– А-а, собрались, – неуверенно сказал Паша, неохотно отвлекаясь от разговора с Еленой.
– Ну ладно, Павел Евгеньевич, спасибо за приют, – Лена уже открывала входную дверь.
– Так что ж, Елена, дали-таки место в общежитии? – встряла теща.
– Вот именно, – радостно кивнула Лена. Дверь за ней закрылась.
Паша ушел в кухню и вызвал на телефоне ее номер. «Телефон абонента выключен или…» – донеслось до него. С досадой он сбросил вызов.
В прихожей показалась хмурая Ира. Паша побрел в спальню.
– Мам, пап, ну вы-то куда?
– Да хватит, дочка, погостили, – сурово буркнул отец. – За билетами мы. Смотри тут не заиграйся совсем.
– Ой, будет вам драматизм разводить, – посоветовала Ирина родителям. – Ну что случилось-то, а? Тот мой тоже ничего, привыкнете.
– Так ты все же к нему пойдешь? – спросила мать испуганно.
– Не одной же оставаться, – беспечно откликнулась дочь. – Подождите немножко, побегу быстренько вещи соберу, у меня тут не много, – и поеду обратно к затейнику моему.
– Ира, – снова испугалась мать, – ну ты хоть нас дождись. Мы, конечно, хотим сегодня же уехать, но вдруг билетов не будет! Что ж нам тогда Паше без тебя глаза мозолить…
– Ладно, – согласилась дочь, – тогда с вами на вокзал поеду, и вместе вернемся. А потом я соберу вещички и вернусь к своему. Раз Пашка, дурачок, так уперся.
* * *Паша лежал на кровати прямо в костюме и галстуке, подложив руки под голову, и смотрел в потолок. Все было не так. И не так, как он планировал. И не так, как теперь хотел. Но чего он хотел, он и сам до конца не понимал. И тут вдруг его озарило: он хочет, чтобы был выходной и чтобы они с Леной сидели за долгим завтраком на кухне и ели блины.
Паша вскочил и кинулся снова набирать номер Лены.
– Алло! – откликнулась она. – Павел Евгеньевич, я видела ваш звонок, просто еще не успела перезвонить. Что-то случилось?
– Не понял, почему ты ушла.
– Что ж непонятного? Одно дело жить у вас, когда вы один, – и совсем другое, когда вы снова объединились с женой.
– Да с чего ты взяла! – Паша вскочил от возбуждения.
– Ну, во-первых, мне бы раньше сообразить, вы, в конце концов, давно уже в одной комнате ночуете. Я понимаю, что это планировалось как спектакль для родни. Но ясно же, что человек предполагает, а Бог…
– Какой Бог, Лена…
– Саваоф, – огрызнулась она. – Не знаю, какой там у вас. В общем, я дура, что осталась во всем этом участвовать. Просто обидно за вас было и хотелось хоть немного эту вашу Иру позлить.
– Лен, давай не об Ире, а о тебе поговорим.
– Давайте. Говорите.
– Лена, приходи обратно. С чего ты взяла, что я буду снова с женой жить? Да мы вообще разведемся с ней, это все уже не нужно никому.
– Но я своими ушами слышала, как вы договаривались, что «любимая жена возвращается»!
– Боже мой, Лена! Ни о чем таком мы не договаривались. Она сказала: давай. Я отказался. Ну, правда, подумал немного. Честно говоря, для меня это для самого новость, что я не хочу больше с ней жить. Зато сейчас это очень четко понимаю. Так что, как видишь, я по-прежнему свободный мужчина. А можешь считать – брошенный, если тебе так приятнее меня опекать и поддерживать, – улыбнулся он. – Ну, в общем, я тебя приглашаю в ресторан, – закончил Паша свою речь.
– Согласна. Куда приезжать?
– Ну не с чемоданом же в ресторан отправимся. Так что давай сначала обратно, с вещами.
