Штамм Закат - Чак Хоган 20 стр.

И вот случилось то, чему, очевидно, просто суждено было случиться. В одно прекрасное утро Анхель оказался лицом к лицу с группой молодых рестлеров, выряженных вампирами: дешевый грим, резиновые клыки, все как по­лагается. Анхель лично объяснил и даже прорепетировал все задуманные им изменения в хореографии боя, кото­рые позволили бы ему закруглить действо на три часа рань­ше положенного: мыслями он был уже не столько на съе­мочной площадке, сколько в отеле «Интерконтинентал», куда Анхель мечтал поскорее вернуться, чтобы насладить­ся послеполуденной порцией мартини.

Во время съемки один из вампиров едва не сорвал маску с лица Анхеля — чудо-герой действительно чудом высвобо­дился из захвата, нанеся удар открытой ладонью — свой фирменный «поцелуй Ангела».

Съемка продолжалась. На площадке студии «Чурубуско» было душно, операторы и ассистенты обливались потом. И вдруг молодой актер, исполнявший трагедийную роль обреченного вампира, видимо, войдя в экстаз от своего кинематографического дебюта, вложил в схватку чуть больше сил, чем того требовалось по сценарию, и, вцепив­шись в своего противника — прославленного и уже совсем не молодого рестлера, — совершил мощный бросок. Упали оба, но вражина-вампир оказался сверху, причем призем­лился он — столь же трагедийно, сколь и неуклюже — акку­рат на ногу достопочтенного мастера.

Колено Анхеля громко хрустнуло — даже скорее хлюп­нуло, потому что звук был каким-то влажным, — и нога рест-лера изогнулась под почти идеальным прямым углом. По­лусорванная серебряная маска немного заглушила отчаян­ный вопль, вырвавшийся из его уст.

Анхель очнулся несколько часов спустя в частной пала­те одной из лучших больниц Мехико. Его окружало море цветов, а серенадой к ним были подбадривающие крики поклонников, собравшихся на улице под окнами.

Но вот нога... Она была просто-напросто разбита вдре­безги. Непоправимо и неизлечимо.

Именно так и сказал ему — со всей чистосердечной от­кровенностью — добрейший доктор, человек, с которым Анхель не раз делил послеполуденный отдых, играя в ко­сти в элитном загородном клубе, располагавшемся напро­тив студии.

За последующие месяцы и годы Анхель истратил нема­лую часть своего состояния, пытаясь отремонтировать разбитую ногу — вместе с ней он надеялся починить свою сломанную карьеру, а также восстановить былую технику. Увы, его кожа только задубела от множества шрамов, ис­пещривших колено, но кости так и не пожелали срастись должным образом.

Наконец, одна из газет нанесла завершающий оскорби­тельный удар по его самоуважению, раскрыв публике под­линную биографию чудо-героя, и Анхель, лишившийся неоднозначности и таинственности, даруемых серебря­ной маской, превратился в обычного человека, слишком жалкого для того, чтобы его можно было обожать.

Все остальное произошло очень быстро. Его финансо­вые дела покатились вниз, инвестиционные проекты лоп­нули. Поначалу он работал тренером, затем телохраните­лем, наконец просто вышибалой, однако гордость и чув­ство достоинства никуда не делись, и в какой-то момент Анхель осознал, что он просто здоровенный старикан, ко­торого никто не боится. Спустя пятнадцать лет он пово­локся за одной женщиной в Нью-Йорк, застрял там и про­срочил визу. А сейчас — подобно большинству людей, кото­рые доживали свой век в многоквартирных домах, — Ан-хель и вовсе не мог взять в толк, каким образом его сюда занесло. Отчетливо ясно ему было только одно: он и впрямь, в самой что ни на есть реальной реальности, жи­вет здесь, ютясь в квартирке большого корпуса, очень по­хожего на одно из шести зданий, которыми Анхель когда-то полностью и, казалось бы, бесповоротно владел.

Впрочем, думать о прошлом было болезненно и опасно.

По вечерам он работал мойщиком посуды в индийском ресторанчике под названием «Дворец Тандури»*, распола­гавшемся на первом этаже того же здания, буквально со­седняя дверь, рядом с подъездом. При большом наплыве посетителей Анхелю приходилось часами выстаивать воз­ле мойки, и он выстаивал, потому что приматывал изоля­ционной лентой две широкие шины по обе стороны боль­ного колена; под широкими штанами шины были незамет­ны. Между тем большие наплывы бывали часто, очень ча­сто. Время от времени Анхель чистил туалеты, подметал тротуар перед заведением, тем самым давая гуптам* доста­точно оснований, чтобы те держали его на работе. Он пал на самое дно этой кастовой системы — настолько низко, что теперь самым ценным его имуществом была полная безликость. Ни одной душе не полагалось знать, кем он не­когда был. В каком-то смысле Анхель опять носил маску.

