Через пару минут роликов местного телевидения Болл со своими дружками вернулись в студию — на сей раз со скетчем, действие которого происходило в жутковатом баре, где знакомятся одиночки. Множество мужчин, выряженных сперматозоидами, атаковали женщину, выряженную под яйцеклетку. Под конец Болл и Хинд вошли в бар в костюмах многоруких роботов и вытащили женщину прочь. Все это происходило под множество затрепанных поднадоевших хохмочек о сексуальности, и вы, надо полагать, уже отгадали ударную фразу, оброненную скучающим барменом:
«Не стоило ему стирать трусы „Наноклином“».
Зал просто взвыл — на мой взгляд, куда громче, чем шутка того заслуживала. Впрочем, возможно, мне показалось так, потому что я сам был писателем и угадал ее за сто километров до появления. Но тут мне в голову пришла новая мысль, и я повернулся к Дансигер:
— Понимаю, что вы имели в виду. Если публика будет представлять себе «Наноклин» именно в этом свете, у нас возникнет серьезная проблема с имиджем компании.
— Тсс, — выдохнула она.
По спине у меня побежал холодок. Так дело в другом?
Я промолчал и продолжал смотреть. Первым собеседником Болла оказался Искайн — которого лично я прочил в последние гости программы. В тех редких случаях, когда в «Еженощном шоу» появлялись писатели, они обычно выходили под занавес, иной раз даже после музыкального гостя. Но то ли Болл приберегал самый лакомый кусочек на десерт, то ли в договор с Пембрук-Холлом входило, что Дьяволы пойдут последними, дабы зритель точно просмотрел все рекламы.
Выступление Искайна прошло не на высоте, скорее даже из рук вон плохо. Голосу его только-только хватало живости, чтобы не считаться уж совсем монотонным, а он все бубнил и бубнил про факты и расследования — мол, его книга раскрывает (тем немногим, кому в наши дни еще это интересно), как родичи Кеннеди забывали заплатить по счету за электроэнергию или заказывали пиццу, а потом не давали курьеру на чай.
Тут любой потерпел бы фиаско. Агентам Искайна следовало бы нанять кого-нибудь, кто сыграл бы его роль на ток-шоу, но в наши дни писатели — особенно напавшие на золотую жилу вроде семьи Кеннеди — таковы, что это становится все более и более проблематичным. Однако Искайн не входил в число моих клиентов и, следовательно, был не моей проблемой. Кроме того, по виду Дансигер я чувствовал: это еще не то, чего мне полагается ждать.
Искайн наконец перестал бубнить, и Болл попытался оживить представление парой-другой провокационных вопросов про сексуальность Кеннеди. Искайн начал мямлить про то, как один из них как-то раз отправился покупать «Любовный туман» — неплохая рекламная вставочка, — но тут Болл снова ухватил бразды в свои руки и дал официальную рекламу.
— Оп-ля! Чертовская невезуха, Роддик, тебе пора закругляться! Однако шоу закругляться еще и не думает, вернемся сразу после ЭТОГО!
В паузе был только один ролик Пембрук-Холла, тестовый прогон «Кукла-чуть-жива!». Тоже, к слову сказать, накладочка. Не так уж много в этот час у телевизора деток, которые могли бы, посмотрев рекламу, приставать к родителям с требованиями купить. Лучше бы приобрели право множественного показа в «Бей-Жги-шоу», там-то милые крошки от экрана не отлипают.
Еще один федеральный ролик, «Штрюсель и Штраусе» для «Америка-Плюс Зеплайн», потом еще два местных, и снова шоу, где Болл представил «Ненавистных». Группа вылезла на сцену и йодлем исполнила «Уход» — песню то ли про утрату, то ли про психоз, то ли еще про что-то в том же роде. Толком не понять. Единственное во всем этом интересное — я знал, что под нее, да и под все остальные хиты в альбоме, будет подложена моя «скрытая» реклама кускусных хрустиков.
