Субъект с камерой прошел внутрь. В дверном проеме показался его сообщник, этот тоже был в маске – но он так и остался стоять на пороге.
– Спокойно, дэвушка, – сказал «видеооператор». – Вопросы здесь буду задавать я.
Хотя он говорил по-русски довольно чисто, все же в его речи проскальзывал характерный для кавказцев акцент.
В помещении вспыхнул верхний свет. Бандит включил камеру и навел ее на застывшую посреди комнаты девушку.
– Как тебя за-авут?
Тамара едва сдержала себя, чтобы не послать этого типа куда подальше.
Она знала, что в таких случаях следует проявлять выдержку, дабы не спровоцировать злоумышленников на какие-нибудь агрессивные действия.
Тот же Ахмад не раз инструктировал ее, как вести себя в той или иной ситуации. А она, дурочка, все время отмахивалась от него, не принимая его речи всерьез.
– У вас должны быть мои документы… Впрочем… Моя фамилия – Истомина.
– Так… Хорошо… Назови теперь имя.
– Тамара.
– Отчество?
– Александровна.
– Где и когда родилась?
Пожав плечами, Тамара ответила и на этот вопрос.
– Истомина Тамара Александровна, – продолжая снимать ее на видео, произнес бандит. – Это твое настоящее имя, да?
– А что, есть какие-то сомнения?
– А-атвечай на вопрос!
– Ответ – да.
– Ты когда-нибудь меняла свои имя и фамилию?
Этот вопрос, с одной стороны, удивил Истомину, а с другой – насторожил.
– Да кто вы такие, черт вас побери?! – все же вспылила она. – Что за дурацкие расспросы?! Вам нужен выкуп? Ну так скажите прямо –сколько?! Зря пленку переводите… Вот куда вы ее пошлете?
Все равно все «вопросы» вам придется решать со мной!
– Так меняла или нет?
Тамара выругалась. Про себя. И на всякий случай – по-английски. Хотя, по-правде говоря, у нее от страха поджилки тряслись.
Самое интересное, стоило ей мысленно обложить крепким словом похитивших ее бандюганов, как субъект в маске тут же выключил свою видеокамеру.
– Кушай, да? – бросил «оператор», прежде чем закрыть за собой дверь. – Ты же на Кавказе… зачем обижаешь хозяев?..
Оставшись одна, Тамара как подкошенная рухнула на кушетку. Свернулась калачиком и застыла в этой позе эмбриона…
Похоже на то, что события для нее оборачиваются так, как она и предположить не могла. То есть все обстоит гораздо круче, чем банальный киднепинг, пусть даже в его экстремальном кавказском варианте…
Пройдя по коридору, Ваха толкнул одну из дверей. Здесь, в комнате, увешанной коврами, его дожидались двое помощников, Беслан и Саит. Когда в помещение вошел человек, которого они давно уже называлиамиром, то есть начальником, командиром, оба чеченца почтительно встали.
Ваха стащил маску, бросил ее Беслану. Выщелкнул из видеокамеры кассету. Камеру он передал сопровождавшему его человеку, который тут же вышел из комнаты, а кассету спрятал во внутренний карман куртки.
– Думаю, заказчик будет доволен, – произнес он под нос. – Жаль только, Бадуева упустили…
В очередной раз он подумал, что Ахмад, наверное, в рубашке родился. «Шевроле» приземлился на заросли, почти как на мягкую перину, даже стекла не повылетали… Бадуева, или кто там был за рулем, в салоне не оказалось. Следов крови тоже не видно было. Куда он подевался? Да шайтан его знает… Некогда было поиски организовывать, да и людям незачем находиться в том месте слишком долго. Теперь ищи ветра в поле… Скорее всего Бадуев, почувствовав, что запахло жареным, дал деру, бросив свою работодательницу на произвол судьбы. Сила сейчас не на его стороне. Один, с пустыми руками, он все равно ничего не сделает. Да и зачем ему эти напряги? Нет, точно сбежал и, наверное, планирует забиться в какую-нибудь нору, где у него припрятаны денежки на черный день…
– Сколько мы здесь еще пробудем, амир? – поинтересовался Саит.
– Думаю, не больше суток, – чуть подумав, сказал Ваха. – Скоро должен заказчик подъехать… Он просил немного подержать ее у нас, потому что он для нее обстановку готовит… но это уже не наши заботы.
– Саит, скажи амиру про барсетку, – напомнил другу Беслан. – А то амир решит, что мы с тобой нечестные люди.
