Штамм Закат - Чак Хоган 21 стр.

Гус вытащил из сапфировской сумки с оборудованием небольшой меч и вручил оружие Анхелю.

— Это его здание. Посмотрим, сумеет ли он отработать свою кормежку.

Как будто прозвучал некий сигнал экстрасенсорной тревоги — все вампиры, обитавшие в доме Анхеля, мгно­венно изготовились к битве. Спустя считанные секунды немертвые появились во всех проходах и проемах, рину­лись по лестнице, без усилий одолевая любые преграды.

Во время схватки на лестничном марше Анхель увидел свою соседку — семидесятитрехлетнюю старушку, которая всегда передвигалась в ходунке. Сейчас же она использова­ла перила как трамплин, чтобы перепрыгнуть в лестничном колодце с этажа на этаж. И старушка, и все остальные вам­пиры двигались с ошеломительной грацией приматов.

В фильмах Анхеля враг обнаруживал себя злобным взглядом и вполне устраивал героя, потому что, готовясь к убийству, двигался медленно, даже с некоторой ленцой. Но в данной — вовсе не киношной — ситуации у Анхеля не очень-то получалось «отрабатывать кормежку», хотя гру­бая сила старого борца давала ему некоторые преимуще­ства. Опыт рестлинга вернулся к нему и был особо полезен в ближнем бою, даже несмотря на ограниченную подвиж­ность Анхеля. И Серебряный Ангел снова почувствовал себя супергероем, каким он когда-то был на съемочной площадке.

А немертвые все шли и шли, как полчища злых духов. Казалось, их созвали со всех окрестных домов: волна за волной бледных, склизко-языких тварей поднималась с нижних этажей, и стены здания окрашивались белым. Панки боролись с ними так же, как пожарные борются с огнем: отсекая пламя, затаптывая новые возгорания и бросаясь в самые горячие очаги. Они действовали как хладнокровная, безжалостная расстрельная команда, — позднее Анхель с изумлением узнает, что это был их пер­вый ночной бой, своего рода посвящение. Вампиры все же достали своими жалами двух колумбийцев — это были пер­вые потери страшной войны, — и тем не менее... Когда все закончилось, панки не хотели останавливаться: они жаж­дали большего.

В сравнении с этим дневная охота — все равно что лег­кий прохладный ветерок, говорили они.

Когда они остановили натиск вампиров, кто-то из ко­лумбийцев нашел картонку с косяками, и все закурили. Ан­хель не курил уже много лет, но сейчас не отказался и он: вкус и запах травки смягчали вонь, распространявшуюся мертвыми тварями. Наблюдая, как дымок тает в воздухе, Гус мысленно вознес молитву за товарищей, погибших в бою.

— Есть один человек... — сказал Гус. — На Манхэттене. Старый ломбардщик. Он первым дал мне понять, кто та­кие эти вампы. Спас мою душу.

— И речи быть не может, — мгновенно возразил Крим, поняв Гуса с полуслова. — Зачем переть через реку, когда нам и здесь убивать да убивать?

— Когда увидишь этого старика, сам поймешь, зачем.

— Откуда ты знаешь, что он еще не отбросил коньки?

— Просто очень надеюсь, что пока еще нет. Мы пойдем через мост при первых лучах света.

Анхель отпросился на несколько минут, чтобы в послед­ний раз побывать в своей квартире. Его колено разболе­лось не на шутку. Он окинул взглядом свое жилье: в углу — куча нестираной одежды, в раковине — грязные тарелки, во всем — нищета и убожество. Он давно уже не чувствовал никакой гордости за свое обиталище, а сейчас и вовсе ис­пытал острый приступ стыда. А может, подумалось ему, он все это время подспудно знал, что предназначен для чего-то большего — для чего-то, что он и вообразить не мог, — и просто ждал зова?

Анхель швырнул в хозяйственную сумку кое-какую за­пасную одежду, спрятал туда же упряжь для колена, а напо­следок — едва ли не сконфуженно, потому как, забирая эту вещь, он словно бы признавался, что это самое дорогое его сердцу имущество, все, что осталось от того героя, кем он когда-то был, — прихватил серебряную маску.

Сложив маску, он засунул ее во внутренний карман курт­ки. Ощутив эту ценность рядом с сердцем, Анхель вдруг осознал, что впервые за последние десятилетия пребывает в ладу с самим собой.

Эф закончил обрабатывать раны и ссадины Василия. Особое внимание он уделил обеззараживанию отверстия, которое кровяной червь успел пробуравить в предплечье Фета. Крысолов пострадал довольно сильно, однако ниче­го необратимого с Василием не произошло, — разве что частичная потеря слуха и звон в правом ухе могли остаться с ним навсегда. Эф извлек из ноги Василия металлический осколок, и Фет ходил теперь, припадая на одну ногу, одна­ко ему и в голову не приходило жаловаться. Вот и сейчас он не сидел, а стоял возле Эфа. Гудуэдер восхищался этим и чувствовал себя рядом с Василием кем-то вроде мамень­киного сынка из Лиги Плюща*. При всем своем образова­нии и при всех своих научных достижениях Эф чувство­вал, что сейчас он несравненно менее полезен для их об­щего дела, чем Фет.