Еще четыре рекламных ролика: три местных и «Их было десять». Болл вернулся с отрывком, озаглавленным «Записки психов-самоубийц», в котором владельцы мест вроде «Этических решений» демонстрировали коллекцию наиболее бессмысленных, идиотических и корявых фраз из предсмертных писем.
А затем наступил черед Дьяволов.
Я понял, что именно этого момента и ждали Депп, Дансигер, Бэйнбридж и Гризволд. Именно это я и должен был увидеть. Атмосфера в комнате накалилась, в воздухе только что электрические искры не проскакивали. Никто не произносил ни слова.
— Если вы еще не умерли и не страдаете непроходимым идиотизмом, — жизнерадостно начал Гарольд Болл, — то уж точно не могли пропустить хотя бы один-единственный рекламный ролик.
Быстренько прокрутили «Их было десять». Из зала донеслись восторженные вопли и хлопки. Снова Болл:
— Леди и джентльмены, рад возможности представить вам группу, что превратила эту рекламу в шедевр. Встречайте — первое интервью на телевидении… ДЬЯВОЛЫ ФЕРМАНА!
Толпа обезумела. Камера переехала к занавесям над входом. Первым, с задиристым и самоуверенным видом, выскочил сам Ферман. Он сделал непристойный жест — толпе это понравилось.
Следующим показался Шнобель. Выражение его лица яснее всяких слов свидетельствовало: он просто берет пример с вожака. Когда он вскинул голову и обнаружил полный зал народа, челюсть у него так и отвалилась от изумления. Затем появился Джет. Восторженные вопли зазвучали с новой силой, а потом перешли в тихий мерный рокот. Джет одарил собравшихся улыбкой во весь рот и приветственно вскинул сжатый кулак. Мерный рокот опять распался на истерические взвизги и крики.
Последним из-за занавесей вынырнул Ровер. Он несколько мгновений нерешительно постоял у самого входа, поводя головой из стороны в сторону, точно опасаясь облавы, а затем торопливо прошмыгнул через сцену и спрятался за Джетом. Хинд и Искайн передвинулись в дальнюю часть диванчика для гостей программы, а Ферман плюхнулся рядом с Боллом.
— Вы пришли… — начал ведущий, но тут же умолк, обнаружив, что остальная троица никак не может решить, куда сесть. Ферман рявкнул на них — и Джет немедленно опустился на диван. Ровер — за ним. Шнобелю досталось место рядом с Роддиком Искайном.
— Ну, чего вылупился, Носяра? — спросил он, садясь. Толпа загоготала. У Искайна и вправду был большой нос,
но, разумеется, куда меньше, чем у самого Шнобеля.
— Приветик, — продолжил Шнобель, живо откликаясь на аплодисменты. — Дела — охренеть можно. За кулисами мы встретили «Ненавистных»!
— Они не заглушили его звуковым сигналом, — заметил я.
— А с какой бы стати? — сказала Дансигер.
Я снова уставился на экран, где Болл пытался овладеть ситуацией.
— Добро пожаловать на шоу, парни, — произнес он. — Мне бы хотелось задать вопрос, который сейчас, вероятно, крутится на языке большинства зрителей…
Шнобель приподнялся и громко продиктовал все четырнадцать цифр своего телефона. И добавил:
— Эй, девчонки, я только что проверился — если вы понимаете, о чем я. Думаю, понимаете!
Складывалось впечатление, что прореагировали на эту выходку скорее мужчины из зала, а не женщины.
— Не совсем этот, — засмеялся Болл. — Я о другом — где же пятый маленький Дьявол?
— Я не маленький, — возмутился Джет.
— Нас только четверо, — отрезал Ферман.
— Я говорю о молодом человеке в очках, который так славно поучаствовал в той взбучке, что вы задали Норману Дрейну.
