– Я заметил, что эту тему скоренько замяли, закинули крючок о свадьбе. Я и еще кое-что заметил, слышь, Серега? Эй…
Но Мещерский не слышал уже ничего. Кровать, подушка. Сонный морок. Карнавал. Чья-то свадьба. Опрокинутая тележка. Спуск в подвал. Саван. Зубы. Факелы погасли. Ряженые разбежались…
Он не слышал, как Кравченко поднялся с постели еще и в третий раз – почудилось, пригрезилось, что за дверью по коридору прошуршали чьи-то осторожные шаги. Или это просто нервы? Нервы ни к черту?
Мещерский спал, а Кравченко вышел в коридор. Уже не темно, но еще и не светло. Нивецкий замок угомонился. Шаги ему просто почудились. Кравченко прошел по галерее. Решил вернуться через гостиную. Ноги запутались в чем-то мягком, скомканном на ковре. Он нагнулся и поднял с пола… шторы. Всего час назад, когда в гостиной горел свет и бушевал скандал, шторы – дорогие, французские, шитые золотом – закрывали окно. А сейчас оно было голо. В него потоком лился тусклый утренний свет. Кравченко собрал шторы, положил их на диван. Что за шутки? Кому помешали шторы? Он подошел к окну, подергал. Закрыто. На подоконнике сорванный карниз. Может, сам упал под тяжестью? Но отчего карниз на подоконнике, а шторы посреди гостиной на ковре?
Из гостиной он прошел к апартаментам Шагариных. Все вроде тихо. Двери спальни Елены Андреевны закрыты. Двери спальни Шагарина тоже. Он осторожно потянул белую дверь на себя – возле самого порога на полу, как шторы в гостиной, валялся полосатый черно-желтый шагаринский халат. В глубине – разобранная постель. Она в этот утренний час – уже шестой, час, венчающий эту безумную бессонную ночь, – пуста.
Глава 24 БЕДА
А утро было сереньким, хмарным. Скучным, как и полагается после карнавала. Во дворе замка, где вчера бурлила толпа, отряд дворников в лимонно-желтых (в отличие от московских оранжевых) жилетах, дыша ядреным перегаром, шуршал метлами. Мусор трудолюбиво сгребали в кучи, набивали им черные пластиковые мешки, которые грузили на тележки и вывозили за ворота. И все это в ударном темпе, потому что с юга, занимая уже полнеба, на Нивецкий замок надвигалась туча.
– Дождик, дождик, перестань, я поеду в арестань. Все, сейчас хлынет, – грустно констатировал Кравченко. – А мы с напарником в город собирались.
– Конец жаре, – откликнулась Злата. Она сидела в шезлонге, укутавшись до подбородка в белую льняную пашмину. Дымила длинной сигаретой с ментолом. В столовой за завтраком, который только что продегустировали Кравченко с Мещерским, она отсутствовала. (Кроме приятелей, надо сказать, за столом вообще никого не было, все еще спали, наверстывая «безумную» ночь.) Злата стряхнула пепел в стоявшую рядом мраморную пепельницу, переменила позу, вытянула ноги. Кравченко заметил, что ее изящные открытые босоножки в грязи. «Где-то ее носило спозаранку, по каким таким оврагам?» – подумал он и тут же обо всем забыл. А потом вспомнил, когда это уже случилось.
Сергей Мещерский после завтрака без всякой цели блуждал по замку. Нет, цель-то имелась. Но в чем она заключалась, Мещерский не желал признаваться даже сам себе. Подошел к дверям кухни. Сейчас там кипели поварские страсти – обед в замке начинали готовить сразу после завтрака и при этом священнодействовали, рыча друг на друга, как львы. Честно сказать, влекла его к себе магнитом совсем другая дверь – вон та, в стене, что вчера так легко, так коварно открылась вроде бы сама собой. Сейчас днем открыть ее снова и зайти внутрь было проще простого. Днем, как давно заметил Мещерский, вообще большинство дел решается проще, а большинство вещей видится четче, реальнее. Можно было бы пойти (опять же при дневном свете) еще дальше – спуститься вниз по тому чрезвычайно подозрительному, выложенному старым кирпичом туннелю. Проверить, в конце-то концов, действительно это древний подземный ход или нет. Для этого в кармане у Мещерского был даже спрятан позаимствованный у шофера Анджея фонарь. Однако…
Рейда в земные глубины свершить в это утро так и не удалось по причине висящего на двери кодового японского замка из нержавеющей стали. Вчера вечером замка не было, а сегодня он уже висел, пресекая всякие поползновения проникнуть в тайну.
