Люба прилегла на диван, сунув под локоть подушку. Самохвалов положил между ней и собой диктофон и деловито сказал:
— Сначала я посетил гражданку Осокину. Предисловие. Не думай, что это домашняя курица, занятая лишь хозяйством и детьми. Конечно, Осокина не юная газель, как Гульнара, но… Марианне Руслановне под сорок, она носит одежду сорок шестого размера, в меру пользуется косметикой и красится в блондинку. Кстати, ей идет. Об интерьере: четырехкомнатная квартира, которая сияет чистотой, мебель стильная, в холодильнике полно продуктов. Я даже получил тарелку борща. А теперь к делу. — И Стас нажал на кнопку.
Люба сразу же отметила, что голос у Осокиной приятный, низкого тембра и что она не глупа. Достойная женщина.
— Я сама виновата в том, что Элик ушел. Но ведь я жила в постоянном страхе! Боялась, что Линева поманит Элика, и он меня бросит. Меня, детей. Ему достаточно было одного ее слова.
— Что вы так разволновались, Марианна Руслановна?
Люба удивилась, как искажается голос Стаса в записи. Словно и не он. Спокойный, рассудительный. Она покосилась на мальчишеский вихор и хмыкнула.
— Что такое? — вскинулся он. И тут же: — Ты слушай, слушай.
— … Я же не прошу вас рассказывать о том, почему Эльдар Эдуардович ушел к другой женщине…
— Я просто пытаюсь вам объяснить, почему не верю в историю про грабителей! Ведь, если я сейчас начну ругать Гульнару, вы подумаете то же, что и остальные. Мне положено ругать женщину, к которой ушел мой муж. Но ведь он не к Гульнаре ушел. К Линевой.
— То есть, как?
— Не в прямом смысле, конечно. Просто мое терпение закончилось. Ведь эта женщина, вы уж меня извините, легкого поведения. Мужчин меняет как перчатки и не стесняется этого. Напротив, афиширует. Я читала ее откровенные интервью. Мол, я никого не держу. И ведь всегда находился желающий на вакантное место!
— Ну, ведь она такая… — Стас, видимо, засмущался и фразу так и не закончил.
— Красивая, да? Бог ты мой, сколько красавиц жалуется на одиночество! Думаете, все они востребованы? Но Линева же просто хищница! Делает вид, что ей никто не нужен, сама же вцепляется мертвой хваткой! Как бульдог! И при этом прикидывается ребенком! Слышали бы вы, как она тянет сладким голоском: «Мии-илый… Ты не мог бы-ы-ы…» И далее следует просьба, в которой ни один мужчина не может ей отказать! Потому что пальчиком она в это время нежно водит по его руке. Рисует то ли чертиков, то ли вопросительные знаки. Я видела! — Осокина вдруг сорвалась на крик. — Все это ложь! Притворство!
— А почему вы не верите Гульнаре? — спросил Стас. — Она такая же, как Алина?
— Совсем не такая. Гульнара — девушка недалекого ума. В противоположность Линевой, которая всегда знает, чего хочет и хитростью добивается своего. Плетет интриги. Гульнара просто жадная. Она прямо говорит: дай! Линева же все обставляет так, будто принимает деньги и подарки от мужчин из милости. Будто бы все они ее слуги.
— И много у нее мужчин?
— О! В этом-то и дело! Я не понимала Элика! Неужели он не видел, что это за женщина? Она ведь никем не дорожит! Она его выгнала! И он ее ругал! Я думала: прозрел наконец! Но, несмотря на это, когда Линеву ограбили и она позвонила Элику, тот среди ночи кинулся к ней на дачу. Не понимаю, зачем? Ведь у нее уже начинался роман с молодым Стрельцовым. У нас есть общие знакомые. Я немного в курсе, — пояснила Марианна Руслановна.
— Почему же она позвонила именно Эльдару Эдуардовичу?