— Джимми Джаз! — выпалил Джет. Ферман, не оборачиваясь, съездил ему по зубам.
— Ах он! — Главарь шайки изобразил удивление. — Он… ну вроде как мертв.
Внутри у меня все оборвалось. Подавшись вперед, я спросил одновременно с Гарольдом Боллом:
— Что?!
— Правда? — удивился Шнобель.
Ферман поглядел на Болла, точно приглашая его насладиться шуткой, понятной только для избранных, и покрутил пальцем у виска.
— Вы уж простите Шнобеля. Его стукнули по башке на пару раз больше, чем стоило. Неприятно, но в драках за территорию без такого не обойдешься.
— Понятно. Так вы называете его Шнобелем? Ферман размашисто кивнул.
— Разве и так на хрен не ясно?
Болл замер с раскрытым ртом — на полсекунды, не дольше, но я понял: на этот раз сквернословие его не столь порадовало, как в прошлый.
— Так… у вас у каждого какое-нибудь забавное прозвище?
— Забавное! — прорычал Джет.
— Прозвище! — буркнул Нос.
— Мистер Болл, — Ферман угрожающе поднялся и перегнулся через стол, глядя ведущему прямо в глаза, — это наши уличные имена. Знаки почтения и уважения, тщательно выбранные мной лично. И чем быстрее вы вобьете это себе в гребаную башку, тем лучше!
Болл не дрогнул.
— Тогда, — произнес он, постепенно повышая голос, — почему бы вам не рассказать мне об этом, вместо того чтобы выставлять себя на посмешище перед всем цивилизованным миром.
По залу прокатился смешок.
— Никто не смеет со мной так разговаривать, — прошипел Ферман.
— А вот я посмел, — отозвался Болл. Я затаил дыхание.
Болл не дрогнул.
— Тогда, — произнес он, постепенно повышая голос, — почему бы вам не рассказать мне об этом, вместо того чтобы выставлять себя на посмешище перед всем цивилизованным миром.
По залу прокатился смешок.
— Никто не смеет со мной так разговаривать, — прошипел Ферман.
— А вот я посмел, — отозвался Болл. Я затаил дыхание.
Ферман улыбнулся и снова сел.
— Так вот, Гарольд, — начал он с видом заправского ветерана подобных маленьких стычек. — У всех у нас есть подобные уличные имена, и все они что-то значат и для меня, и для их владельцев.
— Вот оно что… — Болл оглядел аудиторию и приподнял брови — знак, что близится один из его знаменитых ударов. Зал замер. — И как же вы подобрали подходящее имя для Шнобеля?
Истерический, судорожный хохот. Ферман так сжал подлокотники кресла, что костяшки пальцев у него побелели.
— Ну же, Гарольд, — он облизнул губы и сглотнул, — сами видите, это из-за его здоровенного аппендикса…
Ферман быстро глянул в сторону, точно выискивая Джимми Джаза, и, осознав, что чтеца с ними нет, заметно насторожился.
Болл не стал цепляться за ошибку. Он чуть подался вперед, чтобы лучше видеть Джета.
— А вас, полагаю, зовут Джетом, потому, что вы чернокожий…*
* Игра слов. Одно из значений слова Jet — блестящий черный цвет.
Ферман загоготал.
— А вот и нет. Вот из-за чего. — Он протянул руку к самому рослому из Дьяволов и пропел своим пронзительным тенорком: — Познакомьтесь с Джетом Джорджсоном!
После чего залился истерическим хохотом, буквально складываясь пополам и хватаясь за бока от смеха.
По рядам зрителей пробежал недоуменный ропот.
— Почему он все это говорит? — спросил Гризволд.
— Потому что он — идиот, — сказал я.
— Но что все это значит? — вступила в разговор Бэйнбридж.
— Не знаю.
— …а этого тихого юношу почему кличут Ровером? — спрашивал тем временем Болл.
