Тема была весьма щекотливая. Старый профессор, вообще говоря, довольно редко общался с детьми, и все же многое в Заке привлекало Сетракяна. Мальчик отличался несомненной любознательностью и серьезностью, что хорошо говорило о его поколении.
— Я слышал, мальчикам в твоем возрасте нравятся ножики, — сказал Сетракян. Он поискал, нашел один и преподнес его Заку. Это была хорошая вещь — складной нож с десятисантиметровым серебряным лезвием и коричневой рукояткой из кости.
— Ух ты! — Зак разобрался с механизмом блокировки, закрыл нож, потом снова открыл его. — Наверное, я должен сказать об этом папе. Мне нужно убедиться, что все правильно.
— Полагаю, ножик отлично уместится у тебя в кармане. Почему бы тебе не проверить? — Сетракян проследил, чтобы Зак сложил нож и засунул его в карман штанов. — Вот, хорошо. У каждого мальчика должен быть свой ножик. Дай ему имя, и он будет твоим навеки.
— Дать ему имя? — удивился Зак.
— Так всегда следует поступать с боевыми предметами. Ты не можешь довериться оружию, если не умеешь называть его по имени.
Зак с рассеянным видом похлопал себя по карману, где лежал нож.
— Тут придется подумать.
В комнату вошел Эф. Увидев Зака рядом с Сетракяном, он почувствовал, что между ними произошло что-то важное, что-то очень личное.
Рука Зака глубоко зарылась в карман с ножом, но он ничего не сказал.
— На переднем сиденье микроавтобуса лежит бумажный пакет, — сказал Сетракян. — Там сандвич. Тебе нужны силы.
— Опять с вареной колбасой? — скривился Зак. — Ни за что.
— Приношу извинения, — сказал Сетракян, — но в мое прошлое посещение супермаркета он продавался там как спецпредложение. Причем этот сандвич был последний. Я еще добавил сверху очень неплохой горчицы. В указанном пакете ты найдешь также два весьма приличных кекса «Дрейке». Ты мог бы одним насладиться сам, а второй принести мне сюда.
Зак кивнул и направился к выходу. Когда он проходил мимо отца, тот ласково взъерошил ему волосы.
— Когда заберешься в микроавтобус, запри дверцы, хорошо?
— Я знаю...
Эф проследил, как сын вышел из здания, подбежал к микроавтобусу, припаркованному непосредственно возле дверей, и залез на пассажирское сиденье.
— Вы в порядке? — спросил Эф у Сетракяна.
— В целом неплохо. Вот, смотрите. У меня тут есть кое-что для вас.
Сетракян вручил Эфу ящичек из лакированного дерева. Эф открыл крышку и увидел, что внутри лежит «Глок» — вычищенный, в хорошем состоянии, разве что серийный номер был спилен. Вокруг пистолета были аккуратно разложены пять обойм, утопленные в поролоне.
— Это, на мой взгляд, в высшей степени незаконная вещь, — сказал Эф.
— И в высшей степени полезная. Имейте в виду, пули серебряные. Специально изготовленные.
Эф вынул оружие из ящичка, повернувшись так, чтобы Зак ни под каким углом не смог увидеть пистолет из микроавтобуса.
— Я ощущаю себя Одиноким Рейнджером, — сказал он.
— Рейнджер боролся за правое дело, разве не так? Вот только ему не хватало пуль с разрывными наконечниками. Эти пули, войдя в тело, распадаются на части, словно бы взрываются. Если попасть в стригоя, в любое место его туловища, — дело сделано.
Передача лакированной коробки из рук в руки отдавала торжественной церемонией.
— Наверное, Фету тоже нужен такой, — сказал Эф.
— Василий предпочитает гвоздезабивные пистолеты. Он более склонен к физическому труду.
— А вы предпочитаете меч.
— В бедственные времена, такие как сейчас, лучше придерживаться того, к чему хорошо привык.
В комнату, держа руки в карманах, вошла Нора, привлеченная странным видом оружия.
— У меня есть еще кое-что, — продолжил Сетракян. — Серебряный кинжал средней величины. Я думаю, доктор Мартинес, он вам прекрасно подойдет.
Нора кивнула, не вынимая рук из карманов.
— Это единственная драгоценность, которая мне сейчас по-настоящему нужна.
Эф уложил пистолет в ящик и закрыл крышку. С Норой рядом вопрос оружия показался не таким уж и сложным.
— Как вы думаете, что произошло тогда на крыше? — спросил он Сетракяна. — Я имею в виду, когда Владыка выжил под лучами солнца. Значит ли это, что он отличается от остальных?
— Без сомнения, отличается. Он ведь их всех и породил.
