Через несколько часов приехал Бруно; бодрый, повязанный платочком и в сапогах; мы задержали его у забора, надеясь, что ребята продолжат швыряться камнями. Бруно думал, что его вызвали по вопросу поездки в Аккуи, и дал Нино подзатыльника; Нино было вспыхнул, но тут же взял себя в руки, снова стал рядом с Бруно и предложил ему, если тот хочет, заключить между ними мир. Но Бруно даже не шелохнулся и посмотрел в глубину сада. После чего громко рассмеялся и сказал: — Идет, но скажи мне, что тебе нужно?
В этот момент комок земли попал Нино в спину. Нино отскочил в сторону, сжал крепко руку Бруно и сказал: — Бруно, а, ну, всыпь-ка этим бродягам! — . Когда Бруно узнал, что это были за ребята, и, что они хотели, он принялся следить за ними, а нам сказал: — О, да вы еще хуже женщин. А эти ребята, находящиеся там внизу, меня не трогают, так как при случае и им достанется. В этот момент появилась Клара, они узнали друг друга и принялись говорить о поездке в Аккуи. Нино позвал меня на клумбу, чтобы что-то показать, и я вошел в сад, после чего я обернулся назад, чтобы взглянуть на Клару, которая слушала Нино, прислонившись к забору.
Через минуту в лицо Бруно угодил один из камней; Клара от неожиданности взвизгнула; мы тут же прибежали на место событий: Бруно уже давал пинки в зад двум разбойникам, среди которых оказался и сын кузнеца. Я остановился у забора, весь дрожа от волнения, и, сжав руки в кулаки; все происходило на виду у Клары; если эти наглецы хотели получить сдачи, я был готов сразиться с ними.
Бруно вернулся с улыбкой на лице, и, прощаясь с Кларой, вновь отпустил подзатыльника Нино. Все мы были страшно возбуждены.
Настали чудесные августовские дни, и Нино часто разрешал мне заходить к нему в сад (собака теперь вязалась за виллой), когда мы возвращались после набега на чужие владения. Однажды мы сидели в саду под навесом и полдничали, кушая хлеб с вареньем. Нино, развалившись в кресле, сказал мне, что и в городе он всегда ест варенье, и, что этой зимой он обязательно поведет меня на занятия по фехтованию, чтобы я увидел, как это прекрасно. И, что в следующем году, в июле, он поедет на море, и, что если и я смогу поехать на море, мы будем вместе с ним выходить на лодке в море.
Он описал мне, как устроены байдарки, но прежде чем ходить на них в море, я должен буду вначале научиться плавать.
— Нино, а твои сестры уже собираются замуж? — как-то поинтересовался я.
— Одна уже замужем, — ответил он мне. — Но ее здесь нет. В прошлом году должна была выйти замуж Клара, но затем она поссорилась с женихом.
— А твоя мать?
Его матерью была одна из брюнеток, которую я по ошибке принял за его сестру. Я никак не мог поверить в это.
— В моем доме живут одни только женщины, — закончил Нино. Хотя бы Клара вышла замуж.
Таким образом находиться с Нино мне было интересно. Он больше не старался подковыривать меня в разговоре. С Бруно он совершил как-то новую поездку на машине. В ближайшую деревню. И на этот раз без ссоры. Клара все время посылала через нас Бруно сигареты, и тот совал их в карманы, улыбаясь.
Лишь только сын кузнеца вызывал у нас некоторые опасения, поскольку волосы у него по-прежнему оставались подпаленными, и поглядывал он на нас издалека недружелюбно, судорожно перекашивая рот.
Но однажды он, плутишка, появился на площади, у церкви, где мы прогуливались, и пошел нам навстречу. Он попросил у Нино сигарету. Нино неопределенно пожал плечами. Тогда тот сказал ему: — Если ты дашь мне сигарету, то я тебе скажу такое, за что ты потом мне охотно подаришь всю пачку.
— Дай ему сигарету, — попросил я Нино, — таким образом, вы помиритесь.
Но Нино даже не шелохнулся. Сын кузнеца засмеялся. — Ладно, не нужно. Давайте сходим к бараку в Орто, там я вам покажу сногсшибательную штуку.