Вайнах тут же выложил на стол трофейное имущество, вкратце рассказав, где он это добыл, – впрочем, амир и сам об этом догадался.
– Почему сразу не показали? – чуть нахмурив брови, спросил Ваха.
– Так когда было показывать? – пожал плечами Саит. – Мы же ночевали в другом месте…
Когда Ваха выложил на стол все содержимое барсетки и пролистал загранпаспорт того мужика, которого его люди отправили к праотцам, его брови вдруг удивленно взметнулись ввысь.
– А этот откуда появился?! Так… У меня когда-то на его отца была «зарубка»… По крови он мне был должен! Но его отца убили раньше, чем я… другие люди.
– Ты хочешь сказать, амир, что отец этого кяфира и есть виновный в гибели двух твоих двоюродных братьев в Грузии? – спросил Беслан.
Муталиев в сердцах махнул рукой.
– Длинная история! Как-нибудь потом расскажу… А этого молодого кяфира я в девяносто пятом встречал под Грозным. К нам на переговоры кяфиры приезжали. Они еще до нас не добрались, а у нас уже были полные разведданные: кто, в каком звании… Я смотрю: знакомая фамилия!
Отчество тоже совпадает…
– Почему тогда не убил? – удивился Беслан. – Надо было отрезать голову и засунуть ее между ног!
– Свои же не дали! – криво усмехнулся Ваха. – Я к самому Аслану ходил, очень сильно его просил… Но у меня забрали оружие и вернули, только когда кяфиры уехали!
– Видишь, амир, как все хорошо сложилось, – расцвел улыбкой Саит. – Ты хотел крови этой русской собаки? Ну так этот вонючий пес мертв, потому что вчера я прострелил ему сердце!
Муталиев подумал, что его помощники заслуживают дополнительного вознаграждения. В «лопатнике» убитого ими человека обнаружилось без двух сотен десять тысяч долларов. Пока Баха пересчитывал эти деньги, оба подручных делали скучающий вид, а Саит, шумно сглотнув, даже отвернул свою поросшую двухдневной щетиной образину в сторону.
– Это вам за убитого русского, – сказал Ваха, вручив своим помощникам по две тысячи долларов. – Кстати, я как-то пытался его «пробить», и выяснилась любопытная деталь… Этот Протасов-младший, в ту пору старлей, засветился в одном дельце еще осенью девяносто четвертого.
Помните, люди Лабазанова и Умара Автурханова двумя колоннами к Грозному прорвались? Так вот… Кроме танкистов-федералов и разной славянской шушеры, в этих событиях участвовала как минимум одна русская спецгруппа. Она выполняла какое-то секретное задание… Почти никто из русских спецназовцев назад не вернулся. Этот Протасов, как мне рассказывал один вайнах, участник тех событий, попал в плен – кажется, был контужен.
– Как же ему удалось спасти свою шкуру? – удивился Беслан.
– Вот этого я не знаю…
Появившийся в помещении вайнах сказал Муталиеву, что у него какое-то срочное дело. Они вдвоем вышли. Саит и Беслан, довольно переглянувшись – умолчать о трофее они не решились, зная крутой норов Вахи, и теперь были рады, что им перепала часть реквизированных у русского денег, – вновь растянулись в глубоких креслах, чтобы подремать после двух бессонных ночей.
Когда Ваха вернулся в помещение, по его лицу было видно, что он взбешен.
– Саит! И ты, Беслан! Что за сказки вы мне тут рассказываете?!
– В чем дело, амир? – спросил тут же вскочивший на ноги Саит. – Что случилось?
– Я только что получил известие от своего человека из органов, – на коричневатых скулах Муталиева заходили желваки. – Оказывается, этой ночью в один из госпиталей Владикавказа «Скорая» доставила какого-то мужчину лет тридцати, с огнестрельным ранением… Нашли его в районе поселка энергетиков! И сейчас его вроде как охраняет милицейский пост… Ясно?! А теперь марш в город и хорошенько проверьте эту информацию!
Глава 11
Какое-то время, не поддающееся исчислению, он пребывал в полном беспамятстве. В том сумеречном состоянии, в каком он находился, он испытывал лишь одно ощущение: ему казалось, что его странно невесомое тело дрейфует в толще некоей субстанции… вязкой и липкой, как свернувшаяся кровь. «Наверное, это и есть смерть, – подумал он. – Я умер, мое тело закопали… а моя грешная душа теперь будет вечно бултыхаться в этом огромном, наполненном кровью бассейне».
