Рози села к столу посреди зала и зажгла сигарету (непозволительно в общественных помещениях, но Барби никому не скажет). Сняв с головы сеточку, которой держалась ее прическа, она вымученно улыбнулась Барби, который и сам присел напротив нее. Позади их Энсон драил стойку, так же наконец-то распустив свои длинные волосы, спрятанные до этого под кепкой «Рэд Сокс».
— Я думала, что Четвертого июля[70] — это трудная работа, но сегодня было хуже, — произнесла Рози. — Если бы не ты, я бы скукожилась в уголке и скулила: «Где моя мамочка?»
— Там была какая-то блондинка в «Ф-150», — произнес Барби, улыбаясь собственному воспоминанию. — Она чуть ли не согласилась меня подвезти. Если бы так произошло, я, возможно бы, и выбрался. С другой стороны, со мной могло случиться то же самое, что и с Чаком Томпсоном и той женщиной, которая была с ним в самолете.
Имя Томпсона упоминалось в репортаже Си-Эн-Эн; женщина еще оставалась не идентифицированной.
Но Рози ее знала.
— Это Клодетт Сендерс. Я почти уверена, что она. Доди мне вчера говорила, что у ее матери сегодня тренировочный полет.
Между ними на столе стояла тарелка с чипсами. Барби потянулся к тарелке за следующей порцией. И вдруг замер. Ему расхотелось картофеля. Ему больше ничего не хотелось. И красная лужица по краям тарелки теперь больше была похожа на кровь, чем на кетчуп. Так вот почему Доди не пришла.
Рози пожала плечами.
— Возможно. Точно не могу сказать. Я не получала от нее вестей. Да и не ожидала, телефоны же не работают.
Барби решил, что она имеет в виду проводные линии, но даже из кухни он слышал, как люди жаловались на то, как тяжело куда-либо дозвониться по мобильным. Большинство соглашались с мнением, что это из-за того, что ими пользуются все одновременно, таким образом, блокируя частоты. Кое-кто считал, что нашествие телевизионщиков — наверняка, сотни их сейчас шатаются вокруг города, и все вооружены «Нокиями», «Мотороллами», «Ай-Фонами», «Блек-Берри» — создает эту проблему. Барби имел более пессимистичные подозрения: ситуация уже под контролем служб нацбезопасности, и это в то время, когда вся страна параноидально боится террористов. Кому-то еще удавалось иногда куда-то дозвониться, но чем дальше в ночь, тем реже и реже.
— Конечно, — сказала Рози. — Доди могла, как это на нее похоже, просто забить на работу, а вместо этого завеяться в Оберн[71], прогуляться по тамошним магазинам.
— А мистер Сендерс знает, что в том самолете была Клодетт?
— Не могу сказать наверняка, но я бы очень удивилась, если бы он сейчас об этом еще не знал. — И она пропела тихим, но благозвучным голоском: «Это маленький город, сынок, ты должен понять».
Барби вяло улыбнулся и подхватил: «Мы одна команда, и нам в нем жить».
Это была старая песня Джеймса Макмертри, которая прошлым летом непостижимым образом вновь на два месяца стала модной на парочке радиостанций формата кантри & вестерн. Понятно, что ее не крутили на частоте РНГХ; Джеймс Макмертри не принадлежал к тому типу артистов, которых поддерживало «Радио Иисус».
Рози показала на тарелку.
— Ты еще будешь есть?
— Нет. Аппетит пропал.
Барби не испытывал большой любви ни к все время улыбающемуся Энди Сендерсу, ни к дурочке Доди, которая почти наверняка помогала своей подружке Энджи распространять те сплетни, которые и привели его к неприятностям возле «Диппера», но сама мысль о том, что те останки тела (ногу в зеленой брючине он увидел внутренним зрением) принадлежали ее матери… жене первого выборного…
— У меня тоже, — сказала Рози и утопила свою сигарету в кетчупе. Та погасла со звуком пфссс, и какое-то мгновение Барби был уверен, что он вот-вот вырыгает. Отвернув голову, он вперился в витрину, хотя отсюда нельзя было увидеть, что делается на Мэйн-стрит. Отсюда улица выглядела совсем темной.
— Президент выступит в полночь, — объявил со стойки Энсон. Позади его начал протяжно, с натугой стонать посудомойный аппарат. У Барби пронеслась в голове мысль, что старый трудяга «Хобарт»[72], наверное, дорабатывает свою последнюю смену, по крайней мере, на какой-то период времени. Он должен убедить в этом Рози. Она может упираться, но, в конце концов, поймет целесообразность этих шагов. Рози целеустремленная, практичная женщина.
«Мать Доди Сендерс. Господи. А были ли другие варианты?»