* * *Они валялись в Пашиной постели и обсуждали свою прошлую совместную жизнь. Вечер настолько удался, что, по возвращении из ресторана домой, Паша и Лена так и набросились друг на друга с довольно неожиданной для них обоих любовью. А теперь это маленькое и приятное сумасшествие казалось им совершенно естественным. Теперь они удивлялись, что совсем не смотрели друг на друга под этим углом, живя так долго бок о бок. С другой стороны, им так приятно было вспоминать сейчас те дни, что они говорили взахлеб и то и дело перебивали друг друга – «а помнишь, помнишь…».
– …Да ты такое представление Ирке устроила, я тебя прямо не узнавал…
Они расхохотались, вспоминая.
– Кстати, боялась, что ты не подыграешь и сорвешь мне все шоу. А очень хотелось позлить ее. У-у… – Лена воинственно потрясла кулачком: – Отомстить за тебя хотелось!
– Да я не подыгрывал, Ленк. Просто ты так меня удивила, что я упустил последние остатки инициативы. Вот и прикинулся мертвым.
– М-м, получилось так натурально. Типа ты не очень хочешь участвовать в бабских разборках и пусть женщины сами выясняют отношения. Именно то, что мне было нужно.
– Я вот смотрю на тебя и думаю: какая же Ирка умница!
– И это все на мне написано?
– В общем, да. Я ей ужасно благодарен. За то, что меня бросила. А то бы не видать мне тебя как своих ушей.
– А мне последнее время страшно не везло с мужчинами… Ну ты видел образец.
– О да! Жалею только, что не накидал этому образцу за твой тогдашний синяк. Поздно пришел, пока разобрался что к чему, те два психа уже смотались. Ну ничего, может, еще представится случай.
– Да ладно, – хихикнула Ленка, – он же тоже наш благодетель. Не известно, сколько бы я еще с ним тянула. А так разок поучил – и развязал. – Она снова засмеялась.
– Веселая ты у меня, – сказал он, целуя ее в щеку. – А я зануда, – вздохнул.
– А знаешь, – Лена приподнялась на локте и, сощурясь, смотрела на Павла, – это уже не смешно.
– Почему? – Павел опешил: настроение Елены явно переменилось.
– А мне не нравится, что ты лежишь в постели со мной и думаешь о ней.
– Да ничего я о ней не думаю! Вообще о ком, собственно? Что ты такое сочиняешь, Ленка. – Он попытался ее обнять. Она отстранилась.
– Паш, я серьезно. Зачем ты ее опять процитировал?
– Да я шутил же, ну, Ленк! Ну брось!
– Хорошо. Я бросила. А вот ты? Ты-то бросил? Сам-то ты уверен, что поступаешь именно так, как хочешь? Уверен ты, что она тебе точно не нужна?
Паша сник и примолк.
– Лен, для меня ж все это для самого новость, понимаешь? – сказал наконец. – Ну какая может быть уверенность?
– А тогда я не понимаю, что я-то тут делаю. – Она встала и начала одеваться.
– А что ты тут делала неделю назад? – рявкнул Паша уже обозленно. – Две недели? Три? Лен! Ты зачем все сейчас усложняешь, а? Я просто пошутил. Ну пусть неудачно – но это шутка! И все! Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал, что?!
Она застегнула молнию на джинсах, поцеловала его в лоб. Он смягчился.
– Лен, ну ведь было все хорошо. Давай не будем чего-то придумывать, а просто будем жить, как жили – только еще лучше. Я же к тебе ну совершенно особенно отношусь.
Она задумалась.
– А как – особенно?
– Ну… Как к человеку… В общем, как к очень близкому мне человеку. И я хочу, чтобы ты жарила блины в выходной на завтрак и чтобы мы с тобой их вдвоем ели и разговаривали обо всем.
Лена опять задумалась. Потом не торопясь сняла джинсы, разделась и легла обратно в постель. Паша облегченно вздохнул.