Багровую толщу вдруг прорезал тоненький луч света, нацеленный точнехонько ему в сетчатку глаза. Тут же в мозгу замкнулись какие-то цепи… Он очнулся, заморгал глазами, судорожно пытаясь сообразить, где он находится и что с ним происходит.
– Неплохо, – услышал он чей-то мужской голос. – Очень неплохо…
– Неплохо, – услышал он чей-то мужской голос. – Очень неплохо…
Очнулись, молодой человек? Ну-с… Как ваше самочувствие?
Мужчина в белом халате и шапочке, смахивающий внешне на актера Евстигнеева, сунув в нагрудный карман фонарик-«карандаш», при помощи которого он исследовал роговичный рефлекс у своего пациента, осторожно присел на край больничной кровати. Медсестра тем временем дала больному напиться, а затем помогла ему занять полусидячее положение, подложив под лопатки еще одну подушку.
– Г-где я?
– Вы находитесь в республиканской больнице… Вас подобрали около двух часов ночи в районе поселка энергетиков. Вы помните, что с вами произошло?
– Д-дурдом… – сказал Протасов, хотя следовало бы – «кошмар».
– Нет, здесь не дурдом, – не поняв его, произнес врач. – Вы находитесь в отделении реанимации; но не пугайтесь – сколь-нибудь серьезных травм и повреждений, представляющих опасность для жизни, мы у вас не обнаружили.
– К-как я сюда попал?
– А вы разве не помните? – вопросом на вопрос ответил врач. – Кстати… При вас не нашли никаких документов. Назовите пожалуйста, свое имя и фамилию.
Как только туман в его голове немного рассеялся, Протасов смог не только быстренько произвести процесс самоидентификации, но и вспомнить кое-что из того, что с ним произошло накануне.
Даже эти сумбурные, далеко не полные воспоминания породили у него зыбкое чувство тревоги. Были и еще два обстоятельства, заставившие его насторожиться… Палата, куда его поместили, была четырехместной, но остальные койки почему-то пустовали. И вторая, еще более тревожная деталь: кроме доктора и медсестры в палате находился некто третий.
Этот субъект, широкий в плечах, с подстриженной под ежик крупной головой, стоял, сложив руки на груди, у входной двери. Хотя на его плечи поверх легкой куртки был наброшен белый халат, на сотрудника медперсонала он как-то не походил… «Скорее всего, это мент, – подумал Протасов. – Выставили, наверное, охрану… Чего они опасаются? Боятся, что меня, как единственного уцелевшего очевидца недавнего ЧП, могут добить? Или же полагают, что я, едва придя в себя, попытаюсь свинтить отсюда, прежде чем меня успеют допросить?» И еще он подумал, что ему нужно быть предельно осторожным: прежде чем сообщать какую-либо информацию о себе, особенно о том злополучном происшествии, жертвой которого он является, ему следует хорошенько поразмыслить…
– Н-не помню, – облизнув губы, сказал он. – Какой-то з-звон в голове… И в груди сильно болит.
Врач, померив пульс, отпустил его руку.
– Вам очень повезло, молодой человек… У вас гематома в районе левой грудины, это последствие…
– Об этом не надо, доктор! – резко сказал стоящий у двери субъект. – Скажите… Мы можем его допросить? Прямо сейчас?
Врач, нахмурив брови, бросил в его сторону недовольный взгляд.
– Не раньше, чем через четыре часа! Вы же видите, что больной еще не готов отвечать на ваши вопросы! Он получил сильное сотрясение мозга…
Хорошо, если последствия полученной им травмы ограничатся лишь кратковременной потерей памяти…
Сказав это, он вновь посмотрел на своего пациента, на голове которого, подобно чалме, красовалась повязка из бинтов.
– Так на чем мы остановились, молодой человек?.. Кажется, я уже говорил вам, что вы легко отделались? Впрочем… Вижу, вы еще не совсем пришли в себя. Я к вам наведаюсь чуть позже, а пока отдыхайте, набирайтесь сил…
Врач и медсестра покинули палату. За ними последовал и крепыш; очевидно, пост охраны располагался в больничном коридоре.
Протасов, выждав еще какое-то время, отбросил в сторону одеяло, после чего уселся на своем больничном одре, свесив босые ноги на пол.
Поскольку зеркала в палате не обнаружилось, ему не оставалось ничего иного, как ощупать самое себя, дабы выяснить, какого рода повреждения он получил.