Однако скоро это изменится.

Крысолов открыл свой чулан, где хранились яды, завел туда Сетракяна и показал ему отравленные приманки и крысоловки, бутылки с галотаном, высокотоксичные гранулы синего цвета. У крыс, объяснил Василий, отсут­ствует биологический механизм рвоты. Главное назначе­ние этого процесса — очистка организма от отравляющих веществ, вот почему крысы особо восприимчивы к ядам, а раз так, эволюция поспособствовала им выработать дру­гие свойства, позволяющие компенсировать отсутствие столь важного механизма. Например, они могут перева­рить практически все, включая совершенно непитатель­ные вещи, такие как глина или бетон, — это помогает им ослабить действие ядов, словно бы растворить их в массе ненужных организму веществ, чтобы потом вывести отра­ву из организма вместе с другими отходами. Среди прочих даров эволюции можно назвать крысиный интеллект, уме­ние этих грызунов разрабатывать сложные стратегии, по­зволяющие распознавать и обходить опасную еду, — все это предопределило высокую степень выживаемости крыс.

— Забавно, — сказал Фет. — Когда я вырвал у той твари глотку, я не удержался и заглянул внутрь. Хорошенько за­глянул.

— Да? — заинтересовался Сетракян. — И что же?

— То, как там все устроено... Готов поставить все мои баксы против банки ваксы за то, что эти твари тоже не умеют блевать.

Сетракян немного поразмышлял над услышанным, за­тем кивнул.

— Полагаю, вы правы, — сказал он. — Могу я спросить, каков химический состав этих родентицидов?

— Это смотря по тому, что требуется, — ответил Фет. — Вон в тех используется сульфат таллия, соль тяжелого ме­талла, губительная для печени, мозга и мускулов. Очень токсичное вещество, без цвета и запаха. А вон там — обыч­ный антикоагулянт, он годится для всех млекопитающих.

— Для всех млекопитающих? Что-то вроде кумадина?

— Нет, не вроде. Это кумадин и есть. Сетракян посмотрел на бутылочку.

— Получается, я сам вот уже несколько лет принимаю крысиный яд?

— Ну да. Вы и миллионы других людей.

— И что он делает с крысами?

— То же, что он сделает и с вами, если вы примете слиш­ком большую дозу. Антикоагулянты вызывают внутренние кровотечения. Крысы истекают кровью — она просто хле­щет из всех отверстий. Не очень-то приятное зрелище.

Сетракян взял бутылочку в руки, чтобы изучить этикет­ку, и вдруг заметил кое-что на полке — позади того места, где стоял флакон с антикоагулянтом.

— Василий, мне не хочется беспокоить вас попусту, но разве это не мышиный помет?

Василий, хромая, подошел к полке, чтобы получше рас­смотреть то, на что указал Сетракян.

— Ебитская сила! — воскликнул он. — Как такое может быть?!

— Уверяю вас, это просто легкая инвазия, — сказал Се­тракян.

— Легкая, тяжелая, какая разница?! Здесь должно быть как в Форт-Ноксе*! — Фет раздвинул другие бутылочки — даже опрокинул несколько из них, — чтобы разглядеть сле­ды грызунов. — Это все равно, как если бы вампиры ворва­лись в серебряные копи!

Фет как одержимый принялся рыться в задней части своей кладовки, пытаясь найти новые следы инвазии, а Эфраим заметил, что Сетракян, взяв одну из бутылочек, быстро опустил ее во внутренний карман пиджака и вы­шел из чулана.

Эф последовал за ним и улучил возможность погово­рить с Сетракяном в отдалении, так чтобы их никто не слышал.

— Что вы собираетесь с этим делать? — спросил Гудуэ­дер.

Сетракян не выказал ни малейшего чувства вины от того, что его поймали на мелкой краже. Вид у него был не­важнецкий: щеки ввалились, лицо обрело землистый, бледно-серый оттенок.

— Фет сказал, что это, в сущности, не что иное, как пре­парат, разжижающий кровь. Поскольку ныне все аптеки практически разграблены, я бы не хотел в какую-то минуту оказаться без нужных мне лекарств.

Эф некоторое время стоял молча, разглядывая стари­ка, — ему хотелось понять, какая правда скрывается за этой ложью.

— Нора и Зак готовы отправиться в Вермонт? — спросил Сетракян.

— Нора и Зак готовы отправиться в Вермонт? — спросил Сетракян.

