим миром. Вырвал – и она очутилась в совершенно другом мире. Здесь были расстояния и простор, здесь были ветер, вино, оружие в руках, много незнакомых людей, и даже не все они оказывались врагами. Здесь были правила, солнце и надежда. И все это сейчас ушло вместе с Мажугой. А может, и солнце больше не взойдет? Может, пустота и темнота – навеки? Ей стало по-настоящему жутко.
Страх одиночества сделался даже сильнее страха смерти. Лучше уж пустыня со всеми ее смертоносными обитателями…
Йоля открыла дверцу и поставила ногу на песок. Подождала – ничего не произошло, никто не набросился из темноты, не зашуршал песком. Тогда она решительно выбралась из сендера и отошла от него на несколько шагов.
Пустыня оставалась безмолвной. Йоля направилась к бархану, за которым скрылся Мажуга, достигла подножия, стала взбираться по рыхлому склону. Песок под ногами осыпался струями, и это было единственным движением, а шорох песчинок – единственным звуком. Она достигла гребня и посмотрела вниз. Взгляд скользнул дальше – тот же песок, который сровнял и выгладил ветер. Потом она различила очертания неподвижного тела, почти полностью занесенного песком. Ей почудилось, что это Игнаш, и Йоля, позабыв об осторожности, со всех ног помчалась к лежащему. Подбежала, присела в песок, протянула руку… Под пальцами было холодное и гладкое. Вглядевшись, она сообразила: у мертвеца нет головы!
Йоля взвизгнула и резко вскочила, попятилась от трупа и вдруг наткнулась спиной на что-то широкое, жесткое и живое. Под ногами песок зашевелился и потек куда-то вниз, ноги поползли в открывающуюся пустоту… Йоля подавилась собственным криком, песок из-под ступней убегал все стремительней. Считаные мгновения – и она повисла над пустотой. Ее держали сильные руки, поднимали и оттаскивали от разверзающейся ямы, а там, внизу, что-то чавкало, клацало и шевелилось. Йоля пищала, хотелось кричать от страха, но горло перехватило, она издавала негромкие звуки и боялась обернуться и глянуть, кто ее держит над убегающим из-под ног песком.
– Тихо, – велел знакомый голос, – не ори, успокойся.
– Ой.
– Ты что здесь забыла? Я ж велел в сендере ждать!
– И-и-игнаш…
– Давай-ка осторожненько…
Мажуга, не опуская Йолю на землю, попятился от ямы, на дне которой затаилась неведомая опасность. Девушка повисла в неудобной позе, но ей было хорошо и спокойно в этих объятиях.
– Ты ушел, я боялась, что всё, того… не вернешься.
– Вот еще. Прошелся немного, глянул. Вроде есть зарево неподалеку, что-то светится, похоже на костер.
– Поставь меня, я и сама могу.
– Нет уж. – Игнаш перехватил Йолю, развернул лицом к себе. – Обними меня, будет удобней.
Она с удовольствием обвила руками его шею, поелозила по твердой куртке, устраиваясь.
– Я с мертвого Аршака кохар снял, мне эти твари не так страшны теперь, а вот тебя они чуют. Так что лучше на руках, – объяснил Мажуга.
– Что такое «кохар»?
– Ну, мешочек такой, видела небось, здесь все их на шее носят. Узор указывает, из какого племени человек. Но главное не это. В мешочек дикари какую-то дрянь пихают, пахучую такую.
– Ага, видела.
– Пустыней пахнуть из-за этого начинают, на них твари не нападают.
– Все твари?
– Вряд ли, чтобы все, но все же так безопасней. Всё, пришли, лезь в сендер.
Йоле ужасно не хотелось размыкать объятия и выпускать Мажугу. Он понял это иначе – решил, что боится.
– Ну что ты? Все уже хорошо, лезь давай. Что такое?
– Так бы всю жизнь, – буркнула Йоля, неохотно выпуская его шею.
