Яков кивнул, давая понять, что знает об этом.
- ...Но, что особенно обидно, в этой драке инициатива целиком принадлежала Саше. Впрочем, не исключено, что Самохин спровоцировал его. Он грубо приставал к Оле, пытался обнимать ее, говорил непристойности. Даже я неоднократно делал ему замечания, и, заметьте, в самой резкой форме, - задрал бороденку Староверцев.
- Теперь о Саше.
- Саша - чудесный юноша, редкой души и немалых достоинств. У него горячее сердце мушкетера и пытливый ум ученого. Он, правда, несколько резковат, но безумно увлечен работой...
- Не только работой, - перебил его Яков. Ему, толстокожему, все бы напролом переть.
- Об этом не считаю себя вправе распространяться, - отрицательно помахал рукой Староверцев.
Но от Якова не отмахнешься.
- Я хочу прямо спросить вас: считаете вы возможным, чтобы Саша, если кто-то жестоко оскорбил бы предмет его увлечения, оказался способен так же жестоко наказать обидчика?
Староверцев помолчал.
- Это трудный вопрос. И опять из той области, где я вовсе некомпетентен. К тому же, мне кажется, для одного человека он слишком сложен.
- Мы и хотим его решить вместе, но для этого необходимо знать и ваше мнение.
- Что ж... - Он тяжело вздохнул. - Мне кажется, что да. Только поймите меня правильно, - спохватился он. - Саша может проткнуть подлеца шпагой и никогда не пожалеет об этом, но и не скроет свой поступок. Вы его прямо спросите, - решительно посоветовал Староверцев. - Он не солжет. И если скажет "нет", значит - нет!
- А если он скажет "да"?
- Если - "да", - Староверцев подумал и махнул рукой, - все равно нет!
- Ну как же так? - не выдержал Яков.
Староверцев смутился:
- Право, не знаю...
- Ну хорошо, - продолжил Яков. - Я слышал, Саша берет экспонаты домой. Это верно?
- Ну и что? - удивился Староверцев. - Я доверяю ему. Он так увлечен своим делом, что ему просто не хватает времени. Он постоянно возится со старинным оружием - это его страсть. У него золотые руки, он сам реставрирует такие экспонаты, даже создал дома целую мастерскую. Или лабораторию, как хотите.
- Ну, ну, продолжайте.
- Да, собственно говоря, это все, что я могу сказать. Что же касается Оли, то Сашино увлечение свидетельствует только в его пользу.
Афанасий Иванович набил трубку и долго ее раскуривал. Чувствовалось, что разговор ему неприятен, но он честно старается помочь нам.
- Теперь, если позволите, - о Волкове. О нем я знаю очень мало: он у нас недавно. Да и считать Волкова сотрудником нашего музея - явное преувеличение. Он шофер, автобаза прикрепила его к нам. Естественно, не из-за каких-то его особых качеств: просто он работает на самой старой машине. Вы не подумайте, что я жалуюсь, - машина не так уж часто нужна нам, просто я искренне стараюсь осветить все подробности, так или иначе касающиеся этого печального события. Так вот, бывает он у нас редко, только когда что-либо привозит. Но никогда не отказывается помочь и при разгрузке, и в другой работе. Но я с ним почти не общаюсь; знаю только, что он одинок, молчалив и до смешного добродушен. Да вы, Сережа, видели его - типичный пасечник. Что мне в нем нравится: на него всегда можно положиться, и никогда не приходится просить его дважды.
- А какие у него отношения были с Самохиным?
- По-моему, только чисто служебные. Правда, Самохин одно время искал в нем собутыльника, но без особого успеха. Волков довольно сердито отказал ему. И это понятно - что могло быть общего у этих совершенно разных людей? Волков - бывший партизан, герой, честный труженик, а Самохин...
- Так, - подытожил Яков. - Кто там у нас еще?