— Это понятно, — сказала Нора. — Так оно и есть. И мы теперь знаем, — даже слишком хорошо знаем, поскольку этот опыт дался нам большой кровью, — как появляются на свет новые поколения вампиров. Удар жалом, заражение и так далее. Но кто сотворил первых вампиров? И каким образом?
— Вот-вот, — подхватил Эф. — Как получилось, что первой была курица, а не яйцо?
— Действительно, — сказал Сетракян. Он взял свою трость с набалдашником в виде волчьей головы, которая стояла прислоненная к стене, и оперся на нее. — Я полагаю, что ключ ко всему — в происхождении Владыки.
— Ключ к чему? — спросила Нора.
— Ключ к его уничтожению.
Некоторое время Эф и Нора молчали, переваривая услышанное. Наконец Эф спросил:
— Значит... вы что-то знаете?
— У меня есть теория, — ответил Сетракян, — которая подтверждается, хотя бы частично, тем, что мы видели на крыше. Но я не хотел бы ошибиться, потому что ложный шаг увел бы нас в сторону, а мы все хорошо знаем, что время сейчас — это струйка песка, и песочные часы отныне переворачивает не рука человека.
— Если солнце не уничтожило эту Тварь, то, вероятно, серебро тоже не справится, — сказала Нора.
— Тело хозяина покалечить можно. Его можно даже убить, — сказал Сетракян. — Эфраим преуспел в том, чтобы нанести ему серьезное увечье. Но вы, конечно, правы. Мы не можем исходить из того, что одного серебра будет достаточно.
— Вы говорили о других, — сказал Эф. — Говорили, что изначально Древних было семеро. Владыка и еще шесть — трое в Старом свете, трое в Новом. Как они встраиваются в эту картину?
— Вот над этим я и сам все время размышляю.
— Нам известно хотя бы, они с ним заодно или нет? Полагаю, что заодно.
— Совсем наоборот, — сказал Сетракян. — Они против Владыки, беззаветно и полностью. В этом я абсолютно уверен.
— А как они были сотворены? Эти существа появились на свет одновременно с Владыкой? Тем же манером, что и он?
— Не могу вообразить другой ответ на этот вопрос. Да, одновременно и тем же манером.
— А что говорит фольклор о первых вампирах? — спросила Нора.
— В сущности, совсем немногое. Некоторые исследователи пытались связать их с Иудой, или с историей Лилит, но все это скорее популярная ревизионистская литература. И тем не менее... есть одна книга. Один источник.
Эф огляделся.
— Вы только покажите коробку. Я достану.
— Это книга, которой у меня пока еще нет. Та самая книга, которую я пытался раздобыть большую часть своей жизни.
— Дайте-ка я угадаю, — сказал Эф. — «Руководство охотника за вампирами по спасению мира».
— Близко к тому. Она называется «Окцидо Люмен». В буквальном переводе — «Я убиваю свет». Или, расширительно, — «Падший свет».
Сетракян вытащил каталог аукциона «Сотбис» и открыл его на заложенной странице.
Книга значилась в каталоге, однако в том месте, где полагалось быть картинке, фигурировало лишь графически выполненное объявление: «ИЗОБРАЖЕНИЯ НЕТ В НАЛИЧИИ».
— О чем она? — спросил Эф.
— Трудно объяснить. А еще труднее принять объяснение. За годы моего преподавания в Венском университете я, по необходимости, стал свободно разбираться в разных оккультных системах: Таро, Каббале, Енохианской магии... Я старался досконально изучить любые вещи, которые помогли бы мне понять фундаментальную проблему, стоявшую передо мной. Это все очень трудные предметы, и их нелегко было совместить с моей насыщенной учебной программой, однако по определенным причинам — я не вправе сейчас их оглашать — университет оказал мне весьма щедрое покровительство. Именно в те годы я впервые услышал об «Окцидо Люмен». Как-то ко мне явился один книготорговец из Лейпцига и предъявил набор черно-белых фотографий. Невысокого качества, зернистые изображения нескольких книжных страниц. Требования его были просто возмутительные. К тому времени я уже приобрел у этого торговца изрядное количество гримуаров*, и за некоторые он истребовал весьма приличные деньги, но в данном случае запрошенная им сумма была настолько неприличной, что становилось смешно. Я провел кое-какие исследования и установил, что меж ученых широких взглядов эта книга считалась неким мифом, мистификацией или же вовсе подделкой. Литературным аналогом городской «страшилки». Говорили, что в этом томике содержится прямое указание на истинную природу и происхождение всех стригоев, но, что более важно, там есть имена всех семерых Изначальных Древних... Три недели спустя я приехал в магазин того книготорговца — весьма скромное заведение на улице Налевски. Магазин был закрыт. От книготорговца я больше не получал никаких известий.