Он осознал, что варианты могли быть не намного лучшими. Вместо миссис Сендерс, в самолете почти наверно сидел бы кто-то другой из знакомых ему людей. Это маленький город, сынок, тебе нужно понимать.
— Сегодня я обойдусь без Президента, — сказала Рози. — Придется ему благословлять Америку без меня. Пять часов наступает рано.
По воскресным утрам «Роза-Шиповник» открывалась не раньше семи утра, однако надо же было все раньше времени приготовить. Всегда эта готовка. А в воскресенье к ней добавлялся и цинамоновый рулет.
— А вы, ребята, если есть желание, можете оставаться и смотреть. Только не забудьте крепко все здесь запереть, когда будете уходить. И впереди, и сзади, — она начала привставать.
— Рози, нам надо определиться по завтрашнему дню, — задержал ее Барби.
— Ерунда, завтра будет другой день. А сейчас попридержи коней, Барби. Всему свое время. — Однако она, наверняка, заметила что-то в его глазах, потому что вновь села. — Хорошо, почему это ты так мрачно смотришь?
— Когда ты в последний раз заправлялась пропаном?
— На прошлой неделе. У нас почти полный запас. Это все, что тебя беспокоит?
Это было не все, но с этого начались его вопросы. «Роза-Шиповник», подсчитывал Барби, имеет два соединенных между собой бака. Каждый бак вмещает то ли триста пятьдесят, то ли триста двадцать пять галлонов, точно он не помнил сколько. Завтра надо проверить, но если Рози права, она сейчас имеет свыше шестисот галлонов газа. Это хорошо. Хоть какая-то удача на фоне показательно несчастливого дня для всего города в целом. И нам не известно, какие еще несчастья могут ждать впереди. А шесть сотен галлонов пропана не вечные.
— Какая норма сгорания? — спросил он у нее. — Ты себе представляешь?
— А какое это имеет значение?
— Потому что сейчас твое заведение питается от генератора. Освещение, печи, холодильники, насосы. И обогреватель, если сегодня ночью похолодает, тоже включится. А генератор, чтобы все это поддерживать, не слабо жрет пропан.
Какую-то минутку они молчали, прислушиваясь к ровному гудению почти нового генератора «Хонда» позади ресторана.
Подошел и сел около них Энсон Вилер.
— На шестидесяти процентах мощности генератор высасывает два галлона пропана в час, — сказал он.
— Откуда ты знаешь? — спросил Барби.
— Прочитал на табличке. А когда тянет все на себе, как вот сегодня с полудня, когда выключилось электричество, он, наверное, сжирает и все три галлона. А может, и немного больше.
Реакция Рози была мгновенной.
— Энси, выключи весь свет, только в кухне оставь. Сейчас же. И термостат обогревателя переключи на пятьдесят. — Она подумала. — Нет, выключи его совсем.
Барби улыбнулся, показав ей большой палец. Она поняла. Не каждый в Милле способен был на это. Не каждому в Милле хватило бы ума.
— Хорошо. — Однако Энсон выглядел взволнованным. — Так ты думаешь, что к завтрашнему утру… или, по крайней мере, к полудню?…
— По телевизору собирается выступить лично Президент Соединенных Штатов, — напомнил Барби. — В полночь. На какие мысли тебя это наталкивает, Энси?
— Я думаю, необходимо выключить свет, — ответил он.
— И термостат, не забудь, — напомнила ему Рози. Мальчик ушел, и она обратилась к Барби: — То же самое я сделаю и у себя, после того, как поднимусь наверх. — Вдова уже больше десяти лет, она жила над своим рестораном.
Барби кивнул. Перевернув одну из бумажных салфеток-скатерок («посещали ли вы 20 выдающихся природных мест штата Мэн?»), он что-то высчитывал на ее обратной стороне. С того момента, как появился барьер, сгорело от двадцати семи до тридцати галлонов пропана. Итак, в остатке имеем пятьсот семьдесят. Если Рози сможет уменьшить его потребление до двадцати пяты галлонов на день, теоретически она способна продержаться три недели. Если уменьшить до двадцати галлонов на день — чего она, несомненно, сможет достичь, если будет закрывать заведение между завтраком и ланчем, а потом еще будет делать перерывы между ланчем и ужином — продержаться можно почти месяц.
«И этого достаточно, — подумал он. — Потому что если через месяц этот город все еще будет закрытым, в нем все равно уже не будет из чего готовить».
— О чем ты думаешь? — спросила Рози. — И что это за цифры? Я не понимаю, что они означают.
— Потому что ты смотришь на них кверху ногами, — объяснил Барби, поняв, что большинство людей в Милле склонны именно к такому видению. Это были те цифры, на которые никому не захотелось бы смотреть прямо.