На что Нино заметил: — Ты что принимаешь нас за дураков?
Тогда сын кузнеца приблизил свои желтые зубы к уху Нино и шепнул ему что-то посапывая. Нино сразу же побледнел, отпрянул назад, поглядывая поочередно, то на меня, то на него; наконец, он спросил: — Честное слово?
— А, что случилось? — спросил я.
— Пойдем, — сказал Нино.
Орто называлась сыроварня, расположенная за виллой на склоне холма. Между виллой и первым оврагом простирался большой виноградник, почти плоский, вокруг которого рос тростник наполовину с осокой. Достигнув зарослей тростника, мы тут же в припрыжку начали пробираться сквозь ряды виноградника. Я молча подобрал узловатую сухую ветку, на тот случай, если сын кузнеца устроил нам засаду.
— Ты не видел случайно Бруно? — спросил я неожиданно, чтобы намек понял и Нино, и сын кузнеца.
Нино, у которого дрожали губы, ничего не ответил. В следующий момент они направились в направлении Казетто Россо, к давно заброшенному бараку, скрытому деревьями и находившемуся в глубине виноградника. Там я в прошлом году играл в войну, строя крепости.
— Тише, — пробормотал Нино, когда мы приблизились к цели.
— Стойте. Дальше не идите. Берто, придержи-ка его. — Он подался еще немного вперед и остановился на небольшой площадке. Деревянная дверь в барак была заперта. Нино свернул немного за угол, после чего поднялся на цыпочки и заглянул в окошко.
Сын кузнеца все время ехидно посмеивался. — Что случилось? — А, ты, пойди и посмотри!
Мы тоже прошли вперед и подошли к Нино, как раз в тот момент, когда тот взобрался на подоконник и принялся внимательно разглядывать внутренность барака сквозь треснутое стекло. Я тоже посмотрел вовнутрь, но ничего там не смог разглядеть, так как нужно было время, чтобы глаза привыкли к темноте. Что-то, однако, двигалось в темноте. Затем я различил какой-то белый предмет, распростертый на полу, от которого оторвался мужчина с красным платочком на шее. Это был Бруно. Женщиной же была Клара; у нее на обнаженном животе виднелось небольшое золотистое пятно, от падающего луча света. Сквозь запыленное стекло сцена внутри помещения представлялась, словно в тумане.
— Она белая, — шепнул сын кузнеца.
Нино тут же спрыгнул с окна. — А ну-ка уходите, — приказал он тихо, стиснув зубы. — Уходите, немедленно.
Затем Нино бросился на меня, и я почувствовал, как он оцарапал мне спину своими ногтями. В это время сын кузнеца лягнул его сзади. — Если ты тут же не уйдешь, то я тут же позову Бруно, — сказал он, не на шутку разозлившись. Тогда сын кузнеца отстал от него и с ухмылкой на лице отступил вглубь площадки. Они еще какое-то мгновенье продолжали поглядывать друг на друга, после чего Нино бросился на него молнией. Но тот бросился бежать.
Я тоже побежал что есть сил, сжимая в руках сухую ветку.
Внизу виноградника, почти у зарослей тростника Нино все же настиг его и повалил на землю. Они принялись кусать друг друга, катаясь по земле. Я тоже бросился в этот клубок и принялся колотить по этим штопаным штанам, по грязной рубашке и желтым зубам сына кузнеца. Нанося удары, я все время думал, что на меня смотрит Клара.
Когда сын кузнеца начал плакать и выть, я оторвался от него, также поступил и Нино. Мы оставили нашего врага лежать в глубокой борозде и убежали прочь.
Думаю, что у Нино в голове были те же мысли, что и у меня; весь оборванный и крепко побитый, он тащился еле-еле, словно выбившаяся из сил лошадь, стараясь поскорее расстаться со мной. Неожиданно я остановился и дал ему спокойно удалиться. Таким образом, мы избежали возможного разговора.
Я увидел издали, как он свернул за угол виллы, и, оставшись один, уселся на кучу щебня, высыпанного прямо на дорогу. Лишь только дома я заметил, что шея у меня была вся в крови, но мне на это было наплевать; я зашел под портик и бросился на сено.