— Эти семь имен... Среди них должно быть и имя Сарду? — спросила Нора.
— В точности так, — ответил Сетракян. — А если мы узнаем его имя — его истинное имя, — мы сможем совладать с ним.
— Вы хотите сказать, что мы разыскиваем самые дорогие «Белые страницы» в мире? — спросил Эф.
Сетракян мягко улыбнулся и передал Эфу каталог.
— Я понимаю ваш скептицизм. Правда понимаю. Современному человеку, человеку науки, даже такому, который видел все, что видели вы, древнее знание кажется архаичным. Замшелым. Неким антиквариатом. Так знайте же. Имена действительно заключают в себе сущность вещей. Да-да, сущность вещей. Даже имена в телефонном справочнике. Имена, буквы, цифры, будучи постигнуты во всей их глубине, обладают неимоверной властью. В нашей Вселенной все зашифровано. Если знаешь шифр — знаешь и саму вещь. А если знаешь вещь, ты управляешь ею. Когда-то я встретил человека, очень мудрого человека, который мог вызвать мгновенную смерть, четко произнеся слово из шести слогов. Всего одно слово, Эф, но очень немногие знают его. А теперь вообразите, что может содержаться в этой книге...
Перегнувшись через плечо Эфа, Нора прочитала то, что было написано в каталоге.
— И она будет выставлена на торги через два дня?
— Что-то вроде невероятного совпадения, вам не кажется? — молвил Сетракян.
Эф внимательно посмотрел на него.
— Сомневаюсь в этом.
— Правильно. Я полагаю, все это кусочки какой-то большой головоломки. У книги очень темное и сложное происхождение. Если я скажу вам, что данную книгу считают проклятой, это не означает, будто кто-то когда-то заболел, прочитав ее. Это означает, что всякий раз, когда книга где-нибудь всплывает, ее появление сразу сопровождается какими-то ужасными происшествиями. Два здания аукционов, где она выставлялась в числе лотов, сгорели дотла еще до того, как начались торги. На третьих торгах этот лот заблаговременно сняли, но аукционный зал закрылся навсегда. Ныне лот оценивается в диапазоне от пятнадцати до двадцати пяти миллионов долларов.
Нора надула щеки и с силой выпустила воздух.
— От пятнадцати до двадцати пяти... — повторила она. — И это за какую-то книжку? За ту, о которой мы говорим?
— Не за какую-то книжку. — Сетракян забрал у Эфа каталог. — За ту книгу, которую мы должны купить. Альтернативы у нас нет.
— Они принимают чеки на личные банковские счета?
— В том-то и проблема. При такой цене очень мало шансов на то, что мы сможем приобрести книгу легальным способом.
У Эфа потемнело лицо.
— Это будут деньги Элдрича Палмера, — сказал он.
— Именно так. — Сетракян едва заметно кивнул. — А за ним стоит Сарду — Владыка.
Блог Фета
Я опять с вами. По-прежнему пытаюсь разобраться со всеми этими делами.
Видите ли, я полагаю, главная проблема людей в том, что они парализованы неверием.
Мол, вамп — это некий парень в атласном плаще. Гладко зачесанные назад волосы, белый грим, забавный акцент. Делает две дырочки в шее, затем превращается в летучую мышь и улетает себе прочь.
Я видел это кино, верно? Да их десятки, какое ни возьми.
Хорошо. Теперь наберите слово «Саккулина».
Да ладно вам, черт побери, вы же все равно в Интернете. Давайте набирайте. Я уже это делал. Снова со мной? Хорошо.
Теперь вы знаете, что саккулина — это ракообразное из отряда усоногих, принадлежащее к подотряду корнеголо-вых. Оно паразитирует на крабах.
Да кому какое дело, кто там на ком паразитирует, правильно? Чего это вдруг я отнимаю у вас время?
Вот что делает самка саккулины, когда она в виде личинки доходит до второй стадии своего развития: она находит уязвимое сочленение в панцире краба и впрыскивает себя в полость его тела. Оказавшись внутри, она выпускает множество нитевидных отростков, которые распространяются по всему крабьему телу, даже опутывают его стебельчатые глаза.
Теперь, когда краб порабощен, на свет (только этот «свет» внутри краба, вы помните, да?) является собственно самка — в виде мешковидного тела, лишенного конечностей. К ней присоединяется самец, и — угадайте-ка, что происходит? Правильно, наступает время спаривания.
Внутри краба-заложника вынашиваются и вызревают яйца, причем краб теперь вынужден уделять все свои жизненные силы заботе об этой семейке паразитов, которая им управляет.
Краб — это хозяин. Беспилотник. Им полностью завладел совершенно иной вид, и он вынужден заботиться о яйцах захватчика, как будто это его собственное потомство.
