— Какого наследства? — Мухин хмыкнул. -Ну да. Если бы она сумела окрутить Михаила Павловича, то хозяину достался бы кукиш. И даже без масла. Машина, на которой он ездил, и та была Михаила Павловича. Все было наоборот: отец бедный, сын богатый.
— А если бы Михаил еще и узнал, что Стрельцов ему не отец! Да, Павлу Петровичу надо было суетиться. Вдруг какая-нибудь из Линевых добилась бы своего. Выскочила бы замуж за Михаила. Ну, а все-таки, как насчет пистолета?
— Подбросили!
— А почему твои пальчики на нем?
— В лесу по бутылкам стрелял.
— А потом что было?
— Павел Петрович послал меня в машину, за пивом.
— А пистолет?
— На пень положил. Больше я его не брал.
— Понятно. Хорошо поразвлекались! Отпечатки твои он срисовал, доверенность на машину, из которой убили Петрова, ты имеешь. А ты говоришь, наркотики! Алиби-то у тебя наверняка нет. Стрельцов, небось, велел в этот вечер особняк стеречь?
— Ну и что? — затравленно посмотрел на него Сэм.
— А если бы он тебе денег предложил, смог бы человека убить?
— Не было у него никаких денег!
— Если Стрельцов не признается, плохо тебе придется, Муха. Ты — крайний.
— А мне всю жизнь плохо.
— Сашеньке-то Сосновской небось врал, а? Не сказал, что машина не твоя, и что ты простым водилой работаешь?
— Ну, не сказал, чего пристали? Так хозяин и не велел. Скажи, говорит, что ты крутой. Сын богатых родителей. И денег он давал на наркоту.
— А что ж ты, милый, сам не потребляешь?
— Брезгую. Крови боюсь. Они ж иголку прямо в вену втыкают! Я даже от телевизора отворачиваюсь, когда это вижу. Жуть, а? Меня в этих притонах наизнанку выворачивало. Но хозяин велел. Куда я денусь? Сирота.
— Значит, ты в тот день, когда убили Михаила Стрельцова, ты был у себя дома? На съемной квартире?
— Да! Та же Сашка подтвердит. Зачем мне врать? Наркоту признаю, раз нашли при мне. Но это ж не убийство. Много не дадут.
— Ошибаешься. Семь лет схлопочешь.
— Сколько?!
— Семь лет, — повторил Стас. — А то и больше. Надо было уголовный кодекс почитать перед тем, как за сомнительные хозяйские поручения браться. Сирота.
— Это не я! Стрельцов это, Павел Петрович! Он заставил!
— Вот и напиши, как заставил. Обстоятельно. Как у тебя с грамотой?
— В порядке.
— Пиши, голубь, пиши. А мы пока Павлом Петровичем займемся.
4
Стас вывел Любу в коридор и пожаловался:
— Хитрый он, Стрельцов Павел Петрович, ох и хитрый! Что мы ему предъявим? Его слово против мухинского. Кому поверят? У Стрельцова деньги, связи, адвокаты. Только на чистосердечное признание и приходится рассчитывать. Надо его на понт брать.
— Стас, — поморщилась Люба.
— Что такое?
— На понт!
— Ну, блефануть. Я потому тебя и взял. Ты должна сказать, что видела его в машине. Когда стекло опустилось. Он убил — сто процентов! А пистолет Сэму подбросил.
— Я знаю, чего он от меня хотел, — неожиданно сказала Люба. — Почему писал эти нудные послания, зачем вообще в первый раз пришел ко мне на прием. Поехали к нему.
— А, может, сюда?
— Поехали. Он боится. Давно уже сидит и боится.
— Ладно, только ребят с собой прихвачу. Вдруг он из ружья палить начнет?
— Скорее, плакать, — усмехнулась Люба. -Похоже, что он расклеился, Стас. Ну, убил он Михаила. Убил Олега, который его шантажировал. Засадил в тюрьму Полину. И что? Ведь он один теперь! Совсем один! Сидит в своем огромном особняке и боится. Теперь и Сэма ты взял. Все, Стас. Конец Стрельцову.