Последние два дня «Дворец Тандури» был закрыт, так­же как и соседствующий с ним бакалейный магазин — вто­рая половинка местной нео-бенгальской торговой импе­рии, которой владели гупты. За эти два дня Анхель не услы­шал от них ни слова. Не увидел ни малейших следов их присутствия. Не получил ни единого ответа на телефон­ные звонки. Анхель начал беспокоиться — нет, если начи­стоту, вовсе не о гуптах, а о своем заработке. По радио го­ворили о каком-то карантине, который, может, и оборачи­вался чем-то хорошим для здоровья, но для бизнеса был очень и очень плох. Неужели гупты удрали из города? Или, может, они стали жертвами одной из вспышек насилия, которые постоянно возникали тут и там? Как он узнает в этом хаосе, застрелили их или нет?

Три месяца назад гупты послали Анхеля сделать дубли­каты ключей для обоих заведений. Он сделал не по одному запасному комплекту, а по два. Анхель сам не понял, что его обуяло, никаких темных помыслов у него явно не было, — просто он следовал уроку, который преподала ему жизнь: быть готовым ко всему.

Сегодня вечером Анхель решился: он заглянет в заведе­ние. Он просто должен знать, как там и что. Лишь только начали сгущаться сумерки, Анхель поплелся вниз, в гуптов магазин. На улице было тихо и спокойно, разве что какая-то собака — здоровенная псина, которую Анхель никогда ранее не видел в округе, — залаяла на него с противопо­ложного тротуара. А вот пересечь улицу псина не пожела­ла — видимо, что-то ей мешало.

Магазин, которым владели гупты, в прошлом носил на­звание «Тадж-Махал», однако сейчас, после бесконечных смываний разнообразных граффити и оскорбительных надписей, оставляемых после себя каждым новым улич­ным поколением, красочная когда-то вывеска настолько истерлась, что надпись исчезла полностью, и осталось лишь смутное розоватое изображение индийского чуда света. Странным образом там фигурировало какое-то не­мыслимое количество минаретов.

Сейчас же кто-то еще сильнее изуродовал вывеску, на­малевав на ней флуоресцентной оранжевой аэрозольной краской загадочный узор из точек и линий. Каким бы за­гадочным узор ни казался, ясно было, что он совсем све­жий: краска все еще блестела, а с обеих сторон рисунка вниз медленно ползли тонкие струйки потеков.

Вандалы. И здесь тоже. Однако замки были на месте, дверь не повреждена.

Анхель повернул ключ. Когда оба языка замка вышли из пазов, он отворил дверь и, хромая, ступил внутрь.

В магазине царила полная тишина. Электричество дав­но отключили, поэтому холодильник был обесточен, и все мясо и рыба внутри превратились в гнилье. Последний за­катный свет, словно оранжево-золотистый туман, просачи­вался сквозь железные жалюзи на окнах. В глубине магази­на было совсем темно. Анхель принес собой два сломан­ных мобильника. Функция вызова не работала, но батареи и экраны были в полном порядке, и Анхель обнаружил, что, благодаря снимку чистой белой стены, который он сделал в своей квартире при свете дня, из этих экранов по­лучились отличные фонарики — их можно было подвесить на пояс или даже укрепить на голове, если требовалось сде­лать что-то на близком расстоянии.

В магазине был полнейший кавардак. Пол покрывал слой риса и чечевицы, высыпавшихся из нескольких пере­вёрнутых ящиков. Гупты никогда не позволили бы такого.

Анхель понял: что-то пошло очень, ну просто очень не так.

Хуже всего было то, что в воздухе стоял густой дух аммиа­ка. Не тот запах стандартного моющего средства, с помощью которого Анхель обычно чистил туалеты и от которого по­рой слезились глаза, а нечто куда более зловонное. Не чистая химия, а какая-то грязная органическая дрянь. Его мобильник-фонарик высветил на полу следы непонятной жидкости оранжевого оттенка — извилистые полосы ее, липкие и все еще влажные, тянулись к двери, ведущей в подвал.

Подвал под магазином сообщался с подвалом ресторан­чика, а тот, в свою очередь, — с цокольным этажом много­квартирного дома, в котором жил Анхель.

Старый рестлер навалился плечом на дверь гуптовой конторы и открыл ее. Он знал, что в одном из ящиков сто­ла должен лежать старый пистолет. Анхель нашел оружие. Пистолет был маслянистым на ощупь и оказался довольно тяжелым — не то что блестящие бутафорские пушки, кото­рыми он когда-то размахивал на съемках. Анхель заткнул один из мобильников за пояс, туго обтягивавший его брю­хо, и вернулся к двери погреба.