— Не знаю. Накануне мы с Эликом поссорились. Я поставила вопрос «или — или». Подумать только! Его выгнали, а он потащился на очередную премьеру! Должна же быть у мужчины гордость! Элик согласился прекратить отношения с Линевой. Тем более, что она завела себе юного любовника. Кажется, с Михаилом Стрельцовым у нее было серьезно. И тут это ограбление, и ночной звонок…
Осокина сделала длинную паузу.
— И?… — не выдержал Стас.
— И на следующий день Элик собрал свои вещи и съехал от меня… От нас… с детьми…
— Но почему?
— Я не знаю.
— Она что-то недоговаривает, — сказала в этом месте Люба, и Стас согласно кивнул.
— Вы что-то недоговариваете, Марианна Руслановна, — была его следующая реплика, адресованная Осокиной.
— Ну, хорошо. Я скажу. Речь шла о каком-то ключе. Якобы я решила насолить Линевой. Ведь мне Элик не дарил таких дорогих подарков. Ее бриллианты… Ах, что теперь об этом говорить! Я не завистлива, но… После каждой премьеры он клал в корзину с цветами ювелирное изделие немалой стоимости. А ведь она даже не задумывалась над тем, что эти деньги… Что у него дети… Да, ладно. Что теперь об этом? Я говорила об ограблении ее дачи. Линева вызвала Элика, чтобы высказать свои претензии. Мне, мол, не камушки жалко. Или ты жадина, каких свет не видывал, или твоя жена — ревнивая дура.
Тут Марианна Руслановна вздохнула. Люба пожала плечами: ничего не понимаю! И Стас тоже спросил Осокину:
— Но почему Линева высказала претензии именно Осокину? Выходит, что он навел грабителей? Захотел вернуть подаренные драгоценности? Или… вы?
— Я здесь ни при чем! — отрезала Осокина. -Давайте сменим тему. Повторяю: я не знаю, почему муж отсюда съехал. Линева запудрила ему мозги. Она — лгунья. Интриганка. — и Марианна Руслановна замолчала.
Стас сказал Любе:
— Не хочет больше о Линевой. Сейчас самое главное будет.
— … знали Олега Анатольевича Петрова?
Люба напряглась.
— Как? — переспросила Осокина. — Петрова?
— Распространенная фамилия, понимаю. Но попытайтесь вспомнить. Может быть, он брал у вашего мужа денег взаймы?
— Ах, да! Олег Петров! Ну, как же! Конечно, помню! Так он все отдал! Там была какая-то история с Интернет-кафе…
— Какая история?
— Смешная. Я не помню подробностей. Кто-то кого-то надул. Кажется, этот Петров поспорил на ящик пива. И выиграл в итоге большие деньги.
— Как так? У кого?
— Честно слово, я не помню! Я ведь не разбираюсь в компьютерах! Это для меня слишком сложно. То, что они с мужем обсуждали. Предмет спора. К тому же, всех, кто познакомился с Эликом через Линеву, я старалась у себя в доме не принимать.
— Так это Линева познакомила Эльдара Эдуардовича с Петровым?
— Да, — сухо сказала Осокина. — Не исключаю, что это один из ее любовников.
— Но как мог в таком случае ваш муж давать ему деньги взаймы? Разве он не ревновал?
— Она так мило это делала. «Ми-и-лый, это мой близкий друг, с которым… Ах, впрочем, это теперь неважно! Главное, что ему срочно нужны деньги, а ты можешь помочь. Ну, что тебе стоит? Вы поговорите, а мне пора». И тут же зацепиться за рукав другого мужчины. У нее есть и такая отвратительная привычка! Повиснет на ком-нибудь, и никакими силами не отцепишь, — раздраженно сказала Марианна Руслановна. — Надоест, тут же подыщет другую жертву. При желании Алина Линева могла создать клуб брошенных ею мужчин, и все они были бы друзьями.
Стас нажал на кнопку, и пленка стала перематываться.
— Ну, дальше уже совсем не интересно, — пояснил он. — Ругает Линеву.
Люба едва успела остановить его:
— Подожди!