— Почти готовы. Только не в Вермонт. Нора вовремя подметила: это место, где живут родители Келли, и ее вполне может потянуть туда. Есть один летний лагерь для девочек — Нора его хорошо знает, потому как выросла в Филадельфии. Сейчас не сезон, поэтому там никого нет. Три домика на небольшом острове посреди озера.

— Хорошо, — сказал Сетракян. — Окруженные водой, они будут в безопасности. Когда вы отправляетесь на вокзал?

— Скоро, — ответил Эф, сверяясь с наручными часами. — У нас еще есть немного времени.

— Они могли бы поехать на машине. Вы же понимаете, что мы здесь вне эпицентра. В этом районе нет линий под­земки, здесь сравнительно мало многоквартирных домов, подверженных быстрому заражению паразитами, вампи­ры еще не скоро займутся его колонизацией. Пока еще это не худшее место.

Эф покачал головой.

— Поезд — самый быстрый и надежный способ убраться из этой чумы.

— Фет поведал мне о полицейских, которые в свободное от дежурства время самостоятельно патрулировали улицы и заявились в ломбард, — сказал Сетракян. — Как только их семьи уехали из города и оказались в безопасности, эти по­лицейские решили заняться самосудом. Полагаю, у вас на уме что-то похожее?

Эф был поражен. Неужели старик интуитивно догадал­ся о его плане? Он уже собирался рассказать обо всем Се-тракяну, как в мастерскую вошла Нора, неся открытую кар­тонную коробку.

— Вот это все для чего? — спросила она, поставив свой груз возле клеток, предназначавшихся для енотов. Внутри коробки были кюветы и химикаты. — Вы решили заняться фотографией, и вам нужна темная комната?

Сетракян повернулся к Норе.

— Есть некоторые серебряные эмульсии, которые я хо­чу проверить на кровяных червях. У меня есть определен­ные основания для оптимизма — в том смысле, что аэро­золь из тончайшего серебряного порошка, если удастся его выделить, синтезировать и научиться распылять на­правленно, будет эффективен как оружие массового уни­чтожения тварей.

— Но каким образом вы хотите испытать его? — спроси­ла Нора. — Где вы возьмете кровяных червей?

Сетракян приподнял крышку переносного холодильнич­ка из пенополистирола — там покоилась стеклянная банка, в которой медленно пульсировало вампирское сердце.

— Я расчленю червя, населяющего этот орган.

— Разве это не опасно? — спросил Эф.

— Только в том случае, если я допущу ошибку. Я уже расчле­нял этих паразитов в прошлом. Каждая часть регенерирует и превращается в полностью функционального червя.

— Ага, — сказал Фет, вышедший из чулана. — Я уже видел такое.

Нора приподняла банку и посмотрела на сердце, кото­рое старик подкармливал вот уже тридцать лет, собствен­ной кровью вливая в него жизнь.

— Ну и ну! — сказала она. — Это что-то вроде символа, правда?

Сетракян посмотрел на нее с неподдельным интересом.

— Что вы имеете в виду?

— Это больное сердце, которое вы держите в банке... Ну не знаю... Я думаю, оно являет собой пример того, что по­служит причиной нашего окончательного краха.

— И что же это такое? — спросил Эф.

Нора пристально посмотрела на него. Во взгляде ее ме­шались глубокая печаль и столь же глубокое сострадание.

— Любовь, — сказала она.

— Ах, да. — Сетракян утвердительно кивнул, тем самым подтверждая проницательную правоту Норы.

— Немертвые приходят за своими любимыми, — сказала Нора. — Любовь человеческая извращается: она становит­ся чисто вампирской потребностью.

— Возможно, это и есть самое страшное, самое веролом­ное зло нынешней чумы, — молвил Сетракян. — Вот почему вы должны уничтожить Келли.

Нора согласно кивнула.

— Ты должен отпустить ее, Эф. Должен освободить ее от хватки Владыки. Освободить Зака. А в широком смыс­ле — освободить всех нас.

Эф поразился ее словам, но не мог не признать, что Нора была права.

— Я знаю, — сказал он.

— Одного лишь знания того, как вы должны действо­вать, недостаточно, — вмешался Сетракян. — Вам предсто­ит совершить деяние, которое идет вразрез со всеми чело­веческими инстинктами. Освобождая любимого вами че­ловека, вы... вы сами в какой-то степени становитесь об­ращенным. Вы восстаете против всего человеческого, что в вас есть. Это деяние изменяет человека навсегда.

Слова Сетракяна прозвучали с необыкновенной силой. Все погрузились в молчание.

И тут в мастерскую вошел Зак. Он явно устал бесконеч­но резаться в одну и ту же игру на видеоигровом устрой­стве, которое отыскал для него Эф, или же в наладоннике просто сели батарейки, поэтому Зак покинул микроавто­бус и вернулся в дом, где застал взрослых за какой-то непо­нятной для него беседой.