— Ты думаешь? Что ж… Поехали!
… Ворота были открыты. Такое ощущение, что их ждали. Любе показалось даже, что когда они вошли, Павел Петрович вздохнул с облегчением. Он взял протянутое удостоверение, соединил взглядом ее и Самохвалова и усмехнулся:
— Значит, я не ошибся. В милиции, значит, вы работаете. А как в поликлинике оказались? Или по совместительству? Мода такая, что ли. Все стучат!
— Присесть можно?
Люба стояла посреди той самой гостиной, в которой был накрыт стол в день рождения Полины. Сюда давно уже никто не заходил, даже пыль с мебели не вытирали. Но Люба хотела поговорить с хозяином именно здесь.
— Что ж, обыск делать будете? — Павел Петрович нисколько не волновался. Он был в халате и тапочках, и когда поднимался сюда, на второй этаж, по-старчески шаркал ногами.
«А как же бег по утрам, как же бассейн?» -подумала Люба. И сказала:
— Я видела вас в машине, Павел Петрович.
— В какой машине? — вздрогнул он.
— Это вы стреляли в Олега. А я сидела в машине. Ведь вы знаете, что я его жена? Я видела, как вы его убили.
— Зачем же вы тогда… А, понимаю… Хотели, чистосердечное признание. Так я давно.
— Что давно? — спросил Стас.
— Давно все написал.
Он направился к выходу, Стас дернулся, было, но Люба его остановила. Стрельцов беспрепятственно вышел из гостиной.
— А вдруг он сбежит? — зловещим шепотом спросил капитан Самохвалов.
— Не сбежит.
Стрельцов и в самом деле не сбежал. Вернулся с исписанными листками. Протянул их Любе:
— Вот. Возьмите.
— Это вы убили Михаила?
— Я.
— Значит, все Васькино семя — под корень? Дочь подсадить на иглу, сына на карты и рулетку. И первая, и второй плохо кончат. И — конец ненавистному роду Сосновских. Тем более, что вы и в самом деле считали это семя дурным. И ко мне на прием пришли, чтобы подстраховаться. Только за человека, помешавшегося от горя, вам сойти не удастся, Павел Петрович. Убили-то вы Михаила из-за денег. Из-за обычной жадности.
— Нет! Ложь это! Ложь! — замахал руками Стрельцов. — Умом я тронулся, когда узнал, что Мишка не мой сын! Тронулся умом от горя! Я к вам пришел утешения искать! А вы вон, значит, как!
— Вы пришли, чтобы было как можно больше свидетелей. Чтобы я тоже знала, что ваш сын и молодая жена живут, как кошка с собакой. И что из-за этого у вас стресс. Когда вас спрашивали в милиции об отношениях жены и сына, вы, небось, сказали: «Ругались, все об этом знают. Спросите у моего психотерапевта, я даже лечился от стресса». На самом деле придумали вы это давно. Убить Михаила и завладеть его деньгами. Ситуация-то стандартная: богатый мужчина в возрасте женится на молодой, красивой девушке, и всем понятно, что она выходит за него из-за денег. Понятно, что она хочет во что бы то ни стало эти деньги получить. Наследство. Понятно, что пасынок ей мешает. Вы кинули приманку — объявление в Интернете, нашли молодую дурочку.
Да тут еще счастливое совпадение: она оказалась знакомой вашего сына. Кто ж поверит, что не она убила? Поэтому-то вы за Полину и держались. Она была кандидаткой в убийцы еще до вашей свадьбы. В сущности, вам было все равно, что это будет за девушка, лишь бы молодая, неопытная и наивная. А, может быть, вы рассчитывали, что Полина-вторая и в самом деле его убьет. Из ревности к матери. Уж очень необычная сложилась ситуация.
