Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С. 12 стр.


Но и этого было бы мало, если бы он не оказался также несомненным аристократом королевства фриков. Вот это не подлежало сомнению. Этот ублюдок был настоящим чертовым психом. От него словно било током, и это чрезвычайно тяжело — видеть собственными глазами человека, который явно отбросил всякую надежду когда-либо вести себя «нормально».


Монте Читти и я провели около пяти часов вместе с Шериданом в ту ночь в Уэст-Палм-Бич, и всюду, куда бы мы ни заходили, от него были одни неприятности. В рок-клубе за углом от «Медного пенни» он поверг администратора в панику, просто подойдя к бару и спросив, может ли он померить его шляпу — мятую старую панаму, которая выглядела так, будто попала к нему из того же благотворительного магазина, где он подцепил свои «левисы» и кубинскую рабочую рубашку.

Когда он попытался померить шляпу, администратор сжался, как сосновая змея, почуяв что-то в тоне голоса Шеридана или, может быть, уловив вибрации, нагнавшие на него такой страх, что я буквально читал в его глазах: «Боже мой — вот оно, начинается. Прыснуть ему в лицо из баллончика с нервно-паралитическим газом прямо сейчас или попозже?»

Все это объясняет произошедшее позже на агитационном поезде Маски, а также то, почему его «друг на самом верху» (позже идентифицированный Women's Wear Daily как Ричи Эванс, одно из главных доверенных лиц Маски во Флориде) не поспешил позаботиться о своем старом приятеле Пите Шеридане, который только что вышел из тюрьмы, где сидел за бродяжничество, и которому негде было спать и у которого не было никакой другой возможности добраться до Майами, кроме как поднять большой палец на дороге и надеяться, что его подвезут.

— К черту все это, — сказал я. — Поедешь с нами на поезде. Это президентский экспресс — скоростной бросок до Майами и куча бесплатного бухла. А почему нет? Любой друг Ричи — это друг Эда, но раз ты не можешь сейчас, посреди ночи, найти Эванса и поскольку поезд отправляется уже через два часа, то, возможно, тебе стоит взять у меня этот маленький оранжевый пропуск для прессы, просто чтобы попасть внутрь.

— Я думаю, ты прав, — сказал он.

— Ну да, — ответил я. — И, кроме того, я заплатил за эту чертову хрень 30 долларов, и все, что я за это получил, — это дюжина пива и самый скучный день в моей жизни.

Он улыбнулся, беря карточку.

— Может быть, мне удастся воспользоваться ею получше, — сказал он.


И он сумел. Он именно так и сделал, и впоследствии другие члены пресс-корпуса кампании очень строго осудили меня за то, что я позволил моей аккредитации попасть в чужие руки. Для большего эффекта были пущены также отвратительные слухи, будто я каким-то образом сговорился с этим монстром Шериданом, а также с Джерри Рубином, чтобы устроить «диверсию» во время заключительного выступления Маски в Майами, и что зверское поведение Шеридана на железнодорожной станции было результатом тщательно спланированного заговора, подготовленного мной, Рубином и международным мозговым трестом йиппи.

Эта версия, по-видимому, выдумана сотрудниками Маски, которые заявили другим журналистам, будто они все это время знали, что я предрасположен к чему-то нехорошему, но они попытались пойти мне навстречу, и теперь посмотрите, что я сделал с ними: посадил на поезд ходячую бомбу!

Подобную версию трудно опровергнуть, потому что люди, участвующие в предвыборной гонке, настолько привыкли к нечестному поведению всех, в том числе и людей из прессы, что им трудно объяснить такое происшествие, как на вокзале Майами, чем-либо, кроме заговора. В конце концов, почему бы еще я мог отдать свою аккредитацию какому-то обезумевшему от пьянства уголовнику-рецидивисту?

Действительно, почему?

На ум сразу приходят несколько причин, но главную из них могут понять только те, кто провел 12 часов на агитационном поезде с Эдом Маски и его людьми, выступающими на всех остановках по всей Центральной Флориде.

Мы покинули Джексонвилл около девяти, после того как Маски обратился к потенциальным избирателям — черным подросткам, приехавшим на станцию на нескольких автобусах, и каким-то дамам средних лет из одного из местных профсоюзов, пришедших туда, чтобы услышать слова сенатора: «Настало время хорошим американцам объединиться и поддержать кого-то, кому они могут доверять, а именно — меня».

Рядом со мной на платформе стоял паренек лет 15, который не выглядел сильно воодушевленным тем, что услышал.

— Скажи, — спросил я. — Что привело тебя сюда в этот утренний час на такое мероприятие?