- Пожалуй, все. Есть еще двое сотрудников, но один из них в Москве, в командировке, и уже давно, а другой - Николаев - болен.
- А что с ним? - на всякий случай спросил Яков.
- Нет, нет, он не будет вам интересен. Он в больнице, ему удалили аппендикс.
- А Черновцова? - вдруг вспомнил я.
- Тетка Маня-то? - улыбнулся Староверцев. - Ну эта если и может убить, то только языком.
- Это мы уже поняли, - согласился Яков. - Ну хорошо, спасибо. - Он встал.
- Позвольте и мне вопрос, - удержал его Афанасий Иванович. - Как мне теперь быть со стендами, которые ободрали, и с экспонатами? Грустно, знаете ли, это видеть. Очень грустно.
- Пока придется оставить как есть, - Яков заложил блокнот ручкой и сунул его в карман. Мы одновременно достали сигареты.
- Постойте-ка, - вдруг оживился Староверцев. - Есть тут у нас еще один: Черновцов, сын тетки Мани. Он иногда помогает ей убираться в музее.
- А почему вы о нем говорите? - спросил Яков, держа зажженную спичку.
- О нем вообще много говорят в Дубровниках - он далеко не праведник.
- Хорошо, - сказал Яков, прикуривая. - Спасибо, мы проверим.
Мы вернулись в отделение. В коридоре, у двери в нашу комнату, стояла обычная садовая скамья. Сейчас на ней, нахохлившись, как воробьи, попавшие под дождь, сидели рядышком Оля и Саша. Мне показалось, они о чем-то спорили.
Яков кивнул Оле:
- Заходите.
Насколько Афанасий Иванович постарел за это время, настолько Оля, если это уже возможно в ее возрасте, помолодела. Перед нами сидела не грациозная девушка, сознающая свою привлекательность, а испуганная, провинившаяся школьница. Она и хлюпала-то носом совсем по-детски, как никогда не будет плакать взрослая женщина.
- У меня к вам только два вопроса, - добродушно проворчал Яков. Вечером, в день убийства Самохина, вы заходили в гостиницу?
- Да, - прошептала она, комкая платок.
- Не слышу, громче. Чего вы боитесь?
- Да, заходила.
- Ну вот, ведь можете! - деланно обрадовался Яков.
Оля улыбнулась.
- И второй вопросик: зачем вы туда приходили? Погромче!
- Книгу хотела забрать, я ее забыла на дежурстве.
- Прекрасно! С вами так приятно разговаривать, что невольно хочется продлить беседу. Придется спросить вас еще кое о чем, вы уж не обижайтесь. - Яков помолчал, побегал глазами по стенам, а потом брякнул: - А какую книгу? Название, автор?
Оля молчала, готовясь зареветь уже в полную силу.
- Неужели не помните? Не может быть.
- Помню. - Она собрала все свои оставшиеся силенки, подняла голову и отбарабанила: - "Три мушкетера" Александра Дюма.
- Отлично! Ну вот и все, - тоном детского доктора ворковал Яков. Видите, совсем просто. Можете идти дочитывать своих мушкетеров. Идите, голубушка, идите.
Яков проводил ее до двери, выпустил и поманил пальцем Сашу.
Разговор с Сашей не получился. Он был сдержан, долго обдумывал ответы. Яков тоже был сдержан, собран, предельно внимателен, но не очень тактичен.
- В день убийства Самохина, вечером, вы были у Староверцева, так?
Саша молча кивнул.
- Мне повторить вопрос? К сожалению, ваш ответ нельзя зафиксировать.
- В день убийства Самохина, вечером, я был у Афанасия Ивановича Староверцева. Это могут подтвердить
- Воронцова Ольга Алексеевна была с вами?
- Да, - монотонно пробубнил Саша. - Ольга Алексеевна Воронцова была с нами.
- Она никуда не отлучалась, скажем, часов около восьми?