Да кому какое дело, верно? Ну усоногие, ну крабы...
Я вот к чему: в природе множество подобных примеров.
Одни существа захватывают тела других существ, совершенно на них не похожих, и полностью меняют их жизненные функции.
Это доказано. Это известно.
И тем не менее мы считаем, что мы выше всего этого. Мы же люди, правильно?
Верхушка пищевой цепи. Мы едим, но нас не едят. Мы берем, а нас никто взять не может.
Говорят, что Коперник убрал Землю из центра Вселенной (ну не может же быть, чтобы я один думал, будто это сделал Галилей!).
А Дарвин убрал людей из центра живой природы.
Так почему же мы до сих пор настойчиво верим, будто мы нечто большее, чем животные?
Давайте посмотрим на себя. В сущности, мы не что иное, как коллекция клеток, деятельность которых согласовывается химическими сигналами.
Что если какой-нибудь вторгшийся в нас организм возьмет на себя управление этими сигналами?
Начнет захватывать нас одного за другим?
Станет переписывать слово за словом книгу нашей сокровенной природной сути, перестраивая нас под собственные нужды?
Скажете, это невозможно?
Почему? Думаете, род человеческий «слишком велик, чтобы рухнуть»?
Ладно. Хватит вам это читать. Хватит лазить по Интернету в поисках ответов. Выходите-ка на улицы, раздобудьте себе хоть какое-нибудь серебро и восстаньте против этих тварей. Пока еще не поздно.
Черный Лес. Мясокомбинат «Решения»Габриэль Боливар ждал. Единственный уцелевший из четырех «выживших» после посадки рейса 753 компании «Ред-жис эйрлайнс», он сидел в неглубокой земляной яме, вырытой в подвальном помещении мясокомбината «Решения» городка Черный Лес, в двух этажах от поверхности и этажом ниже зала для сбора крови скотобойни номер три.
Огромный гроб Владыки покоился рядом на узком вытянутом возвышении из грунта и камней. В подземном помещении царила абсолютная тьма, и тем не менее тепловая аура Владыки была сильной и четкой — в глазах Боливара гроб сиял, словно изнутри него бил яркий свет. Достаточно яркий, что Боливар мог разобрать рисунок резьбы, которая окаймляла дверцы в верхней части, посаженные на двойные петли, — настолько высока была температура телесной оболочки гигантского вампира. Тепло, излучаемое им, само по себе подтверждало величие Владыки.
Боливар сейчас пребывал на второй стадии вампирской эволюции. Боли, неизбежные при трансформации, почти утихли — прежде всего их облегчало ежедневное кормление: порции красной крови подпитывали его организм, действуя примерно так же, как в организме человека действуют белки и вода, участвуя в воссоздании мышечной ткани.
В теле Боливара полностью завершилось создание новой системы циркуляции жидкостей: его артерии теперь доставляли питательные вещества в особые полости, расположенные внутри туловища. Пищеварительная система упростилась — все выделения теперь покидали тело через одно-единственное отверстие. Плоть полностью лишилась волосяного покрова и стала гладкой, как стекло. Удлинившиеся средние пальцы рук стали толстыми и грубыми, их последние фаланги, снабженные твердокаменными ногтями, больше походили на когти, в то время как все остальные ногтевые пластины словно бы растаяли — при нынешнем состоянии организма необходимость в них просто отпала, так же как отпала необходимость в волосах и гениталиях. Каждый глаз теперь представлял собой один большой зрачок, разве что образовались красные кольца, заместившие то, что когда-то было нормальными человеческими белками. Боливар ныне воспринимал тепло в оттенках серого, а его слух — роль ушей теперь выполнял внутренний орган, совершенно отличный от тех бесполезных хрящей, что прилегали к боковым частям его абсолютно гладкой головы, — неимоверно обострился: он мог слышать, как в стенках его земляной ямы копошатся насекомые.
Боливар теперь больше полагался на животные инстинкты, чем на остающиеся у него — и стремительно угасающие — человеческие чувства. Он остро ощущал солнечный цикл — даже здесь, глубоко под землей, Боливар точно знал, что на поверхности надвигается ночь.
Температура его тела ныне составляла 323 градуса Кельвина, или 50 градусов Цельсия, или же 120 градусов по шкале Фаренгейта. Здесь, в глубине земли, он испытывал приятное чувство клаустрофобии, родственное нежным ощущениям темноты и влажности, — у него появилась особая любовь к тесным, замкнутым помещениям. В недрах Боливар чувствовал себя уютно и безопасно, особенно когда в дневные часы натягивал на себя прохладный земляной полог — точно так же как люди по ночам натягивают на себя теплые одеяла.