— Автобус, — ответил он.

После этого мы отправились в Деланд — это примерно двухчасовой перегон, — где Маски обратился к толпе из пары сотен белых подростков, которых отпустили из школы, чтобы они послушали кандидата: «Настало время, когда хорошие американцы объединяются, чтобы поддержать кого-то, кому они могут доверять, а именно — меня».

Затем мы перебрались в Себринг, где собралась лихорадочно возбужденная толпа из примерно 150 пожилых людей, пришедших поприветствовать «человека из штата Мэн» и выслушать его тщательно выверенное послание. Когда поезд прибыл на станцию, Рузвельт Гриер вышел из служебного вагона и попытался воодушевить встречающих несколькими куплетами песни «Пусть солнце светит».

После этого появился сам кандидат, одобрительно кивая в ответ на аплодисменты Гриеру и улыбаясь телевизионным операторам, которых предварительно отправили на сотню метров дальше по путям, чтобы они смогли оказаться впереди поезда, наладить камеры и заснять, как Маски обрушивается на толпу со словами о том, что «настало время для нас, хороших людей…» и т. д. и т. п.

Между тем девчушки Маски, выглядя очень живописно в своих трехцветных довоенного фасона костюмчиках, смешались с толпой. Они произносили одобряющие слова и раздавали красные, белые и синие значки с надписями «Доверяйте Маски» и «Верьте Маски».

Где-то играл оркестр, а главный политический обозреватель какой-то газеты из Австралии вещал в телефон диспетчерской, питая мудростью Маски своих читателей, живущих в сердце Зеленого континента, непосредственно из Апельсинового штата.

К середине дня пассажиры поезда столкнулись с серьезной моральной проблемой: по меньшей мере половина представителей прессы уже давно погрузилась в беспробудное пьянство. Некоторые успели просто отключиться, но большинство сумели просмотреть подготовленный текст речи Большого Эда и сказали: «Черт с ним». Теперь, когда поезд снова побежал на юг, девушки Маски раздавали бутерброды, а О. Б. Макклинтон, «черный ирландец музыки кантри», пытался заманить людей в вагон-гостиную для «хорового пения».


На это ушло время, но в конце концов они собрали толпу. Тогда один из сотрудников Маски, напоминавший типа из колледжа, возглавил действо: он говорил черному ирландцу, что надо играть, подначивал других людей из персонала, и в итоге все запели хором новую песню кампании Большого Эда: «Он получил весь штат Флорида… В его руках…»

В этот самый момент я смотался. Сцена была чисто никсоновская — она так сильно напоминала митинг для поднятия духа в клубе молодого республиканца, что я вспомнил о состоявшемся чуть раньше разговоре с репортером из Атланты.

— Вы знаете, — сказал он, — полдня я не мог понять, что же именно беспокоит меня в этих людях. — Он кивнул в сторону группы аккуратно одетых молодых сотрудников Маски, стоявших в другом конце вагона. — Я освещал множество кампаний демократов, — продолжил он, — но еще никогда не чувствовал себя так некомфортно с этими людьми.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я.

— Конечно, — сказал он. — Это очевидно — и я наконец-то выяснил причину.

Он усмехнулся и снова посмотрел на людей Маски.

— Вы знаете, в чем дело? — спросил он. — В том, что эти люди ведут себя, как проклятые республиканцы! В этом-то и вся проблема. Я не сразу, но все-таки понял это.


Мало кто из журналистского истеблишмента готов стоять за то, что агрессивная напыщенность, обливание помоями и едва скрытая враждебность со стороны кандидата должны сподвигнуть профессионального репортера на безжалостное возмездие, а что может быть безжалостнее, чем заставить фаворита от демократов прервать выступление, потому что какой-то опасный фрик с пропуском для прессы хватает его за ноги и требует подать ему еще джина?!

Лично я тоже не стал бы отстаивать эту идею, даже если бы вопрос о «возмездии» на самом деле встал передо мной… Я просто не могу выбросить в кровь столько адреналина, чтобы вовлечься в какой-то низкосортный заговор с целью унизить безвредного идиота вроде Эда Маски на вокзале во Флориде[43].

Но это вовсе не говорит о том, что я не готов заинтересоваться каким-то более стильным действом: например, выпустить на волю 50 000 летучих мышей в зале партийного съезда в вечер выдвижения на пост президента Хьюберта Хамфри. Однако я не возлагаю больших надежд на то, что это будет что-то достаточно изобретательное, и большинство людей, способных на нечто подобное, наверняка согласятся со мной, что выдвижение Хьюберта на пост президента уже будет достаточным наказанием само по себе.