- Около двадцати часов московского времени Ольга Алексеевна отлучалась. Она ходила в гостиницу за забытой там книгой. - Саша быстро приходил в себя.
- За какой?
- Может быть, - не выдержал я, - может быть, за "Черной перчаткой" Одоевского?
Саша молчал.
- В каких отношениях вы находитесь с Воронцовой? - грубо спросил Яков.
- В хороших! - разозлился Саша. - Вас устраивает такой ответ? Или нужны подробности?
Яков положил перед ним перчатку и копию записки.
- Ну и что? - нагло спросил Саша.
- Записка, засунутая в эту перчатку, лежала под трупом Самохина. Это ваш почерк - вот акт экспертизы и ваши отпечатки пальцев.
- Ложь! - вскинулся Саша. - Там нет никаких отпечатков, я писал записку в перчатках.
- Объясните, что это значит?
- Да ничего не значит, просто валял дурака.
- Неплохое развлечение, гимнастика для ума, да?
- А вы что, никогда не валяете дурака? Тогда мне вас жаль.
- Не валяю, - отрезал Яков. - Потому что я и так слишком часто имею дело с дураками. Все, все, идите.
Выходя, Саша едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью.
- Это не он, - сказал Яков, едва за Сашей закрылась дверь. - И говорить с ним сейчас бесполезно: он изо всех сил старается выручить Олю, а врать не умеет, и потому наколбасит так, что и сам запутается, и наши бедные головы вконец задурит.
- Самохин недавно из заключения, - напомнил я. - Так что не исключена, положим, месть. Или дружки, или пострадавшие - такие случаи тоже бывают: сочли, например, наказание слишком мягким. Это придется проверить.
- На всякий случай я уже наводил справки: его преступление не исключает такой возможности.
- Будем считать это первой версией? Хоть что-то соберем.
- А второй - этот мушкетер все-таки. Эх, если бы не его алиби.
- Нет у него никакого алиби, - буркнул я. - Он тоже отлучался. Сразу же, как только Оля вернулась.
Яков вытаращил глаза.
Яков вытаращил глаза.
- И ты молчал?
- Молчал. И сейчас бы не сказал, если бы не считал Сашу в полной безопасности. Ты, Яша, прости, но для тебя главное - закончить дело, и поскорее. Ты прешь как буйвол. В нашем деле нужно быть особенно бережными с...
- Все, Серега, - не дал мне договорить Яков. - Собирай барахлишко и... к чертовой матери отсюда! А я еще вдогонку цидулю твоему начальству направлю, сообщу, как ты тут оправдываешь высокое доверие.
- Да не может этого быть! - закричал я, теряя терпение. - Неужели ты не понимаешь?
- Может, все может быть! - жестко отрезал Яков. - "Покойник не был нравственным человеком" и мог жестоко оскорбить девушку. А у таких, как твой подзащитный, которому ты, кстати, стал сообщником, свои понятия о чести. И о том, как надо ее защищать, особенно когда это касается дамы сердца. Оля могла умышленно назначить свидание Самохину в твоем номере и, убедившись, что он там, сообщить об этом Саше, а тот его... - Яков выразительно щелкнул пальцами и, помолчав, добавил: - И я могу его понять. Да, его я могу понять. А тебя - нет. Собирайся и мотай отсюда.
Я бы многое мог возразить ему, но понимал, что сейчас это бесполезно. Я встал, застегнул куртку, проверил, в карманах ли сигареты.
- Иди, иди, не оглядывайся.
Я подошел к двери.
Она вдруг сама услужливо распахнулась: на пороге стоял Саша. Он был спокоен, только глаза его лихорадочно блестели на бледном лице.
- Я хотел рассказать вам, как все произошло, - сказал он.
Яков выглянул в окно.
Вообразите себе только, что все,
что я вам буду рассказывать,
случилось... под этими развалившимися
сводами.