— Что тут происходит? — спросил он.

— Ничего особенного, молодой человек, — ответил Се­тракян, усаживаясь на одну из картонных коробок, чтобы дать отдых ногам. — Просто обсуждаем стратегию. У нас с Василием намечена одна встреча на Манхэттене, поэто­му, с разрешения вашего папы, мы прокатимся вместе с вами по мосту.

— Какая еще встреча? — встрепенулся Эф.

— На аукционе «Сотбис». Там организован предвари­тельный осмотр лотов.

— Я полагал, они не выставляют интересующий нас предмет на обозрение.

— Нет, не выставляют, — сказал Сетракян. — Но мы долж­ны попытаться его увидеть. Это мой наипоследнейший шанс. Как минимум, наше посещение даст Василию воз­можность изучить их меры безопасности.

Зак посмотрел на папу и спросил:

— А разве мы не можем вместе с ними заняться мерами безопасности, как Джеймсы Бонды? Зачем нам этот дурац­кий поезд?

— Боюсь, что нет, мой маленький ниндзя, — сказал Эф. — Тебе надо ехать.

— А как вы будете поддерживать между собой связь, что­бы потом снова собраться вместе? — спросила Нора. Она вытащила свой телефон. — Эти штуки теперь работают только как камеры. Твари валят вышки сотовой связи по всему городу.

— Если произойдет самое худшее, — сказал Сетракян, — мы всегда сможем встретиться здесь. Вероятно, вам, Нора, следует позвонить вашей матери по стационарному теле­фону и сообщить, что мы выезжаем.

Нора немедленно отправилась звонить. Фет вышел, чтобы завести микроавтобус. В мастерской остались Эф и Зак (отец немного приобнял сына за плечи), а напротив них — старый профессор.

— Знаешь, Закари, — сказал Сетракян, — в лагере, о ко­тором я тебе рассказывал, условия были настолько жесто­кие, даже зверские, что я не раз хотел схватить какой-нибудь камень... да все что угодно: молоток, лопату... и уко­кошить одного, а может, и двух охранников. Конечно, я тут же погиб бы вместе с ними, и все же... опаляющий жар мо­мента истины был столь силен... по крайней мере, я хоть что-то совершил бы. И уж во всяком случае, моя жизнь — и моя смерть — обрели бы какой-то смысл.

Говоря это, Сетракян ни разу не взглянул на Эфа, он не сводил глаз с мальчика, и все же Эф знал, что речь старика предназначалась ему.

— Я действительно думал тогда именно так. И с каждым днем все больше презирал себя за то, что ничего не делаю. Перед лицом столь бесчеловечного притеснения каждая секунда бездействия воспринимается как трусость. Выжи­вание вообще очень часто представляется как нечто уни­зительное. Но! — в том, что я сейчас скажу, как раз и заклю­чается вынесенный мною урок; урок, который я, будучи уже старым человеком, отчетливо вижу с высоты моего возраста: иногда самое трудное решение — не в том, чтобы принести себя в жертву ради других людей, а в том, чтобы выбрать именно жизнь — из-за них. И продолжать жить — ради них.

Только теперь Сетракян перевел взгляд на Эфа.

— Я очень надеюсь, что вы крайне серьезно отнесетесь к этим моим словам и запомните их.

Роскошный, сделанный на заказ микроавтобус, шедший в середине кавалькады из трех автомобилей, притормозил и остановился точно под навесом перед входом в мясоком­бинат «Решения», располагавшийся в северной части шта­та Нью-Йорк.

Подручные, вышедшие из переднего и замыкающего внедорожников, раскрыли большие черные зонты. Задние дверцы микроавтобуса раскрылись, и на подъездную до­рожку опустился автоматический трап.

По трапу спинкой вперед съехало инвалидное кресло. Люди с зонтами мгновенно окружили сидевшего в нем че­ловека и быстро переправили его в здание.

Зонты оставались раскрытыми до тех пор, пока кресло не остановилось посреди широкого прохода между стойлами, выстроившимися в просторном, безоконном помещении. Человек в кресле, столь старательно избегавший солнца, был укутан в одеяние, больше всего напоминавшее бурку.

Элдрич Палмер, наблюдавший за входом в здание со стороны, не сделал ни малейшей попытки поприветство­вать прибывшего; он просто спокойно ожидал, когда того распакуют. Предполагалось, что Палмер встретится с са­мим Владыкой, а не с одним из его гнусных лакеев времен Третьего рейха. Однако Темного монстра нигде не было видно. Магнат вдруг осознал, что после схватки Владыки с Сетракяном он, Палмер, ни разу не удостоился аудиен­ции у верховного вампира.