– Лен, а ты что – вот так бы и ушла? Вот взяла бы сейчас – и уехала от меня?
– Не знаю. Я, похоже, к тебе лучше отношусь, чем ты ко мне. Как оказалось… И в этом все дело.
– Так и я лучше, Лен! Ну не заморачивайся ты, ладно? Нам же хорошо было – и это еще тогда, когда ничего у нас и не было. Мы ж друг друга в полевых условиях уже проверили – в быту! А это обычно для всех самая засада и есть! А у нас с бытом все нормально. И даже хорошо.
– Ну да… Даже отлично.
– Даже потрясающе.
– Даже офигительно.
– И даже фантастично! – добавил Паша, гладя Лену по животу.
– И даже так, как никогда ни у кого не было… – едва прошептала Лена, обнимая его.
– И та-ак, как будет то-олько у на-ас, – слегка задыхаясь, Паша завершил этот обмен мнениями, потому что ясно было, что понимание достигнуто и у них с Леной уже есть другое захватывающее и неотложное занятие.
Из пункта А в пункт Б…
Лето уже подбиралось к августу, а Оля все еще не успела осознать его вожделенную прелесть. Вот если бы поехать куда-нибудь, отдохнуть… Но на это рассчитывать не приходилось. И главное, то и дело сочились, а порой даже бурно изливались дожди. Просыпаясь по утрам, она видела небо снова мрачным, наступление настоящего лета опять откладывалось, и настроение почти неизменно держалось на нуле. Что-то случилось, что-то сломалось в душе, а она и не заметила этого момента, не услышала щелчка, не поняла причины.
Еще недавно казалось, что все лучшее впереди: в свое время – разумеется, в недалеком будущем – начнется жизнь действительная, полная сюрпризов и головокружительных достижений. И потому неудачи Оля всегда принимала в общем-то спокойно.
Легко рассталась с мужем, не собираясь тащить в неизбежно прекрасное будущее груз предварительных ошибок. Без особых раздумий сошлась с человеком, имевшим репутацию неисправимого ходока и авантюриста; и было не жалко расточать себя в ежедневных мелочных битвах – ведь это пока!.. Автодорожный институт закончила с легким отвращением, но ей представлялось, что и нелюбимая профессия – дело временное. Работу меняла без затруднений, не заботясь о карьере… А сколько увлечений забросила! Все было точно начерно, в ожидании пока смутного, но обязательного счастья.
И вдруг оказалось – Оля неожиданно почувствовала это, – что жизнь, собственно, давно началась и полным ходом мчит ее через зрелость к старости, а законное ослепительное счастье все не воцаряется. Оказалось, что время-то движется по прямой, неумолимо увеличивая возраст, а траектория жизни, с ее достижениями, нарезая бессмысленные петли, а то и сонно топчась на месте, совершенно безнадежно отстает.
И стоило это заметить, как нажитые неприятности, проблемы, болезни показались непоправимыми, неразрешимыми, неизлечимыми, успехи же – ничтожными. Но когда именно пришло такое убийственное осознание и по какому поводу, Ольга не могла припомнить.
А ведь совсем еще недавно… Школа, выпускной класс, она – хорошенькая, одаренная способностями, веселая… И вот двадцать лет минуло, как не бывало! Да куда же девается все лучшее? И почему это сначала блага достаются как бы бесплатно, а потом оказывается, что за все нужно платить?.. Она давно не чувствовала в себе исключительности, так веселившей в юности. И случайного мужского внимания уже не объясняла романтическими причинами: все оказывалось буднично-просто и скучно, без праздника и загадки.
«Интересно, а как он сейчас выглядит? – думала Оля про Сашу Пшеницына, автоматически двигаясь с работы домой. – Судя по всему, мужик в порядке. Надо же… В школе был просто шутом. Маленький такой, круглолицый… И какие-то там еще чувства! С ним это абсолютно не вязалось. Как все странно…» – заключила она, склонив голову набок, улыбаясь и по-прежнему, по-тогдашнему, сияя глазами.