И вдруг такой удобный случай: ссора на дне рождения молодой жены, в кадке нож, рядом нитяные перчатки. Михаил вышел покурить и успокоиться, вы надели перчатки, подкрались сзади и ударили его ножом. Михаил упал вниз, крайне неудачно. Ранение не было смертельным, но он сломал себе шею. А тут, как назло, вошел первый гость. Он видел, как вы поспешно скрылись в соседней комнате. Но Михаил был его кредитором. Долги-то автоматически переходили к вам! Вот Олег и промолчал. А потом и денег решил с вас содрать. И не будь Полина его дочерью, муки совести его не терзали бы, и он остался бы жив. Но он решил пойти в милицию, вы же решили, что не будете платить шантажисту. Долго вы его выслеживали? Вы же охотник, Павел Петрович! Вам терпения не занимать!
— Жадные все, — поморщился Стрельцов. -Войти бы ему минутой позже. Вроде, и машины не было слышно… Ну почему так, а? У Васьки трое детей, а у меня ни одного. И внуков нет. И не будет уже. И кому все это? А?
Он с тоской посмотрел в окно. Его владения радовали глаз ухоженностью. Высокий забор, малиновые крыши бани и беседки.
— Кому? Вы вот все говорите: расчетливый, жадный, — вздохнул Стрельцов. — А я понимаю, что в гроб все это не сложишь. Внуков хочу. Но своих, понимаете вы, своих? Не Васькино семя. А эта сучка молодая опять же, под Мишку норовила лечь. Я ж с ней мог поделиться. Ну, сколько бы ей дали? Адвокатов бы хороших нанял, скостили бы, сколько могли. Убийство в состоянии аффекта, до трех лет. Молодая, красивая, судьи бы ее пожалели. Мотив, опять же, подходящий для смягчения приговора: Мишка с ее матерью путался. Посидела бы немного и вышла. А могли и условно. Я ведь к ней привязался. Мы вроде и не чужие, я ее родителям жизнь поломал, — и Павел Петрович усмехнулся. — Из-за меня без отца росла. Может, поэтому и выросла такая сучка, — с неожиданной злостью сказал он.
— Но ведь это вы вырастили Михаила, — как можно мягче сказала Люба. — Он всегда считал вас отцом. И он был хорошим человеком…
— Но ведь это вы вырастили Михаила, — как можно мягче сказала Люба. — Он всегда считал вас отцом. И он был хорошим человеком…
— Нет! — закричал Павел Петрович. — Нет! Он — Васькин сын! Не мог Мишка быть хорошим, понятно вам?! Не мог. Дочка наркоманка и сынок слюнтяй — вот они, Васькины дети. И Мишка. Не человек — зверь. Хищник.
— Но он же вам помогал. И в делах, и деньгами.
— Я все признаю, — хрипло сказал Павел Петрович. — Слышите? Признаю. Что хотел — сделал. Легче не стало. А что срок хотел себе скостить, так это от слабости. Толку с того? Кончена жизнь. Ведите.
Когда они выходили из дома, Павел Петрович Стрельцов вдруг спросил:
— Что ж, все это Полинке теперь достанется? Дом, машины, деньги? Она, ведь, сучка, на развод подаст! Ведь имущество делить придется?
— Конечно.
— Значит, я ей на руку сыграл. Облагодетельствовал. Сначала я отнял, потом я же и дал. Что ж, значит, есть высший суд. Значит, все по справедливости. Ведите.
ЭПИЛОГ
Свидетельницей на бракосочетании лучшей подруги Людмилы Самсоновой Любе приходилось бывать часто. Каждый раз, покупая пышный букет, она молитвенно складывала руки: «Дай Бог, чтоб последний!»
На этот раз розы они со Стасом выбирали вместе. Увидев ее в вечернем платье с блестками и в накинутом на плечи белом пиджаке, при макияже, капитан Самохвалов с чувством сказал:
— Эх, Любовь Александровна! Можешь же, когда захочешь!
— Значит, я не моль? — лукаво улыбнулась Люба и поправила выбившийся из прически локон.
— Ни-ни, боже мой!
— А ты, оказывается, очень интересный мужчина, — задумчиво сказала она. Самохвалов был в костюме и при галстуке, а не в джинсах и куртке, как обычно. Чисто выбрит, наодеколонен, светлые волосы приглажены. И вдруг Люба принялась хохотать: — С ума сойти! Сначала вступить с мужчиной в любовную связь, а через два месяца заметить, что он, оказывается, интересный!