— О чем ты думаешь? — спросила Рози. — И что это за цифры? Я не понимаю, что они означают.
— Потому что ты смотришь на них кверху ногами, — объяснил Барби, поняв, что большинство людей в Милле склонны именно к такому видению. Это были те цифры, на которые никому не захотелось бы смотреть прямо.
Рози перевернула салфетку с подсчетами Барби к себе. Сама пересчитала цифры. И тогда подняла голову и посмотрела на него, пораженная. Как раз в это мгновение Энсон выключил почти все освещение, и они впялились один в другого в мраке, который — по крайней мере для Барби — выглядел ужасно убедительным. Неприятности моли быть очень серьезными.
— Двадцать восемь дней? — переспросила она. — Ты думаешь, мы должны рассчитывать на четыре недели?
— Я не знаю, случайно или нет, но, когда я был в Ираке, кто-то подарил мне «Маленький красный цитатник» товарища Мао. И я носил его всегда в кармане и прочитал от корки до корки. Во многих его выражениях больше смысла, чем у наших политиков в их звездные моменты. Среди тех его фраз, которые застряли у меня в голове, есть и такая: «Надейся на погожие дни, но строй дамбы». Вот я и думаю, что именно это мы, то есть ты…
— Нет, мы, — возразила она, дотрагиваясь до его запястья. Перевернув руку, он прихлопнул своей ладонью по ее ладони.
— Хорошо, мы. Думаю, именно таким образом нам и надо все распланировать. То есть закрываться на промежуточные часы, экономно использовать печи — никаких цинамоновых рулетов, хотя я, как никто, люблю их — и никакой посудомоечной машины. Она старая и жрет много энергии. Знаю, Доди с Энсоном не понравится идея мыть посуду вручную…
— Не думаю, что нам следует рассчитывать на то, что Доди скоро вернется, да и вообще хоть когда-то. Теперь, когда ее мать мертва, — вздохнула Рози. — Хочется верить, что она действительно поехала в Оберн пошляться по магазинам. Хотя, думаю, об этом будет напечатано в завтрашних газетах.
— Возможно.
Барби не представлял себе, как много информации попадет в Честер Милл или выйдет отсюда, если эта ситуация не решится быстро, и желательно, чтобы еще и с каким-то рациональным объяснением. Наверняка, немного. Он подумал, что их скоро накроют легендарным Конусом Тишины Максвелла Смарта[73], если этого уже не произошло.
К столу Барби и Рози вернулся Энсон. Он уже был в куртке.
— Так я уже пойду, Рози?
— Конечно, — ответила она. — Завтра в шесть?
— Не слишком ли поздно будет? — улыбнулся он и добавил: — Да нет, я не жалуюсь.
— Мы будем открываться позже, — она поколебалась. — И будем делать перерывы между кормлениями.
— Правда? Классно, — он перевел взгляд на Барби. — У тебя есть, где переночевать сегодня? А то пойдем ко мне. Сейда поехала в Дэрри[74] навестить родителей.
Сейдой звали жену Энсона.
Барби было, где приземлиться, это место находилось прямо напротив, только через улицу перейти.
— Благодарю, но я вернусь в свое помещение. У меня уже заплачено за него до конца месяца, так почему бы и нет? Утром, перед тем как уйти из города, я оставил ключ Петре Ширлз в аптеке, но у меня на связке остался дубликат.
— О'кей. Тогда до завтра, Рози. А ты здесь будешь, Барби?
— И не надейся.
— Чудесно! — Энсон улыбался во весь рот.
Когда он ушел, Рози потерла себе глаза, потом мрачно посмотрела на Барби.
— Как долго это будет продолжаться? Твой собственный прогноз.
— Я не могу прогнозировать, потому что не знаю, что именно происходит. И когда оно перестанет происходить.
Рози, очень тихо, произнесла:
— Барби, ты меня пугаешь.
— Я сам себя пугаю. Нам обоим надо уже идти спать. Утром все будет выглядеть лучше.
— После нашей беседы мне, наверняка, только амбьен[75] поможет заснуть, — пожаловалась она. — Несмотря на усталость. Однако я благодарна Богу за то, что ты вернулся.
Барби вспомнил о своих соображениях относительно запасов.
— Вот еще что. Если завтра откроется «Фуд-Сити»…
— Они всегда работают в воскресенье. С десяти до шести.
— Если они будут работать завтра, тебе нужно кое-что купить.
— Та же «Сиско»[76] поставляет… — она заткнулась, хмуро вперившись в него глазами. — Каждый четверг, но мы не можем на это рассчитывать, да? Конечно, нет.
— Нет, — подтвердил он. — Если даже то, что здесь сейчас нас заперло, вдруг исчезнет, военные все равно будут держать этот городок в состоянии карантина какое-то продолжительное время.