Что же касается Маски и его проклятущего глупого поезда, моим единственным желанием при виде сцены с хоровым пением было как можно скорее убраться подальше. И я бы мог втихую смотаться в Майами в пятницу вечером, если бы мы не столкнулись с Дебоширом и не зависли до шести утра субботы. В тот момент все, что меня действительно волновало, — это как на чьих-то колесах рвануть обратно в Майами.

Дебошир согласился, и, так как поезд уезжал уже через два часа, это, очевидно, был самый простой путь. Но специалисты по работе с прессой Маски решили, что мое отношение было слишком негативным и, вероятно, лучше оставить меня спать, что они и сделали, и есть определенная поэтическая справедливость в том, какие последствия имело это решение. Оставив меня в отеле, они невольно устранили единственного человека, который мог бы в поезде держать Дебошира под контролем.

Но, конечно, они понятия не имели, что он присоединится к ним. Никто даже не знал, что Дебошир существует, пока он не появился в вагоне-гостиной с моим пропуском для прессы и не начал крыть всех налево и направо, обозвав, например, корреспондента New York Times Джонни Эппла «уродливым маленьким макаронником».

Согласно рассказу другого репортера, это произошло примерно тогда, когда «люди начали пытаться убраться с его пути». И тогда же, как вспоминает Монте Читти, Дебошир начал заказывать такие штуки, как «тройной “Джин Бак” без бака». С этого момента все покатилось под откос.


Теперь, оглядываясь назад на эту трагедию и имея возможность посмотреть на нее другими глазами, я вижу, что поведение Дебошира на этом поезде было вполне логичным, или, по крайней мере, столь же логичным, сколь и моя собственная, менее агрессивная, но явно негативная реакция на все то же самое днем ранее. Там была очень гнетущая атмосфера — более напряженная, чем в кампаниях других кандидатов, которые я освещал. А я ведь только что завершил рывок по центральной Флориде с Линдси, а до этого был в Нью-Гэмпшире с Макговерном.

Обе эти кампании отличались свободой и легкостью для тех, кто сопровождал их, и, возможно, это объяснялось тем, что оба кандидата были аутсайдерами с уклоном влево… Но в тот момент я особо об этом не думал, потому что единственными другими кандидатами в президенты, с которыми я когда-либо имел дело, были Джин Маккарти и Ричард Никсон в 1968 году. А они настолько сильно отличались друг от друга — левый и правый края обеих партий, — что в предвыборную гонку–1972 я включился, уверенный, что ничего столь впечатляющего, как кампании Никсона и Маккарти в 1968-м, уже не увижу.


Так что непринужденность и неформальная обстановка кампаний Макговерна и Линдси стали для меня приятным сюрпризом, как и путешествие с Маккарти в 1968-м. Правда, они не были столь мощными и захватывающими, но разница была больше в уровне, стиле и личном отношении…

В 1968-м можно было проехать через Манчестер из лесной штаб-квартиры Маккарти в «Вэйфеарер» к мрачной бетонной дыре Никсона в «Холидей Инн» и почувствовать себя так, будто бы вы покинули Беркли ради Пайн-Блафф, штат Арканзас.

Но тогда от Ричарда Никсона, в общем-то, и ожидалось такое дешевое стандартное путешествие: все эти мускулистые среднезападные детективного вида типы в синих костюмах из блестящей синтетики — экс-брокеры из Детройта, экс-спекулянты из Майами, бывшие торговцы автозапчастями из Чикаго. Они вели вперед свое герметичное судно. Никсон появлялся редко, а когда это происходило, никто из прессы не мог подобраться к нему ближе чем на три метра, кроме тех исключительных случаев, когда удавалось договориться об осторожном интервью. Получить назначение освещать кампанию Никсона в 1968-м означало быть приговоренным к шести месяцам заточения в «Холидей Инн».

Мне никогда не приходило в голову, что может быть что-нибудь хуже, чем зависнуть на очередной кампании Никсона, поэтому я был несколько потрясен, когда выяснилось, что путешествовать по Флориде с Эдом Маски еще скучнее и паскуднее, чем сопровождать самого Злобного Дика.

И дело было не во мне, хотя отстойность Маски по общему признанию была очевиднее для тех репортеров, которые могли сравнить его с другими кандидатами, чем для тех бедолаг, которые застряли с ним с самого начала. Возможно, я демонстрировал крайнее проявление «негативного отношения» к «Саншайн спешиал», но, определенно, я не был единственным. Примерно в середине той бесконечной пятницы я стоял в баре, когда Джуди Михельсон, репортер New York Post, которая только что сопровождала Линдси, подошла с потерянным взглядом и остановилась рядом со мной на мгновение, чтобы воскликнуть: «Мама дорогая! Это что-то совсем не похожее на другую кампанию!»