Нога его болела сильнее прежнего. Старый рестлер не­много помедлил, но все же начал спускаться по скользким ступенькам. Внизу была еще одна дверь — в отличие от две­ри наверху, эта была взломана, буквально разнесена на ку­сочки. Анхель сразу увидел, что взломали ее изнутри. Кто-то ворвался в магазин из подвала.

Из помещения позади кладовки донесся шипящий звук — мерный и долгий. Выставив вперед пистолет и мо­бильник, Анхель вошел в кладовую.

Здесь тоже кто-то обезобразил стену, намалевав на ней некое изображение. Оно напоминало цветок с шестью ле­пестками или, возможно, было просто большой кляксой: центральная часть золотистая, «лепестки» черные. Краска все еще поблескивала. Анхель обвел рисунок лучом своего мобильника-фонарика — нет, скорее это был жук, а не цве­ток, — и только после этого протиснулся сквозь дверной проем в заднюю комнату.

Потолок тут был низкий, его поддерживали равномер­но расположенные деревянные балки. Анхель хорошо знал планировку этого помещения. Один проход вел к узкой лестнице, выходящей на тротуар, — к тому месту, куда три раза в неделю привозили продукты. Второй про­ход — скорее, лаз — соединял подвал магазина с цокольным этажом его дома. Вот туда Анхель и направился, но, едва он сделал шаг-другой, как носок его туфли за что-то заце­пился.

Анхель направил на пол свет своего телефонного фона­рика. Сначала он ничего не понял. Какой-то человек. Спит. Рядом второй. И еще двое возле составленных друг на дру­га стульев.

И тем не менее эти люди не спали — Анхель не слышал ни храпа, ни глубокого мерного дыхания. Однако мертве­цами они тоже не были, потому что Анхель не чуял запаха смерти.

В этот самый момент над городом потемнело: с неба Восточного побережья ушли последние прямые лучи за­катного солнца. На город надвигалась ночь, и новообра­щенные вампиры, те, кому от роду было день или два, са­мым буквальным образом отреагировали на космический эдикт — указ, который природа выпускала для них дважды в сутки: на восходе и заходе солнца.

Лежавшие в оцепенении вампиры начали шевелиться. Анхель, сам того не ведая, ввалился в большое гнездовье немертвых. Ему не нужно было дожидаться момента, что­бы заглянуть в их лица. Он и без того понял: этот спек­такль — люди, во множестве поднимающиеся с пола темно­го погреба, — явно не принадлежал к числу тех, в которых ему хотелось бы участвовать. В сущности, быть зрителем ему тоже не хотелось.

Он продвинулся к узкому проходу возле стены, чтобы оказаться рядом с лазом, который вел в цокольный этаж его здания, — этот лаз Анхель ранее видел и с одного, и с друго­го входа, но ему никогда не доводилось попадать внутрь. Тем не менее к лазу он так и не приблизился — с пола начали под­ниматься новые фигуры, перекрывая ему дорогу.

Анхель не закричал, вообще никак не дал знать о своих намерениях. Он просто несколько раз выстрелил. Выстре­лил — но оказался не готовым к полыхнувшему из дула пла­мени и оглушительным звукам, которые его пистолет про­извел в стесненном пространстве.

Впрочем, цели, по которым он открыл огонь, оказались готовы еще в меньшей степени. Казалось, гром выстрелов и яркие языки пламени поразили этих типов куда сильнее, чем свинцовые пули, пронзившие их тела. Анхель выстре­лил еще три раза, целясь вперед, — эффект был тот же — и дважды — заведя пистолет за спину, чувствуя, как сзади поднимаются другие уроды.

Пистолет щелкнул. Обойма была пуста.

Анхель швырнул его на пол. Оставалась только одна воз­можность. Старая дверь, которую он никогда не открывал — потому что это ему никогда не удавалось. Дверь без ручки, без какого-либо рычага, без круглого набалдашника. Дверь, которая с давних пор была заклинена в перекошенной дере­вянной раме, окруженной сплошной каменной стеной.

Анхель вообразил, что перед ним декорация. Сказал себе: не дрейфь, это всего лишь дверь из мягкого бальзово-го дерева, такие для того и делаются, чтобы их ломали. Он просто должен был убедить себя. И убедил. Анхель зажал телефон в кулаке, опустил плечо и что было сил впечатал его в дверь.

Старая деревянная панель выскочила из рамы, взметну­лись облачка грязи и пыли, накопившихся в щелях, с тре­ском сломался замок, и дверь рухнула. Анхель, подволаки­вая свою несговорчивую ногу, ввалился в проем... едва не сбив с ног нескольких панков из целой банды, собравшей­ся по ту сторону двери.

Малолетние наркоманы, которых Анхель чуть было не разметал своей тушей, выхватили пистолеты и замахну­лись серебряными мечами, явно намереваясь немедленно прикончить его.

— Мадре Сантисима! — возопил Анхель. «Святая Матерь Божья!»