И она снова услышала голос Марианны Руслановны. Конец ее беседы со Стасом:
— …Мы, жены бизнесменов, посвятившие себя домашнему хозяйству и детям, ошибочно думаем, что это лучший способ удержать мужей. Быть идеальной женой, матерью, хорошей хозяйкой. Мы посещаем психологов, консультантов, имиджмейкеров, выписываем женские журналы с огромным количеством полезных советов. И старательно этим советам следуем. А что в итоге? Что я ему сделала плохого? И вдруг, как гром среди ясного неба! «Я тебя ненавижу!» А, собственно, за что? Ведь все было идеально! Быт налажен, бюджет рассчитан, жизнь распланирована на десять лет вперед: субботний отдых в боулинг-клубе, рождественские каникулы в Финляндии, отпуск на Канарских островах. И как это ужасно — с небес на землю. Элик стал вдруг так скуп! Это же его дети! Куда уходили деньги, не понимаю? Неужели на его юную любовницу? Но ради нее обделить собственных детей? Не понимаю…
— А сейчас вы на что живете, Марианна Русланова?
— Официально мы не были в разводе. Бизнес теперь принадлежит мне. Я получаю хорошие дивиденды.
— А магазин «Чай, кофе»? Где работает Гульнара? Он чей?
— Что? Да, есть такой магазин. Тоже теперь мой, — равнодушно сказала Осокина.
— Почему же вы ее не уволите?
— За что? Мстить? Я же сказала, что Элик не к Гульнаре ушел. Не было бы Линевой, не было бы и ее. А девушке тоже надо на что-то жить. Ведь после смерти Элика все осталось мне. А ей ни гроша…
— Все. Точка, — сказал Стас.
Из диктофона раздалось шипение: пленка кончилась.
— Ты думаешь… — начала было Люба.
— А не она ли его, часом? — закончил ее мысль Стас. — Темная история. Надо послушать вторую осокинскую бабу. Извиняюсь, женщину.
— Подожди, — вновь остановила его Люба.
— Что это с тобой? — усмехнулся Стас. — Обиделась, когда услышала от Осокиной про своего мужа и Линеву?
— Я не могу понять, — растерянно сказала Люба. — Ведь, если Олег любил эту женщину, если она ему помогала находить кредиторов, должен же был он о ней хоть изредка упоминать! Но я ни разу не слышала от него об Алине! Никогда!
— А вообще о женщинах? Чье-то имя он упоминал?
— Только бывшей жены. О Маше говорил часто. Маша Петрова. Я точно знаю, что у Олега больше никого не было. Она что-то путает, эта Осокина.
— Мне так…
Услышав звонок в дверь, оба невольно вздрогнули.
— Это ж пиццу привезли! — вспомнил Стас. -Увлеклись мы с тобой!
— Что-то они долго сегодня, — удивилась Люба. — В прошлый раз за двадцать минут управились, а теперь целый час копались! Пойду, расплачусь.
— Я сам.
Он вскочил и, не надевая рубашки, пошел открывать дверь посыльному. Вернулся задумчивый, держа в руке коробку с пиццей. Недовольно сказал:
— Холодная.
— Что-то случилось?
— Мне показалось, что это тот же самый парень. Что у них, других разносчиков нет? И он так странно на меня реагирует.
— Как?
— Убегает, я едва успеваю сунуть ему деньги. Низко нагнув голову, словно не хочет, чтобы я увидел его лицо.
— Кстати, сколько я тебе должна за пиццу? Я же сказала, что угощаю.
— Моя еда, твоя квартира. Устраивает?
— Сомнительная сделка.
— А, по-моему, выгодная. Ты же не ходишь в магазин. Кстати, когда это пройдет?
— Что пройдет?
— Твоя фобия.
— Вот когда ты поймаешь убийцу Олега, тогда и… Давай слушать дальше.
— Сначала поужинаем.
И Самохвалов накинулся на пиццу. Любе ничего не оставалось, как присоединиться к нему. К записи они вернулись минут через десять. Стас вытер руки и достал из сумки другую кассету.