— Потому что он наш пес, — ответил Ферман.
— В каждой шайке должен быть свой пес, — добавил Джет. Болл наклонился поближе к Роверу.
— А вы вообще умеете говорить, Ровер?
Ровер сделал тот же непристойный жест, что и Ферман при входе. Аудитория оживилась и зааплодировала. Болл пожал плечами.
— Ну ладно. А теперь мне бы хотелось вернуться к вопросу, что случилось с пятым Дьяволом…
— Нет никакого пятого Дьявола, — громко заявил Ферман.
— Джимми Джаз, — подсказал Джет.
— Да заткнись! — заорал на него Ферман.
— Кажется, Ферман, вы сказали, он умер?
Ферман на миг замер, потом, видимо, остывая, снова расслабился и сел в кресло.
— Понимаете, Гарольд, житуха-то у нас какова. Уж коли ты в шайке, только и поворачивайся, гляди в оба — потому как никогда не знаешь, кто дышит тебе в спину и точит нож. Копы. Педики. Родители.
— И какое положение Джимми Джаз занимал в шайке?
— Он…
— Он был нашим чтецом, — услужливо ответил Шнобель.
— Он имеет в виду — исследователем, — торопливо перебил Ферман.
— Чтецом? — Болл повернулся к Шнобелю. — Вы хотите сказать, никто из вас не умеет читать?
Шнобель засмеялся.
— Ну разумеется, нет! Ферман опять вскочил с места.
— Шнобель, гребаный ты идиот, я велел тебе помалкивать и предоставить трепотню мне!
Шнобель показал на одну из камер.
— Ферман, мы же на телевидении. Гляди!
— Ферман, — громко прервал их Болл. — Насчет гибели Джимми Джаза…
— Да, — сказал Шнобель.
— Джимми Джаз, Джимми Джаз! — взорвался Ферман. — Чего прицепились с этим самым Джимми Джазом? Спросили бы лучше про меня!
— Я и собирался, — заверил его Болл. — Но хотелось побольше узнать о трагедии с Джимми Джазом. Уверен, что и моим зрителям тоже, ведь он был их фаворитом…
— Фаворитом?! — Ферман харкнул слюной прямо на стол Болла. — Вот какого мы мнения о Джимми Джазе.
Болл вскинул руки — не сдаваясь, но в знак того, что меняет тему.
— Ну хорошо. Джимми Джаз мертв. Почему бы вам не рассказать нам, каково было работать с Норманом Дрейном?
— Мы бы ему все косточки переломали, — похвастался Шнобель. — Да нас остановили.
— Шнобель! — прорычал Ферман.
— Кто вас остановил, Шнобель? — осведомился Болл.
— Никто не остановит Дьяволов, — ответил Ферман. — И вообще, какое вам дело до Нормана Дрейна? Просто-напросто старый Гомер.
— Гомер? — Болл вскинул брови. — Опять ваш уличный жаргон?
— Нет! — Ферман яростно развернулся к нему. — Коммерческий жаргон. Сами знаете. «Вон идет Гомер! Гомер-сексуал!».
Я закрыл глаза рукой.
— О нет…
Меня дернули за рукав.
— Смотри, Боддеккер, — произнесла Дансигер.
— …и весьма интересно, — говорил Болл, — что это тоже реклама Пембрук-Холла. Так, значит, теперь, как признанная шайка Пембрук-Холла…
— Нет! — взвыл Ферман. — Мы — не шайка Пембрук-Холла! Мы — моя шайка! Моя! Моя!
С яростным криком он взлетел в воздух и ловко приземлился прямиком на стол Гарольда Болла, угрожающе протягивая руки к ведущему. В следующую секунду он уже обрушился на злополучного Болла всем весом, и они вместе завалились назад, на мерцающую голограмму с изображением неба над Манхэттеном. Шнобель тоже вскочил на ноги, спеша присоединиться к драке, однако Роддик Искайн ухватил его за плечо и потянул назад.