Она не ошиблась. Саша действительно был в полном порядке: стал военным, как отец, делал карьеру, обрастал имуществом. С детства понял, что не нужно ничего выдумывать: все уже выдумано. Ведь это просто, как в математической задачке: из пункта А в пункт Б вышел человек. Ну, вышел – и иди себе в пункт Б бодрым шагом! А сворачивать туда-сюда – только время потеряешь… Нет, в карьере Пшеницына-младшего все разыгрывалось как по нотам.
Родители даже выбор супруги для сына не пустили на самотек: заранее высватали ему в жены дочь дяди Гоши – отцова сослуживца, друга и старшего по званию. Нареченных, которым было тогда лет по пять-семь, посадили рядком, весело поздравили, и закрепили сговор добрым возлиянием. Сидя за столом в день «помолвки», Сашка от души ущипнул свою суженную, а Света с чувством укусила жениха. Но за годы, прошедшие до свадьбы, им успели разъяснить преимущества этого брака. Зато уж и тесть не подвел, маршрут зятьку проложил надежный: заграница, академия, генштаб… Звания не задерживаются, в должности не обходят, благами не обносят. И семья в порядке: жена упакована, два сына зреют, теща довольна.
«А интересно, как она сейчас выглядит, – думал Саша, осторожно выезжая из гущи машин со служебной парковки. – Понаставили тут… – Автомобиль плавно вырулил на дорогу, развернулся. – Нет, раньше такого бардака не наблюдалось: тесно, как на кладбище». Он включил магнитолу; привычный музыкально-говорильный фон привел в порядок мысли. «Да… не могу представить ее другой! А должно быть, изменилась, все же двадцать лет прошло… Что там Светка-то просила купить?.. А голос у нее прежний, – подумал снова об Оле. – Звонкий, насмешливый. Ох, и язва ж была, прости господи! Артистка… Удивилась вот, что я полковник… То ли еще будет», – он улыбнулся: ему приятно было ее удивление.
Как безнадежно он любил ее в школе! Никаких шансов – не то, что на взаимность – хоть на крошечный интерес. Точно его, Саши, и не было вовсе. Но он таки существовал! Она должна была заметить! И что ему оставалось? Шутом – так шутом. Очередная дурацкая выходка, общий смех – и внимание Ольги на пару минут обеспечено.
Саша строил глупейшие рожи, с грохотом падал на ровном месте, имитировал внезапный сон на уроке: сладко всхрапывал, валясь головой на парту. Однажды принес в класс дохлую мышь… Раз «оживлял», дергая за сухожилие, выставленную из-под парты куриную лапу; лапа хватала воздух желтыми сморщенными пальцами, вызывая хохот одноклассников и ужас учителей… Но устойчивого интереса со стороны Оли ему так и не перепало.
И вот, спустя двадцать лет, он впервые внимал ее радостному возбуждению, удивленно прижимаясь ухом к телефонной трубке, и ликовал про себя, точно им все еще было по семнадцать. Стало быть, не зря же взялся организовать эту встречу одноклассников, не зря стал разыскивать ребят!.. Он весело напомнил ей, как страдал в десятом, а она словно удивилась и отнекивалась, но, в общем, была благосклонна. И домой с работы Саша пришел в особенно хорошем настроении, а садясь за ужин, в который раз сам с собой соглашался, что это здорово, когда живешь по четкому плану – даже невозможное становится достижимым!
Он принялся звонить ей каждый день, совещаясь о намеченном мероприятии, и постепенно начал испытывать знакомую робость… Наконец состоялась долгожданная встреча их выпуска. И, хотя Ольга действительно изменилась и располнела, Саша застыл благоговейно, едва только ищущий взгляд его наткнулся в толпе на бывшую возлюбленную. Подумал, что глаза-то у нее блестят по-прежнему.