Разочарованный Мещерский заглянул на кухню – может, там ему что-то скажут путное насчет этого кирпичного туннеля. Но там были все страшно заняты – повара, судомойки, официанты. Единственный, кто оказался без дела, так это вчерашний Омельченко. Без крахмальной куртки он выглядел совсем как школьник – ковбойка, бейсболка, потертые джинсы. Он понуро стоял в коридоре. А возле него крутился Илья.
– Кого ты вчера там в темноте увидел? – приставал он к официанту.
– Никого, отстань. – Тот покачал головой, сунулся в кухню, к старшему смены: – Остап Григорьевич!
– Уволили тебя, и поделом, холера ясна! И нечего тут людям глаза мозолить! – прикрикнул тот раздраженно. – Марш к бухгалтеру за расчетом и трудовой книжкой. Чтоб через час духу тут твоего не было, пан Лесюк приказал.
– Ты ж его по правде видел. Я тебе верю, слышишь? Ну, какой он? – Илья тронул официанта за рукав. – Ну какой он из себя, а?
Официант Омельченко обернулся как ужаленный, лицо его исказилось:
– Да никого я не видел, что ты все ко мне липнешь? Прохода мне не даешь. Ни… я не видел! Придумал я все, сбрехал, понял?! – Он оттолкнул от себя мальчишку и бросился вон из кухни. Снова – ходячая истерика и обида.
– Ты чего здесь? – спросил Мещерский Илью.
– А сами-то вы чего?
– Я так просто.
– И я тоже так, – Илья нахмурил брови. Он был бледен в это утро и серьезен. «Безумная» ночь, казалось, не прошла для него даром.
– Если ты хотел что-то узнать у этого бедолаги по поводу вчерашнего происшествия, так ничего особенного не случилось, ему просто померещилось, – сказал Мещерский.
– Да? Померещилось? А чего тогда вы сейчас замок на той двери дергали? – Илья скривил губы. – Там ведь за дверью – ход подземный, по которому, как тут говорят, он по ночам из ада в замок приходит.
– Откуда-откуда?
– Из ада.
– Да кто приходит-то?
– А то вы не знаете. Пауль, Потрошитель птиц. Чудовище Нивецкого замка.
– Илья, не смеши меня, это сказки для дефективных, – Мещерский постарался, чтобы в тоне его прозвучало максимальное равнодушие и здравомыслие. Он сам себе не признавался в том, насколько предмет разговора ему небезразличен.
– А, – Илья махнул рукой, – раньше и я так же думал.
– Когда это раньше?
– Когда в «Готику» играл. Игра такая компьютерная есть, я от нее в Праге тащился. Делать нечего было там, в Праге, вот и занимался разной мурой. Молодой был, тупой совсем.
– А сейчас ты что же… сильно поумнел? Прости, я не то хотел сказать.
– То вы хотели сказать, то самое. Что пацан я еще… Ладно, я не обижаюсь на вас, – Илья вздохнул. – Там, в Праге, это еще до случая с отцом было.
– Извини меня, Илья, – поспешил исправиться Мещерский. – Конечно, ты повзрослел. Столько всего на твои плечи свалилось сразу и вдруг. Я просто… в общем… Ну и что, ты узнал что-нибудь у официанта? Как хоть он выглядит, этот вурдалак, это чудовище?