Смелый, но неразумный поступок. Шнобель вскинул локоть привычным, хорошо отработанным движением, верно, уже не раз ломавшим переносицы противников. Искайн рухнул назад, прямехонько на Билла Хинда, до которого только-только начало доходить, что происходит. Шнобель весело накинулся на обоих — но его встретила целая серия оглушительных ударов могучих кулаков Хинда.
Ровер вскочил на спинку сиденья, огляделся по сторонам и — сплошные мелькающие кулаки, колени и зубы — кинулся в самую гущу сплетения Шнобель-Искайн-Хинд, судя по всему, не слишком беспокоясь, кому достанутся его удары — другу или врагу. Все четверо одним клубком покатились со сцены к первому ряду зрителей, которые с дикими криками спешили убраться с пути.
Тем временем Джет преспокойно поднялся, нагнулся и легко, точно картонку, отшвырнул в сторону стол Гарольда Болла. За столом обнаружился и сам ведущий: он распростерся на полу, а Ферман сидел на нем верхом, яростно обрабатывая кулаками голову и живот несчастного и при каждом ударе выкрикивая: «Гомер! Гомер! Гомер!». Джет тронул Фермана за плечо и сказал несколько слов, потонувших в общем шуме. Ферман кивнул и слез с поверженного ведущего.
— Ну только поглядите, — удивился я. Рано радовался.
Едва Ферман встал, Джет принялся зверски избивать Болла ногами, а затем одним рывком поднял, ударил по лицу и развернул лицом к Ферману, заломив руки за спину. Ферман отошел на несколько шагов и, нагнувшись, помчался на Болла, метя головой в живот жертвы.
Я отвернулся от безобразной сцены. Почему не пустили рекламу?
— Прошло только три минуты после прошлого блока, — пояснил Гризволд. — Если бы дали ее прямо сейчас, нарушилось бы расписание.
— Вот неплохой момент, — сказала Дансигер.
Я снова взглянул на экран. Из микрофона донесся пронзительный свист, а из выходов со сцены полились потоки людей в форме. Джет с Ферманом вдвоем ухватили Болла под руки и швырнули его в первых троих нападавших, сбив их с ног. Громилы помчались ко все еще катавшимся по полу Искайну, Роверу, Хинду и Шнобелю и проворно извлекли из кучи малы своих товарищей-Дьяволов.
Один из полицейских выстрелил чем-то в Ровера. Тот еле увернулся, и заряд — чем бы он ни был — угодил в спину Искайну. Писатель, содрогаясь в конвульсиях, рухнул на пол.
— Уходим! Через сцену! — прокричал Ферман, перекрывая общий гул голосов.
Дьяволы разделились и побежали — Ферман с Ровером к правой кулисе, Джет со Шнобелем к левой — прямиком в руки поджидающих там охранников. В последний миг все четверо резко развернулись и прыгнули в зрительный зал, умудрившись приземлиться более или менее на ноги — Джет схватил Шнобеля за руку, чтобы не дать тому растянуться плашмя. Несколько быстрых шагов, летучих прыжков — и они исчезли в толпе, которая и так уже ринулась к выходу, образовав давку в проходах. Одна из камер повернулась назад и дала крупным планом лицо непристойно ругающегося полицейского. Выражение, слетевшее с его уст, было понятно даже самому неискушенному в чтении по губам зрителю.
— Все? — спросил я, когда Депп выключил запись.
— Еще минуты две. Народ расходится. Копы, как водится, спрашивают, нет ли среди присутствующих врача, а один сам идет помогать, покуда доктора не подоспели.
— Я имею в виду Дьяволов — они скрылись?
— Бесследно, — сказала Дансигер.
— А жертвы?
— Самолюбие Гарольда Болла, — ответил Гризволд. — Способность Билли Хинда насвистывать.