В. О д о е в с к и й
В е ч е р о м т о г о ж е д н я
Саша решительно сел за стол и положил на него руки, переплетя пальцы. Мы выслушали его, не перебивая, только Яков в самом начале рассказа молча щелкнул клавишей моего "Репортера".
- С Сергеем Оболенским мы как-то быстро сошлись и даже сдружились. Поэтому и позволили себе дурацкую шутку, но в ней, честное слово, не было зла, было ребячество. Нас подтолкнули насмешки Сергея над таинственным исчезновением князя, да совершенно невинное желание поддержать увядающую славу тринадцатого номера.
Сначала действительно я звонил ему по телефону, потом мы с Олей написали эту записку: мы дурачились, нам было весело представлять, как он будет ее читать и недоумевать над ее загадочным и зловещим содержанием, и я, надев черные перчатки, взял из стопки бумаги чистый лист - нам это казалось забавным... А теперь - настолько глупым, что стыдно говорить об этом.
Кстати, вы правы, текст записки я позаимствовал у Одоевского, это и надоумило нас вложить ее в перчатку.
Мы решили, что Оля забежит вечером в гостиницу и оставит в номере Оболенского записку. Ей удалось взять ключи - дежурная сама попросила ее посидеть вместо нее минутку, но в номер Оля не вошла: там работала уборщица. Ключ тоже не удалось повесить на место, так как дежурная уже вернулась. Нам бы плюнуть тогда на нашу затею, и все было бы в порядке, по крайней мере для меня и Оли, но нас уже занесло.
В гостиницу пошел я. Мне удалось проникнуть во флигель со стороны кладбища, через окно в мужском туалете. Номер был не заперт, и в нем работал телевизор. Положив перчатку с запиской на кровать, я выбрался тем же путем.
Потом мы хотели устроить и "посещение князем своих комнат" ночью, в Олино дежурство...
Узнав, что в номере Оболенского убит Самохин, мы растерялись. Ни для кого не секрет, что я когда-то набил ему морду. Да еще эта записка. В этой ситуации она выглядела прямо-таки приговором Самохину. Но, согласитесь, подраться с человеком или убить его - это далеко не одно и то же.
Саша замолчал и опустил голову. Собственно говоря, он не сообщил ничего нового. По крайней мере - для меня. Примерно так я и представлял себе появление перчатки и угрожающий смысл записки, мне всегда казалось, что их роль здесь совершенно случайна. Думаю, и Яков уже понял, что с этой версией ему придется расстаться - проверить Сашин рассказ будет нетрудно.
Яков встал, постучал по столу пальцами ("так, так, так"), прошелся по комнате и, остановившись напротив Саши, задал ему именно те вопросы, которые задал бы и я, если бы вел следствие. Или мы окончательно забрели в тупик и спрашивать было больше нечего, или мы медленно, ощупью выходили на единственно верный путь.
- Когда вы были в номере, не заметили ничего странного, необычного открытое окно, например, какие-то изменения в обстановке комнаты или еще что-нибудь в этом роде?
Саша поднял голову.
- Нет, ничего. Кроме того, что я сказал: дверь была не заперта, телевизор работал, но номер был пуст.
- Значит, нет, - задумчиво проговорил Яков, - значит, и до девяти часов в номере не было ни Самохина, ни его убийцы.
И тут он наконец проявил интерес к таинственной истории с Оболенским.
- Насколько вообще вероятно, что Оболенский исчез из своих комнат? Есть какая-нибудь реальная основа для возникновения такой легенды?
- Я интересовался этим. В одном из писем графиня прямо говорит, что она в ужасе и не понимает, что именно могло произойти с ним.
- Я слышал, здание музея и флигель каким-то образом связаны между собой?
- Сейчас нет. А когда-то их соединяла оранжерея. Афанасий Иванович давно включил в план работ ее расчистку, но у нас все руки не доходят.