– Он меня послал, кретин, слышали же, – Илья с досадой поморщился. – Вот люди – гады, такое на их глазах случилось, чудо настоящее, а они и рассказать-то толком не могут. Только визжат со страху, как резаные.
– Как, как ты сказал? Чудо случилось? М-да… Надо же, – Мещерский слегка даже растерялся, услышав свою собственную мысль, правда, высказанную по другому поводу, из чужих уст. – Знаешь, тут про одного местного болтают, что он в дурдом загремел после того, как ему тоже что-то навроде чудища померещилось. Может, Илья, не стоит стремиться к личной с ним встрече, а?
– А я бы не испугался, – серьезно ответил Илья. – Я вообще теперь мало чего на свете боюсь.
Они вышли во двор. Илья пошел к гаражу, выкатил свой велосипед.
– Кататься поедешь? – спросил Мещерский, глянул на небо. – Ого, какая туча. Погоди, не езди, вымокнешь до нитки.
– Ничего, дождь – это даже очень хорошо. – Илья смотрел на тучу с одобрением.
И в это самое время во двор замка на большой скорости, словно за ним черти гнались, въехал оранжевый пикап. Из него выскочили четверо мужчин – Мещерскому показалось, что те самые музыканты, которых он видел вчера на ярмарке. На этот раз ни скрипок, ни дудок в руках у них не было. Лица их были испуганными, встревоженными. Они гурьбой кинулись к скучавшему в воротах охраннику и начали ему что-то горячо втолковывать по-украински.
– Что-то опять не так? – Мещерский почувствовал… Черт, что происходит? Охранник, переменившись в лице, схватился за рацию. И вот уже вниз по лестнице, грохоча ботинками, спускаются еще двое охранников, шофер Анджей и Кравченко.
– Вадик, что?!
– Беда. Кажется, Богдан на мотоцикле разбился.
– Где? Когда?!
– Поедем с ними, сейчас все узнаем. Лесюку они пока боятся сообщать. – Кравченко шел к гаражу. Анджей уже заводил там шагаринский джип. – Эти местные, они вчера здесь на ярмарке играли.
– Вадик, что?!
– Беда. Кажется, Богдан на мотоцикле разбился.
– Где? Когда?!
– Поедем с ними, сейчас все узнаем. Лесюку они пока боятся сообщать. – Кравченко шел к гаражу. Анджей уже заводил там шагаринский джип. – Эти местные, они вчера здесь на ярмарке играли.
– Да мы же их видели с тобой!
– Они говорят, что возвращались из соседнего села дорогой, что по просеке идет мимо высоковольтной линии. Там его мотоцикл и увидели, приметный он очень…
– Может, они его сами и сбили? Они ж до сих пор еще в стельку! С ночи у них не выветрилось. Вадь, ты что молчишь? Может, они сбили его, а теперь…
Из гаража, ревя мотором, вырвался джип – некогда было гадать, пора было ехать.
Мотоцикл валялся на боку – яркая дорогая заморская игрушка на траве. Под струями дождя. Дождь полил как из ведра, когда они мчались туда, где это произошло, вслед за оранжевым стареньким пикапом, указывавшим путь.
Старая королевская дорога – машины, автобусы на обочине. Гости ярмарки и фестиваля и не думали так скоро разъезжаться. Разноцветные палатки среди деревьев. Лес, лес, лес – сосны да ели, дубы, клены, буки, густой боярышник, шиповник. Свернули, и справа замаячила первая из многих высоковольтных вышек.
Мотоцикл они увидели на просеке. Он лежал прямо посреди дороги. Колеса облеплены комьями грязи.
Они выскочили из машины и мгновенно промокли под ливнем.
– Где Богдан? – крикнул Кравченко. – Он, возможно, ранен, ищите его!
Но искать Богдана Лесюка долго не пришлось. Сначала на глаза им попался его шлем – он валялся в траве в кювете.