Я покачал головой, накренившись, когда поезд огибал излучину реки. «Не унывайте, — сказал я. — Это же привилегия — путешествовать на поезде с фаворитом».

Она устало улыбнулась и пошла дальше, унося с собой свою записную книжку.

Вечером того же дня в Уэст-Палм-Бич я слышал, как Дик Стаут из Newsweek говорил пресс-секретарю Маски, что день, проведенный им на «Саншайн спешиал», был «настолько чертовски, позорно плох, что трудно даже подобрать слова, чтобы описать это».

Едва ли не самым худшим в этой поездке было то, что кандидат все время сидел, наглухо закрывшись, в своем личном вагоне вместе с передвижным зоопарком местных партийных воротил. До предварительных выборов в Нью-Гэмпшире оставались еще две недели, и Маски по-прежнему жадно реализовывал свою тупиковую стратегию по привлечению «могущественных демократов» в каждом штате, который он посещал. Видимо, он считал, что стоит ему заручиться поддержкой партийных боссов, и они автоматически привлекут к нему голоса избирателей. (К тому времени, когда дело дошло до Нью-Гэмпшира, Маски перетянул на свою сторону почти всех демократических политиков в стране, чьи имена были известны более чем 100 людям, но это принесло ему не больше пользы, чем нотариально заверенное одобрение от Мартина Бормана.) Через неделю, когда он пришел к финишу во Флориде четвертым, один рыбный магнат в Каире, штат Иллинойс, объявил, что он и сенатор США Гарольд Хьюз из Айовы собираются продвигать на рынок «Мишени Маски» для игры в дартс. По словам этого человека, Хьюз даже собирался присутствовать в Каире на церемонии открытия производства, но сенатор был уже не в состоянии путешествовать без сделанных на заказ утяжеляющих поясов.

Результаты голосования в Нью-Гэмпшире[44] вдарили по Маски, как взорвавшееся переднее колесо, но во Флориде взлетела на воздух коробка передач. В Иллинойсе Большой Эд выживет, независимо от результата, но ему еще предстоит отправиться в Висконсин, где его может спасти только победа над Хамфри, а его шансы на нее там, на домашней площадке Хьюба, крайне невысоки. Последний опрос Гэллапа, опубликованный накануне предварительных выборов в Иллинойсе, но сделанный на основе общенационального опроса, предпринятого до голосования в Нью-Гэмпшире, показал, что Хамфри впервые опережает Маски. В февральском опросе Маски вел, имея 35 процентов против 32-х… Но через месяц Хьюб набрал уже 35 процентов, а Маски за 30 дней потерял семь очков, опустившись до 28 процентов.

Почти все обозреватели СМИ сходятся в том, что Висконсин — это «проблемное место», особенно для Маски и мэра Нью-Йорка Джона Линдси, которого здорово тряхнуло во Флориде, когда его медиаблиц, по-видимому, не оказал никакого воздействия на избирателей. Линдси потратил там почти полмиллиона долларов, но прихромал к финишу лишь пятым с 7 процентами голосов — всего на одно очко впереди Макговерна, который потратил меньше 100 000 долларов.

Однако два главных флоридских неудачника не попали в списки, опубликованные по результатам выборов. Это были Дэвид Гарт, телевизионный медиагуру Линдси, и Роберт Скуайер, чья телевизионная кампания Маски оказалась настолько провальной, что некоторые из главных советников сенатора начали открыто поносить его перед пораженными журналистами, которые едва успели отправить свои истории в печать, как в национальной штаб-квартире Маски объявили, что уже со вчерашнего дня начат показ совершенно новых телевизионных рекламных роликов.

Но к тому времени ущерб уже был нанесен. Я не видел новых роликов, но те, что снял Скуайер, определенно выглядели немного странно. В них Маски говорил чрезвычайно медленно и представал человеком, который, судя по всему, полжизни боролся с каким-то ужасным дефектом речи, а в результате подсел на депрессанты или даже на герыч. В первый раз я услышал ролик Маски по радио, когда ехал из Ки-Бискейн через дамбу Рикенбакер, и, честно говоря, подумал, что это новая запись комического дуэта Чича и Чонга. Это был голос человека, который по пути в студию закинулся примерно 12 капсулами барбитурата, — очень забавная реклама.

Назад Дальше