Одноклассники наперебой благодарили Пшеницына за общественно-полезную активность, восторгались изобретательностью и неутомимостью, проявленными в поисках товарищей. Сам Пшеницын лез из кожи вон, стараясь произвести впечатление («Реванш», – формулировал еще дома, нежно поглаживая полковничьи погоны). Но в то же время ловил себя на мысли, что если бы она ушла, куда-нибудь исчезла, то вся эта возня с реваншем мгновенно потеряла бы для него смысл.
На другой день снова ей позвонил. Вроде для обсуждения вчерашнего. Потом решился – заговорил о свидании, пригласил в гости. О боже! Как она это примет? Как примет…
Откуда ему было знать, что Оля давно ожидала от него хоть какой-то инициативы. И жизнь приучила однозначно понимать подобные приглашения: «Ну и слава богу, – решила удовлетворенно, – дозрел-таки до интима». Что ж? Она свободна, устала от неустроенности – почему нет? Это раньше сказала бы, не задумываясь, что Сашка не в ее вкусе. О, все это было раньше, когда-то… А теперь она спрашивала себя: ну а кто в твоем вкусе, радость моя? Коля Юзов? Так поздравляю: спился твой Коля окончательно, даже на встречу с одноклассниками не явился.
Да уж, с годами смазливость, и лихость, и хамоватая бойкость утратили прежнюю привлекательность. Теперь она жаждала стабильности и покоя, которых не было в ее жизни и которые излучал Пшеницын. От максимализма не осталось и следа. В ее отношении к мужчинам бессменно поселилась снисходительность.
А Саша был счастлив. Она посвятит ему целый вечер! И может быть… Но воображение дальше идти не отваживалось. Он не очень себе представлял, как можно было бы соблазнить Олю. Хорошо бы, конечно, но… Нет! Не приведи бог обидеть ее и все испортить!
* * *…Он суетился у стола, она рассматривала альбом. Перелистывала страницы и надеялась прозреть на фотках признаки скрытого семейного неблагополучия. Но с фотографий рядом с Сашей смотрела женщина, довольная жизнью и собой. Глядя на нее, Оля напрягалась, отчаянно стараясь придать лицу выражение равнодушной иронии… Вот здесь его мадам выглядит такой толстой и старой… А здесь они оба имеют недовольный вид… А вот тут лицо у нее глупое, и он смотрит на жену скосив глаза: ничего хорошего не обещает этот взгляд.
Ах, она понимала, что невозможно создать прочного самоуважения, коллекционируя минусы ближних! И не нужно сравнивать себя с другими, не нужно… Она знала это, знала, но… Снова и снова привычное малодушие не избалованной счастьем женщины заставляло черпать душноватое утешение в чужих неудачах и промахах. Оля добросовестно отыскивала недостатки в наружности Сашиной жены, старалась уловить в выражениях лиц какие-нибудь свидетельства несложившегося брака.
Сашка хлопотал у стола, а она все ждала, когда он начнет приставать. Но он не приставал.
– Ялта, – комментировал Саша, на бегу заглядывая в альбом. – А это на даче в прошлом году… Опять в Ялте… На юбилее у тещи… Снова Ялта…
Сели ужинать. «Или я ему совсем не нравлюсь? – растерянно думала Оля. – Тогда зачем приглашал? А может, смущается? Ладно, выпьет – разойдется…»
Вино подействовало на обоих. Оле позволило освоиться, перестать напряженно ожидать сближения; Саше помогло расслабиться и добавило находчивости в разговоре. Хорошо было сидеть вдвоем, в романтичном свете настольной лампы, погружаясь в казавшееся теперь сплошь трогательным школьное прошлое.
– …Сколько слез из-за тебя пролил, – говорил он, – ужасно вспомнить.
– Да что ты! – она округляла глаза. – Вот уж никогда бы не подумала! – У нее теплело на душе. Двадцать лет назад его признание лишь слегка пощекотало бы самолюбие, пресыщенное многочисленными женскими успехами; сейчас оно было бесценным.