— Хватит смеяться, сейчас молодые прибудут!
— У Сергея Иванова есть шанс передумать.
— Не у него, а у Апельсинчика. Подумаешь, сокровище! Я имею в виду Иванова.
— По-твоему, Люська — сокровище?
— А ты знаешь, какой она варит борщ? Конечно, сокровище! И еще с ней можно разговаривать о сексе.
— Стас! — ахнула Люба. — Она что, пыталась с тобой поговорить?
— Пыталась — это мягко сказано, — прищурился Самохвалов. — Мы обсуждали женские оргазмы.
— Убью вас обоих, — быстро сказала Люба и бросилась к подъехавшей машине.
Сияющая Люська выпорхнула из нее первой, следом вылез смущенный Сергей. Люба подумала, что еще успеет ее отругать. Невесту. Вот пусть сначала получит паспорт со штампом.
— Ну, как дела? — бодро спросила она у Сергея Иванова. — Не в обиде на меня?
— Нет, что вы! — рассмеялся он. — У нее борщ такой же вкусный, как у моей мамы!
— Вы все помешались на этом борще! -И Люба заметила, что Самохвалов скалит зубы.
Поймав ее взгляд, он подскочил, подставил руку кренделем:
— Прошу, мадам.
И добавил:
— А, знаешь, если бы мы впервые встретились где-нибудь в ресторане, и ты была бы одета в это платье, то наши отношения могли бы сложиться совсем по-другому.
— Ты думаешь, одежда и место действия имеют большое значение?
— Я думаю, что ты сегодня прекрасно выглядишь. — И, нагнувшись к самому ее ушку, он шепнул: — Я люблю тебя!
— Придумала! — засмеялась Люба. — Я все-таки придумала, как из тебя это вытащить! Надеть красивое платье и сделать прическу!
— Видишь, как просто, — вздохнул Самохвалов. — А вы, женщины, все чего-то мудрите.
— Ну, вы идете? — поторопила их Люська.
И заскакала по ступенькам. Следом важно шел Сергей Иванов.
Они представляли собой необычную пару. Люська была, вне всякого сомнения, самой пикантной невестой, а Сергей — самым красивым женихом.
«Вот, какого отхватила! — читалось во взгляде всех женщин, присутствовавших в этот день в загсе. — Как это она смогла? Такая?!»
Люба улыбалась. Если бы они еще знали про рыжего Петьку!
— Ой, ну, скорей бы! — стонала Люська. -Я вся чешусь от нервенной лихорадки!
— Почесать? — заботливо спросил жених.
— Позже, — выразительно посмотрела на него невеста и глянула на длинный конвейер брачующихся. Потом дернула суженого за рукав: -А с черного хода нельзя?
— Нет. Я хочу, чтобы все видели, как я тебя люблю. И как я счастлив, — серьезно сказал он. -И еще я хочу вынести тебя отсюда на руках.
— Все понятно, ты жену по весу выбирал, -и Люська покосилась на двух своих соседок, высоких, томных барышень, одетых в пышные белые платья. И заметила: — Нынче продукты не в дефиците. Вот они и дуют, молодежь. Взять хоть моего рыжего…
— Кажется, нас приглашают, — прислушалась Люба.
— Ну? — и Люська подмигнула жениху лихим голубым глазом. — Вперед, мой рыцарь?
— Достаются же такие мужчины таким вульгарным женщинам! — услышала Люба чей-то завистливый вздох. — И как ей удалось его охмурить?
Она еле сдержала улыбку. По части охмурить, всем вам надо брать уроки у Людмилы Самсоновой, через пять минут Ивановой, милые. И по части кулинарии тоже. Сегодня Люба была так счастлива за подругу!
Входя вслед за молодыми в зал, где заключались браки, она скрестила пальцы:
— Дай Бог, чтоб в последний раз! Дай Бог, чтоб в последний!