— Для справки. Гуля теперь живет в однокомнатной квартире, не в тех хоромах, что снимал для нее Осокин. Какой же там бардак! Даже я обалдел. А я видал и не такое. Мне всегда казалось, что восточные женщины исключительные хозяйки, и все у них в доме блестит. Ошибся. Я застал красавицу с телефоном в руке, одетую в грязные джинсы и сомнительной свежести футболку. И тут же вспомнил Осокину. Гульнара — неряха. И как Осокин с ней жил? Он же привык к чистоте и домашнему уюту. Гульнара же поглощена своим романом. Ха-ха! Телефонным! Когда я показал удостоверение и стал задавать вопросы, девушка начала нервничать. Разговор не получился. По-моему, она все время врала.
— Давай послушаем, — предложила Люба.
Стас включил диктофон, развалился на диване и занялся остатками пиццы. Казалось, разговор с Гульнарой его совершенно не интересовал.
… — я не виновата, да? Эдик очень любил эту Алину.
— Эдик? Почему Эдик?
— Он не хотел, чтобы я звала его как эта… Ну, его старуха.
— Сколько вам лет?
— Двадцать два. Много, да? Ужас! Три года в Москве, да? Прописка есть. Хата есть. Да?
— Вы снимаете эту квартиру?
— Ха-ха! Почему «вы», да? Не надо «вы». Не старая. Гулей зови.
— Сколько платите?
— Ха-ха! Кто-то платит.
— Не вы? Не ты, то есть?
— Ха-ха!
— Значит, Эльдар Эдуардович очень любил актрису Алину Линеву? А ты ее видела когда-нибудь?
— Красивая, да? — в голосе Гульнары послышалась обида. — Эдик и меня хотел в актрисы. Одевать в красивые платья, и чтобы улыбалась. Ходила и улыбалась. Я согласна, да?
— Моделью, да? — ей в тон спросил Стас.
— Ну да. Плохо говорю? Эдик ругался. Голос красивый, слова некрасивые. «Молчи, говорит, лучше». А я говорить люблю. Много.
— С кем?
— Про любовь.
— Про кино, что ли? Или о книгах?
— Ха-ха!
— Гуля, кто убил Осокина? — безнадежным голосом спросил Стас.
— Сидят. Все сидят, — охотно ответила Гульнара.
— Ты видела, как это было?
— Видела, да. Позвонили в дверь. «Магазин, говорят, горит. Мы — пожарные, приехали за хозяином».
— Какая чушь!
— Чушь, да? Испугалась, открыла. Вошли трое. В масках. Пистолет достали. Страшно, да? Эдик деньги отдавать не хотел. Драка была. Тот, с русалкой на плече, стукнул его по голове. Эдик упал. Деньги взяли — ушли.
— А коллекцию монет? А портсигар?
— Взяли, да. Спросили — отдала.
— Что спросили? Коллекцию?
— Ха-ха!
— Послушай, может, не так все было?
— Так. Сидят. Они все сидят.
— Да знаю я! Если бы не вещи Осокина, которые у них нашли, никто бы тебе не поверил! Ты бриллианты любишь, Гуля?
— Камешки? Люблю. Красиво, да. Очень люблю! Алина много подарков получала, — теперь уже Гульнара говорила с откровенной завистью. -Хорошие подарки, дорогие. Мне Эдик столько не дарил. Алине дарил. Я не запрещала. Пусть.
— Как ты познакомилась с Линевой?
— В театре. «Какая прелесть», — говорит. Про меня. Я лучше, да? Красивее. Молодая.
— Вы только в театре встречались, или где-нибудь еще?
— Ужинали вместе. В ресторане. Миша был красивый, — сказала Гульнара с сожалением. -Его убили, да?
— Так ты и Стрельцова знала?
— Не знала. Видела один раз.
— Значит, Миша был красивый. А Сережа? Красивый?
— Кто?
— Сергей, твой муж.