Уже стемнело, когда я, наконец, поднялся, весь окаменелый, и, принявшись тереть щеку, чтобы содрать запекшую кровь, походившую на слезы, я мучился догадками, были ли и другие сестры такими же, как и Клара.
На следующий день я узнал, что Нино сломал себе руку, но я не осмелился показаться на вилле, так как боялся, что нас могли заметить.
Несколько ночей подряд я часами не мог уснуть, напрасно закрывая глаза и сжимая руками подушку. Однажды ночью, когда на небе светила яркая луна, и, не будь у меня страха, то я, наверняка, поднялся бы с постели и сбегал бы к бараку, чтобы поискать, не осталось ли там каких-либо следов. Зато я пошел туда утром, но на винограднике был какой-то крестьянин, и я не осмелился войти в барак.
Со своего двора я выходил редко, так как боялся засад и брошенных камней, хотя ребята и звали меня все время, поскольку им была нужна моя сеть. В виду того, что у Нино была сломана рука, сын кузнеца не осмеливался никому болтать ничего лишнего. Но однажды, когда мы вели свои обычные беседы, спрятавшись с блондином из семьи Мулини на сеновале, тот спросил меня — это правда, что сестра Нино тоже была блондинкой. Потом мне было стыдно за это, но в тот момент от неожиданности я не сумел промолчать. Однако, я ответил скрепя сердце, и сразу почувствовал себя совершенно беспомощным, словно ребёнок, сидящий в кухне на стульчике, и, видящий, как в ванну набирается вода для купания. После этого я умолк, замолчал также и блондин.
Наконец, как-то утром Бруно застал меня врасплох, проезжая на велосипеде, как раз в тот момент, когда я стоял и строгал ивовую ветку. Он окликнул меня и остановился.
— Ты что — поссорился с Нино? — поинтересовался он.
Я узнал, что Нино попросил его вчера вечером разыскать меня и послать меня к нему. Может быть, он подрался с тобой? — продолжал интересоваться Бруно. История, которую придумал Нино, о том, что он свалился с сухого дерева, была неправдоподобна. И глубокая царапина, появившаяся от ногтей на его лице, была, несомненно, делом рук какого-то парня. — Если бы я не знал вас, как облупленных, то мог подумать, что все это произошло из-за какой-то девушки, — закончил Бруно.
Я смотрел на него недоверчиво.
— Ты обязательно навести его; мужчинам незачем воевать друг с другом. Нино ждёт тебя. Кстати, вы сможете рассказать друг другу, как родятся дети.
— А ты уже был у него? — спросил я его, по-прежнему находясь в нерешительности.
— Конечно! Разве мы не друзья? Он ведет себя самым настоящим молодцом. Прошло всего лишь две недели, как он сломал себе руку, а он уже хочет снова вновь поехать со мной на машине.
Бруно вытащил сигарету и закурил. Затем он пустил дым изо рта и поправил велосипед.
— А что говорят его сестры? — поинтересовался я.
— О, да им на все наплевать, — ответил Бруно, повернувшись ко мне лицом. — Особенно его матери. Единственно кого это немного трогает, так это блондинку. — После чего он тут же удалился по шоссе, и я еще долго смотрел ему вслед восторженными глазами, и где-то в глубине души я был доволен.
Комментарий переводчика
1
Рассказ Павезе «Первая Любовь» классика итальянской литературы, взятый из сборника рассказов Павезе «Feria d» agosto, 1946), я перевёл ещё сорок лет назад.
Но его в далёкие 70-е годы отверг журнал «Иностронная литература» по той причине, что он для журнала в то время оказался слишком сексуальным!
Сказать такое, это просто уму не постижимо! Это все равно, что кто-то бы назвал Льва Толстого сексуальным писателем!
Этот не совсем детский рассказ пролежал всё это время у меня в столе, но я по-прежнему считаю его несомненным шедевром молодого Павезе, ярчайшим образцом итальянского романтизма!
И помните, Главное в Первой Любви это то, что она никогда не забывается!
У меня нет никакого сомнения, что этот рассказ достоин не только прочтения, но и пристального внимания со стороны кинорежиссёров.