Богдана они нашли недалеко от мотоцикла. Он лежал на спине, раскинув руки. Мещерский поначалу не узнал его – да и трудно было узнать. Лицо парня было окровавлено и страшно изуродовано. Кровь была и на его байкерской куртке. И на валявшемся возле тела сером булыжнике. Таком странном в этом месте, чужеродном среди этой дорожной, вязкой, вмиг раскисшей под ливнем грязи, среди этой травы. Но одновременно ужасно знакомом, виденном прежде не раз и не два.
– Откуда тут этот камень? – тихо спросил Мещерский. – Он что – ударился об него во время аварии? Но это же… Вадь, таких камней полно знаешь где? В Среднем замке, там, где эти развалины…
– Быстро вызывайте сюда милицию, – скомандовал Кравченко охранникам. Наклонился над парнем. – Он мертв уже минимум два часа. Этот камень… пусть никто его не касается до приезда опергруппы. А мы… Серега, мы должны пока тут все детально осмотреть.
– Ты думаешь, что…
– Это никакая не авария. Неужели ты сам этого не видишь?
Глава 25 БАРЬЕР
А дальше все было, как и несколько дней назад, на дне крепостного рва: ждали опергруппу. Ливень все усиливался. Просека постепенно превращалась в болото. Мещерский, промокнув до нитки, не выдержал – хотел малодушно спрятаться в джип.
– Иди сюда! – внезапно позвал его Кравченко. Вместе с Анджеем и охранниками, не обращая внимания на дождь, они прочесывали лесные заросли.
«Что бы я делал тут без Вадьки? – печально думал Мещерский, спеша на зов, увязая по щиколотку в глине. – Стоял бы столбом. Он сказал «никакая это не авария, неужели не видишь?». А что я вижу? Ничего, снова полный ноль, как и вчера ночью».
– Да иди же сюда скорей, взгляни на это сам! – Кравченко звал его к высокому крепкому дереву, росшему у дороги.
– Ты что-то нашел?
– Гляди, – Кравченко – мокрый, словно облитый из шланга, наклонился, тыча куда-то в самые корни.
«Корни, ну и что? Узловатые. Дерево изо всех сил цепляется за почву, как и положено горной альпийской флоре, – подумал Мещерский. – Что это за дерево? Дуб? Нет, не похоже. Наверное, бук. Тут в Карпатах леса так и называют – буковина…»
– След видишь? – спросил Кравченко.
Внизу, у корней дерева, кора была свежесодрана. Желтая рваная полоса на фоне темной коры шла вокруг всего ствола. Это было похоже на открытую рану на теле дерева.
– Совсем свежие повреждения коры, – Кравченко увлек Мещерского за собой. – А вон еще одно дерево на той стороне дороги, примерно такое же по толщине. И если я не ошибаюсь, там тоже должно быть что-то похожее…
Дерево на той стороне было сосной. И на его стволе они тоже увидели след – кора сосны была крепче, но все равно он был отчетливо заметен.
– Дорогу перегородили чем-то вроде троса, – сказал Кравченко. – Завязали его вокруг стволов здесь и там. И получился барьер, который парень не заметил.
– Думаешь, это был трос?
Вместо ответа Кравченко снова ринулся в гущу кустов. Мещерский суетливо последовал за ним. Нет, поиски улик под дождем – это совсем не его стихия. Ветки мокрые, за воротник льет. То и дело спотыкаешься. Неужели Вадька действительно надеется отыскать в этих хлябях что-то похожее на…
– Вот оно где! – крикнул Кравченко. – И заброшено-то совсем недалеко в кусты. Осторожнее, Серега, не трогай, это здешние менты должны сами в натуре узреть.
На кустах орешника Мещерский увидел… Сначала от неожиданности ему показалось, что это змея, уж желтобрюхий, уж больно были ярки краски для леса. А потом он разглядел… золоченые кисти. С кустов свисал не трос, не змея, а толстый, длинный, крепкий, витой золоченый шнур. И было такое ощущение, что и эта чужеродная здешнему лесу вещь, как и камень, там, возле трупа, уже знакома, видена ими не однажды.
