У меня, у молодого парня, это были лучшие годы моей жизни (говорю это сейчас, когда мне уже почти 60 лет). Думаю и, пожалуй, не ошибаюсь, что и у него, которому тогда перевалило за 60 лет, это были лучшие годы его жизни.
Неграмотный. А к грамоте — уважение. Религия? В церковь ни разу не ходил и безбожникам (нашим) замечаний не делал. И когда вступал, не спрашивал — а как у вас в коммуне, верующих не преследуют? (Какое-то очень правильное понятие. Коммуна во французском смысле. Коммуна — это не обязательно коммунисты.)
Сам — крестился перед обедом и после. Никто не обращал внимания… Однажды кто-то высказался. Он гораздо деликатнее, чем ему было сказано, отшутился:
— Вы, парни, после обеда закуриваете, а я хоть рукой помашу.
Конец рассказа:
— Эх!.. Как бы мне хотелось хоть немного быть похожим на него!..
Дед Маслов. Звали его не Маслов, а Маслόв.
Тысячу раз в жизни, глядя на водопроводчиков, на таких-то, таких-то, думал я: деда Маслова бы на вас!
— Як-нэбудь? Як-нэбудь?..
Даже если бы ввели тогда сразу и сдельщину, а не просто «палочку», и тут дед был бы за нее. Хотя сам на сдельщине и погорел бы, крепко погорел. Но если это нужно для пользы дела — он бы проголосовал не задумываясь.
А ведь голосовали в коммуне открыто, не в ящик.
И подсчитывали голоса по-честному. И в традициях не было, что если бы кто-то вздумал преследовать…
Так вот — из какого мира он явился и кто его воспитал?
Николай Леонтьевич!
Мне было 20 лет, когда я первый раз вас увидел. А вам было тогда за 60. А теперь мне уже под 60. А вас давно нет. И только сейчас решаюсь написать о вас.
Завоевать симпатии у Н. Л. можно было только хорошей работой. И честностью. Значит, руками и головой? Или — и сердцем.
Единственная его слабость (для любителей многогранности!) — он был охотником. Это — не крестьянская черта. (Охотник — это бездельник.)
А как ему шил сапоги? За сутки.
Какой порядок был? Отдаешь свои трудодни. На таких условиях можно хоть неделю тянуть. Сшил за сутки, но попросил разрешения двое суток не вынимать колодки…
И, кажется, он в сапогах моей работы доходил и до смерти. Стыдно было сработать что-то плохо для этого человека, который сам так работал для нас!
Сейчас я вижу — «перегибал» с демократией, не надо было каждое воскресенье собрание. И я очень уставал, и иногда хотелось отдохнуть. Надо было, вероятно, раз в месяц.
И вот иногда я с Масловым, два дурака-мечтателя, на курганчике садились, и он начинал рассказывать. И о кладах, которые искал (плюнул, в общем, на это дело), и об «Аблакате», и о…
Вопросов насчет будущего, между прочим, не задавал. Щадил? Да, возможно. Понимал — пацан, а он-то что знает?.. И вместе задумывались. И даже «без сплошной коллективизации»…
Вместе мечтали: еще два-три года пройдет — все хутора будут наши!
А через год меня «выдвинули». Смотрят: парень вырос. Пора! На руководящию работу. А там я что — не руководил?
А кто тогда, в то время присуждал Н. Л. звания? Да и никаких не было у него званий.
Начало?..
Гораздо проще писать о человеке, в котором ты как будто разобрался. Значит, ты уже — выше его. И — которому не должен. А вот которому и должен, и в котором не разобрался, и который, конечно, намного выше тебя!..
Я сам привык смотреть на мои же выступления как на кокетничанье и боюсь, что мне отплатят той же монетой… Но ради бога!..
— Нет, все-таки, куда бы я ни пошел, — стоит перед моими глазами!..
В невыдуманные очеркиКубань. Саботаж. Страшные ошибки. В хлебозаготовках, в планировании. Как пахали пырей. Как сеяли. И пропадал труд и семена. Страх, что мужик не скоро привыкнет к общественному. Чепуха!
Разговор с середняком.
Полемика с Шолоховым. И рассказать о романе, который сжег.
Партизанский пост вокруг меня — в Темиргоевской.
В Темиргоевской агитколонна имела задачу выполнить план хлебозаготовок. Самое «трудное»! А мне оставался после них пустячок: посеять с голодными людьми, без семян, без лошадей и тракторов. Посеял. Взял краевое переходящее знамя за сев.