– Чего – всю жизнь? На мне бы ездила?
– Обнимала бы, дурак.
– А… – Мажуга обошел сендер, уселся за руль и потянул из кармана кисет. – И впрямь дурак… Йоля, не нужно тебе со мной. Вот закончится все, и… даже не знаю, куда б тебя пристроить. Придумаю что-нибудь, дай только выбраться отсюда. Дурак я и есть – потащил с собой в пустыню, думал, под охраной карателей, думал, спокойно будет, увидишь жизнь, поглядишь, как Пустошь устроена, а потом… потом и сама сможешь.
Игнаш щелкнул зажигалкой, и чернота вокруг Йоли разорвалась, возник крошечный огонек, живой и теплый.
– Не прогоняй меня, а? – Йоля потянулась к Мажуге, он мягко отстранил ее руки.
– Да я ж не прогоняю, я хочу, чтоб ты жива была. А со мной рядом теперь очень опасно.
– Это потому что ты женатый? – Йоля едва не плакала. Эх, не так все выходит, совсем не так… Неправильно все как-то!
– Женатый? Ты чего?
– Ну, Ористида твоя, дочка у вас… Луша…
Мажуга помолчал, сосредоточенно выпуская клубы дыма. В отсветах сигаретного огонька Йоля видела, как он хмурится.
– Нет, – заговорил Игнаш. – Не женат я… Ладно, слушай. Был я в Харькове сыскарем. Если кому чего надо найти – пропажу там, или обокрали, или еще какое дело, всегда люди ко мне шли. Ржавый, такое прозвище было, весь Харьков нас знал. Меня и напарника моего, Тимохой его звали.
– Тимоня? – Йоля сразу вспомнила, как Игнаш вздрогнул, когда усатый распорядитель Арены назвал имя волка.
– Тимоня… Я его так называл, для других он Тимоха был. Я в самом деле дурак, много глупостей успел наделать, а Тимоня мой – правильный такой был. Я хотел, чтобы весело, а он – по правилам да по правилам. По правилам хотел жизнь прожить. Ну да ты знаешь, каково это, когда тебе твердят о правилах. – Мажуга слегка улыбнулся и покачал головой. – Вот и я с ним вечно спорил. Он весь такой правильный из себя – ферму купил, женился, но со мной продолжал в Харькове работать по сыскной части. Мне же на правила тогда плевать было, только веселье подавай, однако работали мы с ним славно, с полуслова друг друга понимали, спину прикрыть, деньги доверить – это у нас промежду собой без вопросов. Из-за меня, дурака, и пропал Тимоня. Я правило его нарушил, полез, куда нельзя было. Сам полез, без него. Хоть на это ума хватило – его не впутывать… Ладно бы меня при этом грохнули, оно бы и честно… Башку едва не разбили, вон шрам по сю пору остался.
– Это там, где волосы седые у тебя?
– Точно. Тимоня меня разыскал, отбил у них. Я тогда уже скорей мертвый был, чем живой. Он привез меня к себе, там жена, дочка у него, прислуга… Я, когда очухался, просил: отвези меня… ну хоть куда отвези, не надо, чтобы на твоей ферме. Понимаешь? Не послушался он, сказал: никуда не денешься, пока я тебя на ноги не поставлю. Выходил вот. Стою на ногах. А его ферму сожгли. И Тимоню, и жену, и батраков – всех перебили. Из-за меня. Дочку его, Лушеньку, из огня Ористида вынесла, она у Тимони служанкой была, тоже в ту ночь всех потеряла. Теперь я ферму завел, хозяйство, Луша при мне да Ористида. И все у меня теперь по правилам. Вместо Тимони. – Мажуга привычным движением вдавил окурок в дверцу сендера и задумался.
– Ой… – Йоля почувствовала, как волна жара заливает щеки. Хорошо, что в темноте не видно. Какая ж она дура, в самом деле… – Я прощения попрошу, когда вернемся. У Луши попрошу, да и у Ористиды тоже.