– Матка боска, пан Вадим, что ж это такое? – испуганно прошептал подошедший сзади Анджей.
– Это шнур. Шнур от штор, что висели в гостиной замка, – ответил Кравченко.
Мещерский сразу вспомнил. Черт! Ну да, очень похоже! Синие роскошные шторы с французскими лилиями в гостиной, и этот золоченый толстый шнур из капроновых нитей, что так красиво удерживал волну их сборок.
– Вон там узел посредине, смотрите, какой тугой. Одной длины недостаточно оказалось, пришлось два шнура вместе связать. Где, кроме гостиной, в замке похожие шторы? – спросил Кравченко.
– В Рыцарском зале, – ответил Мещерский, глядя на шнур.
– До него я как раз и не дошел. А те шторы, что висели в гостиной, видел на полу, карниз с окна был кем-то сорван.
– Но мы же ночью были в гостиной, там все было в порядке, – Мещерский всплеснул руками.
– Это случилось позже, на рассвете. Нет, ты глянь, одного шнура для такого дела оказалось мало, поэтому понадобился еще один шнур. Приедем в замок, проверим в Рыцарском зале, готов спорить, что и там карниз сорван. – Кравченко повернул к дороге. – Тут было устроено что-то вроде настоящей засады на него, путь перегорожен вот этой связанной дрянью. Но сама по себе авария ничего особо не значила.
– Выходит, все же была авария? – воскликнул Мещерский.
– Ее специально подстроили. Мотоцикл на полной скорости наткнулся на устроенную преграду и опрокинулся. Парень полетел в кювет, возможно, его оглушило, на какое-то мгновение он даже потерял сознание. И тогда тот, кто все это устроил, сорвал с него шлем и разбил ему голову и лицо камнем, который специально принес сюда с собой. Принес оттуда, из замка, как и эти чертовы шнуры.
– А может, Богдан все-таки сам ударился? Мало ли? – неуверенно спросил Мещерский.
– Сам? А его шлем? Вон он где валяется. А раны, ты посмотри, какие это раны. И посмотри, где именно следы крови на камне, в каком месте. Там, где самый острый край, где скол. Камень использовали как наши предки рубило, каменный топор.
– Но кто это сделал? Кто все это подстроил? Кто его убил таким жутким способом?
– Кто? – Кравченко подошел к охранникам, сгрудившимся над трупом. Лица их были угрюмы.
– Треба пана Богдана накрыть чем-нибудь пока. В багажнике брезент есть, – тихо сказал старший из них.
– Куда ведет эта дорога? – спросил его Кравченко.
– В эту сторону на плотину, мы ее с вами проезжали. А туда к границе в Подгорян, в долину.
– Он всегда тут по ней ездил каждый вечер, каждое утро, – добавил тот, что был помоложе. – Хлопцы наши за ним замечали. В Подгоряны он ездил, на дом смотреть.
– На какой еще дом? – тревожно спросил Мещерский.
– Где дочку священника упырь зарезал, – тихо ответил охранник. – Хлопцы наши за Богданом Андреичем сколько раз замечали, ездил он часто туда. Остановится, облокотится на руль и стоит, на дом смотрит. Чудно так.
– Это вы графского сына Пауля, убийцу, упырем называете? – спросил Мещерский.
– У него прiзвищ вдосталь. Омельченко наш вчера его увидал своими очами, так сразу як его звать позабув со страха.
– Официант Омельченко вчера ночью никого не видел. Вы что, совсем уже? – Кравченко прикрикнул на охранника. – Тут убийство произошло. Умышленное убийство. И улики тому налицо. А вы… Ну, что за бред вы несете? Причем с таким видом, словно это правда!
– А это правда, – тихо ответил старший охранник. – Я больше скажу, Омельченко вчера еще свезло. Гукнуть он успел во всю глотку, на подмогу людей позвать. А этот вот не успел – некого звать, гукать было, лесная дорога, утро – ранок.