Как меня «испортили» газетыВсегда посылали:
— Найди лучшую бригаду, найди лучший колхоз, лучший район.
Выработалось избирательное зрение на лучшее.
Никто никогда никого не посылает из газеты с заданием — найди худшее.
В циклИз фронтовых рассказов — Иван Антонович Ерохин.
О юморе, улыбке, шутке.
Рассказ «Шутник».
Начало.
Мой друг, вернувшись из Крыма, подарил туристскую карту. Не военную. Рестораны и пути сообщения. Не высотки.
Иван Антонович Ерохин. Для тебя пишу.
Ногу оторвало по колено, одна нога. Резали дальше.
— Вот как оно, девчата, получается — осталась у меня только одна нога… Нехорошо. Уже — не тот совсем. Странное дело — а вдруг было бы у человека три ноги? Ходил бы, как тот треног, что у фотографа? Тоже нехорошо.
Всего — в меру. Чувство меры.
Конец: и не поймешь, где у них (у этих русских) всерьез, а где шутки.
А между прочим, как все в жизни — шутки ходят рядом с серьезным.
А кто не умеет шутить — что он тогда вообще умеет делать?..
Мы уходим, оставляя Феодосию отрезанной.
Какое счастье, когда проснулся не от боли, а просто так!.. А есть враги — что будешь лежать при смерти, и то надо шутить и улыбаться. Это надо делать и для врагов и для друзей. Чтобы друзьям не так жалко было тебя, а враги чтобы боялись до последней минуты.
Название рассказа: «Туристская карта». Или: «Туристский маршрут».
В «невыдуманное»Колхозы в военное время. Кубань. Как сами собой восстанавливались колхозы. Что сделали женщины.
Вот из тех фактов, из невыдуманных рассказов — о силе души народной, как в Родниковской в 1941 году уборку провели в два раза быстрее…
Чудо?
Не знаю. До сих пор размышляю. Но вот это оно и есть, «сочетание морального фактора с экономическими».
Но кто после этого забудет об экономических факторах — тот дурак явный.
Были у меня идиотские должности — зав. культотделом, предгорсовпрофа…
Изнывал. Не спал неделями — поверите ли?.. Только на фронте, в бою после было такое.
Почему не спал?
Земля звала…
«Власть земли»?.. Да, но не такая. Не то чтобы иметь ее. А просто — иметь право делать.
«Земля»В военные годы. Изрезанная траншеями, противотанковыми окопами. Изрытая воронками. Испакощена, испоганена снарядами, неразорвавшимися минами, которая и после окончания войны несла смерть человеку.
Земля, которая никогда не истомится.
Благородные работы Мальцева, Лысенко.
Удивительные выводы: чем больше урожай, тем плодородней становится земля. Вечное пополнение силы.
Перенести костер на другое место…
Ласковая, заботливая родная земля греет тебя. Она будет теплой до утра. Накройся сверху.
Кто должен быть хозяином на земле?
Агроном.
Когда приезжал к нам в коммуну агроном — это был почетный гость.
Все гурьбой ходили за ним и слушали его слово.
Когда я думал только о своей коммуне — забот хватало, но все же спал спокойно, как сурок. Наработаешься, набегаешься по полям…
Когда думал о районе — тоже бессонницей не страдал.
Стал писателем, жил на Кубани — тоже жил сравнительно спокойно. Хороший край! Там природа за тебя наполовину сработает. Надо быть полным дураком, чтобы на Кубани не получать урожая.
Переселился в среднюю полосу России — пропал сон.
В цикл Шагреневая кожаС каждой новой вещью — большой кусок жизни долой.
И не просто — вот тот кусок жизни, который прошел, пока ты написал: три месяца писал — естественно, три месяца из жизни ушло.
Нет. Три месяца писал — год жизни долой! Год писал — на три года жизни убавилось.
Не щади себя! Хочешь светить — гори!
Вредный цех? Да, очень. Положено дополнительное питание. Молоко.
Портрет писателя. «Без мандата».Соломон — и писцы со скрижалями. Несчастный человек! Не мог жить просто, по-человечески. Поехать на охоту, подурачиться. Изрекает, изрекает и изрекает. Это предпоследний рассказ. А затем «Стеклянный лес».