— Муж, да, — хихикнула Гульнара. — Эдик ему деньги давал. Много денег. Чтобы женился на мне.
— А потом? Вы друг другу понравились, да?
Пауза, долгая пауза.
— Ваш брак был фиктивным или нет, Гуля?
— Ха-ха!
— Посерьезнее можно?
— Иди ты. Не скажу.
— Будешь хамить — я тебя в милицию отведу. Надену наручники и…
— Попробуй. Испугалась. Как же. Знакомые есть, да. В милиции.
— А грабителей, значит, испугалась?
— Иди ты, — беззлобно повторила Гульнара.
— Ты на кого-то рассчитываешь? На чью-то помощь? Так?
— Ты мент. Они взятки берут. Договориться можно. Отпустят.
— Кто тебе сказал? Что взятки берут?
— Сказали. Ха-ха!
— Черт знает что! — выругался капитан Самохвалов. — С тобой же просто невозможно разговаривать!
— Не говори. Иди ты, — повторила Гульнара.
И Стас нажал на кнопку и выключил диктофон:
— Дальше в том же духе. Элочка-Людоедка! Запас слов минимален! На все мои вопросы: «Иди ты». Хоть раз сказала бы куда! Не будь она женщиной, я бы ей ответил!
Люба не выдержала и рассмеялась:
— Прелесть, что за девочка! Это тебе не Осокина! Получил, «мент»? Кто-то за ней стоит, у кого звездочек на погонах побольше. Уверена.
— Нахалка!
— Кто, я?
— Гульнара! Да и ты хороша. Нет, чтобы пожалеть.
— Как мне тебя жалко! И что ты теперь будешь делать?
— Не знаю, — мрачно сказал Стас. — И жена, и любовница Осокина что-то недоговаривают. Может, Линева будет откровеннее?
— Она же отказалась с тобой говорить!
— Потому что нечем было ее прижать. А если начать с ограбления ее дачи?
— При чем здесь дача?
— Она знает больше, чем показала на суде, -уверенно сказал Стас. — Ее же вызывали, как потерпевшую. Я все еще связываю твоего мужа с бандой грабителей.
— Но Линева обвинила Марианну Осокину! При чем здесь Олег? Вот что Стас. Узнай-ка, где работает младший брат Сергея Иванова.
— А он здесь при чем? — вытаращил глаза Стас.
— Пока не знаю. Но… Интуиция.
— Что ж… — Он тяжело вздохнул. — Люба, я доел пиццу.
— Поздравляю. Вкусно, да?
— Иди ты, — подражая Гульнаре, сказал Стас. И добавил: — Осокина права, недалекая девица. Как она о камешках говорила, ты слышала?
— Слышала, да.
И оба расхохотались. Стас отодвинул диктофон в сторону и позвал:
— Любовь Александровна, ползи через границу. Давай расслабимся.
— Не хочу.
— Кокетничаешь, да?
— Уже не смешно.
— Хорошо, не буду. Чем же нам заняться? Обсудим детали? Убийство твоего мужа? Или Эльдара Осокина?
— По-моему, мы все уже обсудили, — сердито сказала Люба.
— Ну, тогда спать?
— Да.
Она встала, выключила свет. Минут пять лежали молча, она старалась его не касаться. Потом тихо позвала:
— Стас, ты не спишь?
— Нет. Жду, когда у тебя настроение переменится.
— А если я раньше усну?
— Это вряд ли. Как ты можешь спать, если рядом лежит такой мужчина?
— Однако. Ну и самомнение! Ты хотя бы сказал, что я тебе нравлюсь!
— Я это уже говорил.
— Стас, какого цвета у меня глаза?
— Карие.
— Помнишь. Ладно. Можешь меня поцеловать.
— Наконец-то!
Он резко развернулся и мигом оказался на ее территории. На правой половине дивана. Последняя здравая мысль Любовь Александровны Петровой была: «Мне и в самом деле придется его здесь прописать. Такое ощущение, что он отсюда уже никогда не уйдет…»