Яков снова выглянул в окно и позвал Олю. Когда она пришла и скромненько села рядом с Сашей, мы провели с ними "воспитательную работу". Уверен, они до свадьбы не забудут этой головомойки.
Истошный вопль Староверцева мы услышали еще на улице.
- Ноги моей больше не будет в этом бандитском гнезде! - кричал Афанасий Иванович. - Я взорву его! Сожгу собственными руками! Я развею его грязный пепел по ветру!
- Принеси воды! - сказал мне Яков. - Не ори, дурак! - рявкнул он на Староверцева.
Тот вздрогнул.
- Извините, я забылся, - он жадно пил воду. - Извините, пожалуйста.
- Это вы меня извините, - улыбнулся Яков. - Другого способа для таких случаев я не знаю - у вас истерика.
- Что там, право, - слабо отмахнулся Староверцев, приходя в себя. - В вашей характеристике моих умственных способностей очень, очень много справедливого.
- Так что же случилось?
- Вы же знаете, музей сейчас закрыт. Но тем не менее кто-то взломал дверь моего кабинета. Я бы сказал, топором, если бы был уверен.
- У вас хранится там что-нибудь ценное? - спросил Яков.
- Если вы имеете в виду материальные ценности, то ничего подобного! Там документы, научные разработки сотрудников и подобное тому.
- Пойдемте посмотрим.
Дверь была взломана грубо, непрофессионально. Но в комнате сохранился относительный порядок - я ожидал худшего.
- Посмотрите, что пропало, - Яков пропустил Афанасия Ивановича, мы остались в дверях. - Осторожно, осторожно, старайтесь ничего не трогать. Письменный стол у вас запирается? Тоже взломан? Ну что? - спросил он через некоторое время.
- Странно, - вздохнул Афанасий Иванович, устало опускаясь в кресло. Кажется, все на месте, но кто-то посторонний все-таки был, что-то искал.
Яков вошел, бегло осмотрелся и остановился у сейфа.
- Ключи у вас?
- Да, да, - поспешил Староверцев. - Вот они.
- Откройте и посмотрите.
- Здесь вообще порядок.
- Так, так, так, - проговорил Яков. - Был, искал, но, - он поднял палец, - но очень осторожно, будто не хотел, чтобы догадались, что именно искал, да? Дверь-то он изуродовать не постеснялся.
- Да, да, именно так и мне показалось. Вещи на своих местах, но заметно, что их трогали.
- Вы уверены, что ничего не пропало?
- С абсолютной уверенностью сказать пока не могу.
- Я тоже, - хмуро заметил Яков, снимая телефонную трубку.
После того как он вызвал эксперта, мы еще раз внимательно осмотрели музей, правда, без особых результатов, и вышли на заднее крыльцо.
- Это, видно, та самая "галдарея", о которой говорила тетка Маня? спросил Яков.
- Вы правы - это галерея, - поспешно ответил Староверцев. - Она была построена над оранжереей. Та уже давно заброшена, ею много лет не пользуются. По преданию, она связывала дом с флигелем, где граф держал своих... м-м-м... наложниц. Он проходил к ним среди диковинных цветов и, видимо, считал это очень романтичным.
- Так, так, так... Ну что же, - неопределенно высказался Яков.
- Товарищ Щипцов...
- Щитцов, - поправил Яков.
- Ох, простите, у меня очень плохая память на имена, - смутился Староверцев. - Скажите, пожалуйста, когда все это кончится?
- Скоро, - неожиданно ответил Яков.
Темнело. Яков включил свет, сладко потянулся и повалился на кровать.
- Ты бы хоть ботинки снял, - возмутился я.
- Они у меня чистые, не видишь? - возразил Яков. Он поставил на круглый живот пепельницу (консервную банку), сунул в рот папиросу и заложил руки за голову.
Я был рад, что он оставил Сашу в покое. Тем более что Яков не из тех, кто легко и быстро признает свои ошибки. Но рассчитывать, что он скажет об этом вслух, не приходилось.