Гус, возглавлявший банду, уже был готов расчленить это­го вампирского долбоеба, когда вдруг услышал, что тот гово­рит. И говорит по-испански. Анхель взмолился очень вовре­мя — его слова остановили Гуса, а вместе с Гусом и всех «сапфиров»-вампироловов, стоявших за его спиной.

— Me льева ла чингада — ке асес ту ака, мучачон? — изу­мился Гус. «Мать твою за ногу! Что это ты тут делаешь, де­тинушка?»

Анхель ничего не сказал в ответ, полагая, что выраже­ние его лица и так достаточно красноречиво, — лишь по­вернулся и показал пальцем на то, что творилось в поме­щении.

— Ага, снова кровососы, — сказал Гус, все мгновенно уразумев. — Так мы за этим сюда и пришли.

Он внимательно посмотрел на «детинушку». В его об­лике было что-то величественное и одновременно очень знакомое.

— Те коноско? — спросил Гус. «Я тебя знаю?»

На что рестлер не сказал ни слова — лишь коротко по­жал плечами.

Сквозь проем в комнату с вампирами ринулся Альфонсо Крим. В его правой руке была массивная серебряная рапи­ра с чашеобразной гардой, предназначенной для защиты от кровяных червей. Впрочем, эта мера безопасности сво­дилась на нет тем, что левая кисть Альфонсо была полно­стью лишена какого бы то ни было покрова, если, конечно, не считать покровом кастет с серебряными накладками, на котором инкрустация фальшивыми алмазами складыва­лась в слово «К-Р-И-М».

Он набросился на вампиров, бешено пронзая их рапи­рой и нанося чудовищные удары левой. От него не отста­вал Гус: в одной руке у него была ультрафиолетовая лампа, в другой — серебряный меч. Следом двигались остальные «сапфиры».

«Никогда не сражаться в подвале!» — этот догмат отно­сился в равной степени и к уличной драке, и к боевым дей­ствиям в городских условиях, вот только при охоте на вам­пиров избежать таких сражений было невозможно. Гус предпочел бы бросить сюда зажигательную бомбу и испе­пелить всю лавочку, но лишь в том случае, если бы это га­рантировало стопроцентную смертность. Однако таких гарантий не было: судя по опыту, вампиры всегда исхитря­лись найти какую-нибудь лазейку.

В этом гнездилище оказалось больше вампиров, чем они ожидали. Белая кровь, похожая на старую, застояв­шуюся простоквашу, хлестала во все стороны. И все же, рубя, коля, разваливая вампирскую плоть на части, они прочесали весь подвал и, когда закончили, вернулись к Ан-хелю, который все это время так и стоял по ту сторону рух­нувшей двери.

Анхель был в шоке. Среди жертв Крима он опознал гупт, перед его глазами все еще стояли их немертвые лица, а в ушах звенело от жуткого воя, который издавали эти твари, когда колумбиец рубил их белокровные глотки.

А ведь это были просто панки — такие же, как те, кото­рых он щелчками и шлепками разгонял в своих фильмах.

— Ке чингадос паса? — спросил он. «Что, бля, происхо­дит?»

— Конец света, — ответил Гус. — Ты кто?

— Я... Я никто, — сказал Анхель, постепенно приходя в себя. — Я работал здесь. А живу там. — Он показал вверх, протянув руку наискосок.

— Парень, все твое здание заражено.

— Заражено? Они что, действительно...

— Вампиры? Точно. Усраться и не встать.

Анхель почувствовал, что у него кружится голова. Он был сбит с толку, дезориентирован. Этого просто не могло быть. Чтобы такое случилось с ним}\ Вихрь разнообразных эмоций овладел им, и среди этих эмоций он распознал одну, которая не посещала его очень-очень давно. Возбуждение.

Крим стоял рядом, сжимая и разжимая кулак с серебря­ным кастетом.

— Оставь его здесь, — сказал он Гусу. — Эти уроды сейчас просыпаются по всей округе, а во мне сидят и просятся на­ружу еще много-много убийств.

— Ну, что скажешь? — обратился Гус к своему соотече­ственнику. — Тебе здесь больше делать нечего.

— Ты только посмотри на его колено, — заметил Крим.

— Никто не сможет меня остановить, — молвил Ан­хель. — И ничто не заставит меня превратиться в этих... с жалами.

Гус вытащил из сапфировской сумки с оборудованием небольшой меч и вручил оружие Анхелю.

— Это его здание. Посмотрим, сумеет ли он отработать свою кормежку.

Как будто прозвучал некий сигнал экстрасенсорной тревоги — все вампиры, обитавшие в доме Анхеля, мгно­венно изготовились к битве. Спустя считанные секунды немертвые появились во всех проходах и проемах, рину­лись по лестнице, без усилий одолевая любые преграды.