— Что мне нужно купить?
— Все, но самое главное — мясо. Мясо, мясо, мясо. Если магазин откроется. А я не уверен в этом. Джим Ренни может убедить того, кто там сейчас руководит…
— Джек Кэйл. Он стал директором, когда Эрни Келверт ушел на пенсию в прошлом году.
— Так вот, Ренни может убедить его не открываться, пока он лично этого не разрешит. Или попросит шефа Перкинса издать такой приказ.
— Так ты не знаешь? — спросила Рози и, увидев его непонимающий взгляд, продолжила: — Конечно. Дюк Перкинс умер, Барби. Он умер прямо там, — махнула она рукой куда-то в южном направлении.
Барби ошеломленно посмотрел на нее. Энсон забыл выключить телевизор, и позади них Розин любимец Вульфи вновь рассказывал миру, что какая-то невыясненная сила огородила маленький городок в Западном Мэне, что этот район изолирован армейскими подразделениями, что Объединенный комитет начальников штабов заседает в Вашингтоне, что Президент обратится к нации в полночь, а сейчас он просит народ Америки присоединить свои молитвы за людей в Честер Милле к его собственной.
3
— Папа? Отец?
Джуниор Ренни стоял на верхней ступеньке, наклонив голову, прислушивался.
Ответа не было, и телевизор молчал. А в такое время его отец всегда уже находился дома после работы, сидел перед телевизором. Вечером в субботу он воздерживался от Си-Эн-Эн и «Фокс-Ньюс», вместо этого позволяя себе «Планету животных» или «Исторический канал». А сегодня почему-то нет. Джуниор приложил запястье к уху, чтобы проверить, тикают ли его часы. Те шли, да и время, очевидно, они показывали правильное, потому что на дворе уже было темно.
Ужасная мысль прострелила ему в голову. Большой Джим может быть сейчас вместе с шефом Перкинсом. В это мгновенье они могут вдвоем обсуждать, как арестовать Джуниора с наименьшей оглаской. Но почему они ждали так долго? Потому что так смогут вывезти его из города под покровом темноты. Направить его в окружную тюрьму в Касл Роке. Потом суд. А дальше?
Дальше Шоушенк[77]. Просидев там несколько лет, он, несомненно, начнет называть тюрьму просто Шенк, как и большинство тамошних убийц, грабителей и содомитов.
— Дурость, — пробормотал он. Или нет? Он проснулся с мыслью, что убийство Энджи ему просто приснилось, это должен был быть сон, потому что он никогда никого не смог бы убить. Хорошенько отлупить — запросто, но убить? Это просто смешно. Он же такой, такой… ну… он такой нормальный чувак!
Потом он заглянул под кровать, увидел на одежде кровь, и все возвратилось вновь.
Полотенце падает у нее с головы. Пучок волос на ее лобке почему-то бесит его. Фантастично хрустящий звук, которым на удар его колена отвечает что-то внутри ее лица. Ливень магнитиков с холодильника и то, как она дергалась.
«Однако это же сделал не я. Это…»
Это головная боль. Да. Правда. Но кто в такое поверит? Ему проще поверили бы, даже если бы он сказал, что это сделал буфетчик[78].
— Папа?
Молчание. Нет его дома. И в полицейском участке его тоже нет, не плетет ли он там заговор против него. Только не его отец. Он этого не будет делать. Его отец всегда говорил, что семья превыше всего.
А действительно ли семья для него превыше всего? Конечно, он так говорит — он же христианин, наконец, и совладелец РНГХ, — однако Джуниор имел подозрение, что для его папы «Подержанные автомобили Джима Ренни» могут ехать впереди семьи, а должность первого выборного города опережать Святой Алтарь Не Надо Наличности.
Ну, а Джуниор, что вполне вероятно, идет лишь третьим в этом списке.
Он осознал (впервые в жизни; это была истинная вспышка прозрения), что все это только его собственные предположения. Что он на самом деле почти совсем не знает своего отца.
Он вернулся в свою комнату и включил верхний свет. Сначала вверху ярко вспыхнуло, после чего немного померкло, и свет стал приглушенным. В какой-то миг Джуниору показалось, что у него что-то с глазами. Потом он осознал, что слышит гудение их генератора. И не только их. Нет тока в городской электросети. Волна облегчения затопила его. Прекращение подачи электричества все объясняло. Это означало, что его отец, скорее всего, находится сейчас в горсовете, обсуждает эту проблему с другими двумя идиотами — Сендерсом и Гриннел. Наверняка, втыкает булавки в большую карту города, корча из себя Джорджа Паттона[79]. Кричит в телефон на кого-то из Энергокомпании Западного Мэна, обзывая их бандой ленивых никчем.