Протасов поочередно расстегнул пуговицы больничной пижамы. Так…
Грудь замотана в тугой корсет из бинтов… Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. В груди порядком саднило, но ощущения оказались менее болезненными, чем он ожидал… Ребра, кажется, целы…
С левой стороны груди повязка имела заметное утолщение. Он осторожно прошелся поверх повязки пальцами, исследуя этот явно поврежденный участок… В один из моментов поморщился от боли, но вместе с тем и воспрял духом: он опасался, что у него «проникающее огнестрельное» в грудь, но выяснилось, как он уже себе это ясно представлял, что пуля, выпущенная из «ТТ», встретив на своем пути «ладанку», которая находилась в кармане протасовской куртки, счастливым для него образом срикошетила… Чуток цепанула, в аккурат под левую мышку нырнула, мерзавка, но, кажется, сквозанула по касательной… Судя по наличию повязки, медики эту рану уже почистили, обработали и заштопали.
Но удар, как это ему запомнилось, все же был чертовски сильным…
Будто кувалдой наотмашь треснули!
Ладно, с этим более-менее ясно. А что у него с черепушкой? Почему голова так трещит, словно он угодил сюда с оч-чень крутого бодуна?
Протасов поднял руки и принялся ощупывать сквозь слой бинтов свою бедную голову…
Не сразу, но ему все же удалось установить источник, откуда пульсирующими волнами исходила тупая, отзывающаяся в висках боль.
Похоже на то, что когда один из боевиков выстрелил в него почти в упор, Протасов, кувыркнувшись по крутому склону в овраг, вдобавок еще крепко приложился темечком о какое-то препятствие…
Но не исключено, что он получил эту травму уже позднее, когда, очнувшись, то ползком, то на четвереньках принялся выбираться из этого чертового провала, где его бросили, записав в мертвецы. Как-то выполз наверх. Последнее, что он смутно припоминает, это был яркий свет фар и дорожное полотно, которое почему-то встало перед ним дыбом.
Остальное можно представить себе без особого труда: карета «Скорой», обезболивающий укол промедола, посттравматический шок, несложная операция, проведенная, скорее всего, под местным наркозом, повязки поверх наложенных швов, милицейский пост у входа в больничную палату…
Протасов подвигал челюстью, затем облизал десны языком, пытаясь определить, все ли зубы целы. Вроде бы все нормально… Руки и ноги тоже на месте; вот только правое колено побаливает, видимо, получил ушиб этой злосчастной ночью. На теле обнаружилось еще несколько царапин и синяков, но эти повреждения и вовсе пустяковые…
Кажется, врач был прав, утверждая, что он в этой ситуации еще легко отделался.
Александр осторожно, стараясь не скрипеть, встал с постели. Какое-то время оставался на месте, придерживаясь рукой за спинку кровати, – голова вначале слегка закружилась, но спустя несколько секунд все пришло в норму.
Возле койки обнаружились кожаные больничные тапки без задников.
Протасов сунул в них босые ноги, после чего направился к плотно зашторенному окну. Раздвигать шторы не стал, ограничившись узкой щелью меж занавесей, вполне достаточной для обзора.
Результаты сделанных им наблюдений оказались следующими.
Больничная палата, где его содержат, выходит своим единственным окном на заасфальтированную площадку, часть которой занимает разнокалиберный транспорт, отсеченную живой зеленой изгородью от близлежащих городских строений. На дворе стоит день, небо частично затянуто облачностью.
Своих часов на запястье руки он не обнаружил, но в палате имелись настенные часы: их стрелки показывали четверть третьего.
Можно было попытаться открыть одну из фрамуг окна, но его проблем это бы не решило. Во-первых, палата находится на третьем этаже. Рядом нет ни водосточной трубы, ни пожарной лестницы, по которой можно было бы, выбравшись через окно, спуститься на землю. Значит, этот путь на свободу для него закрыт… Во-вторых, даже если ему удастся каким-то образом выбраться отсюда, то в своем больничном прикиде он будет привлекать к себе внимание досужей публики.
Не нужно также забывать о том, что у него нет при себе никаких документов, не говоря уже об отсутствии дензнаков.
Кстати, что касается документов…
Протасов, покинув свой наблюдательный пост, опять уселся на больничную койку. Прежде чем что-то говорить или же предпринимать какие-то действия, следовало все хорошенько обдумать. Его угораздило попасть в препаршивую ситуацию. Теперь вот надо ломать голову над тем, как из нее выбраться с минимальными для себя потерями.
Теперь о документах, без которых, как известно, человек ничего не значит и имя ему – «никто». Загранпаспорт Протасова, равно как и обычный гражданский паспорт – старого еще образца, но абсолютно легальный, – хранились в барсетке наряду с другими документами и довольно крупной суммой баксов. В чьих руках сейчас все это добро?