«Стеклянный лес»Редкий весенний день. Был с N. в лесу. Через полгода умер. Цветы на могиле: «Хороший был человек».
Верно, это самая большая награда, когда о тебе скажут: хороший был человек.
1957–1967
Наброски
1957–1967
Наброски
Десять заповедей Лобова[18]
Знал я человека. Назовем его без должности, просто по фамилии — Лобовым.
Долго я присматривался к этому человеку — какими правилами он живет, чем руководится, и наконец решил представить его заповеди.
Право же, это не выдумка, так оно и есть. Может быть, и он сам не совсем ясно сознает то, чем руководится, может быть, кое-что превратилось у него в инстинкт, а инстинкт не так просто объяснить, но, прочитав его заповеди, он сам согласится, что — да, они его.
Не будем уточнять — партийный ли он руководитель, крупный ли хозяйственник, советский ли работник. Уточним одно — масштаб его работы приличный, есть у него начальники, но есть много и подчиненных, так что и к тем и к другим надо выработать подход. И он подход выработал.
Лобов. О нем говорят: напористый человек! На этом, может быть, он и карьеру себе создал. Напористый — это да, вполне согласен, только в чем?..
Часть заповедей касается первой половины вопроса: как достичь. Часть заповедей о том, как устоять и даже продвинуться.
О чем можно выбрать заповеди? Например:
Расстановка кадров. Какие тут надо совершать комбинации. Не выпячивай на видное место людей умнее тебя, не давай им ходу. А в большом городе человек умнее тебя, конечно, найдется. Бойся его.
Не оставляй заместителем, уходя в отпуск, очень дельного работника. Опасная вещь может получиться.
Как убирать неугодных. Убери, а потом как-нибудь помяни его добрым словом, вот и все будет в порядке.
Как делать доклад. Пусть вначале будет жвачка, пусть до 3/4 доклада люди шепчутся, не слушают. Это еще не страшно. Ну, и на самом деле, как сделать весь доклад интересным, если не дал бог ни красноречия, ни зоркого взгляда, ни просто ума, соответствующего занимаемой должности… откуда набраться собственных мыслей, если этими упражнениями не занимался. Но боже тебя упаси кончить этим! Провал, падение авторитета. Под конец надо обязательно несколько местных анекдотов… Несколько таких веселых штучек развеселят публику — вот тебе доклад и насыщен уже «живыми примерами».
Читай все речи по бумажке — никогда не ошибешься. Но чтоб походило все же на речь, а не дьячковское чтение — овладевай служебным пафосом… Иной раз большее значение имеет не что сказать, а как сказать. Речь… очень внятная, правильная. Не для воздействия на слушателей, а для точности стенографической записи.
Не заводи большую дружбу. Дружба — вексель, по которому надо платить. Но «корешков» — побольше.
Не зажимай грубо критику. Дурак будешь, если начнешь за критику вызывать человека в кабинет, стучать на него кулаком и т. д. Время не то. Человек же знает дорогу в редакцию, знает адреса всяких вышестоящих инстанций. Ты сумей поговорить с ним так, чтоб после разговора его интересовала единственная дорога — на вокзал и прочь из этого города. Напомни что-нибудь из старых его ошибок, ошибок, может быть, сто раз искупленных работой.
Об учебе. Если нашел в книге какие-то глубокие строчки, задевающие совесть, тревожащие душу, — не углубляйся в них. Не задумывайся. Главное — запомни или запиши, в каком томе и на какой странице это написано.
Учи — да не переучивайся, чтоб не было тебе, в общем, горя от ума. Не дай бог. Поумнеешь настолько, что потеряешь душевное спокойствие — вот уже и плохо.
Салтыкова-Щедрина не читай. Вдруг встретишь что-нибудь похожее на себя.
Как приобрести популярность? (Что-то о стиле, об улыбках, приемах.) Повесь какой-нибудь фонарь — его долго будут помнить. И на видном месте. Делай все — видно.
Если кто-нибудь грубее тебя действует, ты действуй мягче, дипломатичнее, умнее — ты же самый умный человек в городе.
Во всяком щепетильном деле умывай руки.
Не укради открыто, потому что это карается законом.
Не прелюбодействуй в том учреждении, где работаешь, — жена может прийти туда и устроить неприятный скандал.
Если хочешь и сына сделать достойным наследником — начинай с того, что посылай его брать что-нибудь в магазине без очереди. Пусть расталкивает всех, пусть считает себя самым достойным… Осилит эту первую ступень — далеко пойдет.
Посылай сына в очередь даже и без надобности, просто для практики.
ЗаключениеВсе это, право же, не руководство для карьеристов. Это пособие для людей, страдающих от карьеристов. Это — правила… это руководство для распознания очковтирателей.
Пока один карьерист прочтет и, может быть, чему-нибудь научится, прочтут сотни некарьеристов и тоже чему-нибудь научатся — как распознавать карьеристов. Ведь их же меньше, карьеристов, зачем же их бояться.
Так что — «ничего страшного», как говаривал один знакомый мне редактор газеты, направляя в набор очередную выхолощенную до неузнаваемости статью.
1948
Охотничий рассказ
«Перекурка»Жены, не ругайте мужей-охотников, не заставляйте их излишне нервничать на охоте: они метче будут стрелять.
Целая галерея типов на лимане.
Мороз на зорьке. А все одеты по-летнему. Кто и как сатанеет от холода.
Один осатанело палит в мартынов.
Другой, не дождавшись зорьки, еще по пути на засаду, хватил лишнего, в первые минуты водка его согрела, а потом холод пробрал его с особенной силой, дрожит как в лихорадке, слов не выговаривает. Залез в копну чакана согреться, задремал там, проснулся от страшного холода, выглянул, увидел крякуху соседа, принял ее за селезня и убил.
Известен всем охотникам — завсегдатаям этого лимана — как страшный мазила, а тут с пятидесяти метров — не копнулась.
Один охотник — собирался с портфелем. Какой-то ответработник из «среднего звена». Чувствует себя на охоте совершенно беспомощным без личного секретаря.
В душе питает отвращение к охоте, совершенно лишен азарта охотника. Ходит, чтобы выслужиться, — вышестоящий его начальник заядлый охотник и любит всех охотников.
Городские охотники и местные, деревенские.
Заяц:
— Идет охотник.
— А ружье какое?
— Блестит.
— Гуляйте спокойно.
— Идет охотник.
— А ружье?
— Бечевой перевязано.
— Разбегайтесь!
Двое купили уток. Стыдятся смотреть друг другу в глаза.
Оправдываются:
— Перед женами.
— Сын говорит: хороший охотник всегда должен знать дорогу на базар.
Как им завидуют, когда они несут уток.
И одна жена говорит мужу:
— Вот видишь — мясо на обед. А ты отпуск просидел пнем, хоть бы раз когда пошел на лиман.
Заселение городов идет с центра. Скворцы весною заселяют город с окраины; когда там уже все скворешни заняты, тогда и в центре поселяются.
Такое злое — лежит под исподом, а само за пуп кусается (грызет).
Бах! Бах!
Этот, что без секретаря, близорукий, принял спарившихся жаб за чирка и открыл огонь по ним из обоих стволов.
Просто два попа дорогу перешли.
Охота — прекрасный мужской отдых. Пусть не обидятся женщины на меня.
А были охотники — муж и жена. Муж постоянно мазал, а жена как даст по утке, так и попадет: «Петя, поди принеси».
Близорукий:
— Будьте добры, посмотрите, что это летит — гусь или цапля?
— Кулик.
Шутливо пейзаж.
Камыши на рассвете.
Что-то визжит поросенком.
Что-то ухает после каждого выстрела.
А что-то после отдается внутри, а особенно после дуплета или беглой стрельбы по гусям, и… издает совершенно неприятный звук.
Это, конечно, первый раз вы не знаете, кто кричит и как. А потом вы всё узнаете.
Весною кто-то услышал в камышах перепела. Да нет, то скворец-пересмешник. Их много ночует в камышах.
Что-то будто в бутылку свистит.
Крякухи кричат.
К охотничьему рассказуОдин ночью вскричал:
— Догадался!
— Что?
— Почему не попадаю. Ведь надо же, когда бьешь из правого ствола, целиться правым глазом, а когда из левого — левым.
Сумасшедший!..
Лучше всего начинать охотиться в юношестве, тогда не так стыдно приходить домой с пустыми руками, и жены еще нет у человека, которая бы его пилила. Ну, если рано не вышло, то можно и в зрелом возрасте. Я, например, начинал в зрелом возрасте.
Как полезно это дело, как вырабатывает в человеке хорошие солдатские качества.
Например — ходить по болоту, инстинктивно угадывать, куда можно стать, а где увязнешь с головой.