Вера Копейко Доверься, он твой
Пролог
— А я все-таки понял, что самое главное в жизни, — услышала Катерина голос дяди Миши, бабушкиного брата. Он был довольный и слегка удивленный.
Следом за бабушкой дядя Миша вошел в круглую беседку. Катерина затаилась и смотрела на плотную вязь из лиан жимолости-каприфоли. Затканная желтыми лохматыми цветами, она жужжала так громко, что Катерина поморщилась — эти шмели мешают подслушивать. Толстопузые летуны в черно-желтых камзолах с утра до вечера перебирали лапками внутри цветков, а потом, отяжеленные пыльцой, с трудом выныривали.
В этот час Катерина поливала целое поле астр. Они не просто любимые цветы, а символ рода Соломиных-Улановских-Веселовых. Астры были всегда и везде — в саду, в вазах, на фотографиях. Синие, белые, фиолетовые, бордовые, простые и махровые. «Обманные цветы», называла их бабушка, но в ее голосе все слышали особенную любовь. Обманные, потому что могут заморочить голову. Цветут осенью, а посмотришь на них и подумаешь, что весна. Вот и ошибешься в чувствах, вздыхала она.
— Так что ты говоришь? — услышала Катерина голос бабушки, а следом — тонкий звон чашек. Она расставляла их — каждый день они с братом пьют чай вдвоем в это время. — Повтори, я не расслышала.
— Я сказал, что наконец-то понял, что главное в жизни человека. А ты как думаешь, Варя?
Катерина усмирила шелест тонких струй лейки, ей тоже не вредно послушать.
— Ну… Уж не знаю, — начала бабушка. — Так много всего важного, если оглянуться… Если оглядеться… — Бабушка волновалась, Катерина слышала по голосу.
— Ладно, я тебе скажу. — Голос дяди Миши был такой задорный. Катерина нетерпеливо потерла голень о голень — комары кусались жадно, как положено в предвечерний час.
— Говори же, говори, — подгоняла бабушка.
— Найти свое дело и своего человека, — коротко сообщил дядя Миша.
Катерина подождала немного — это все?
— Так просто, — добавил он и умолк. Он как будто дал понять Катерине, что больше ничего не скажет.
Она разочарованно покачала лейкой, струйки ожили и снова упали на цветы.
— Просто, да не просто, — услышала она голос бабушки.
Разве? Катерина удивилась. Все люди что-то делают, с кем-то живут.
— Да, конечно, — согласился дядя Миша, — но…
Катерина решительно наклонила лейку, теперь по листьям и бутонам астр ударяли длинные частые струи. Скоро они зацветут, и снова у забора будут останавливаться и шептать:
— На-адо же… Вы только посмотрите…
Многие помнят, что этот участок земли никто не хотел брать. Бабушка рассказывала, как дядя Миша походил по нему, потоптался, покрутился, будто что-то искал. Потом объявил: «Хорошее место. Сильное». На самом деле, говорила она, любое семя только коснется земли, как начинает прорастать. И всем, кто живет здесь, кто приходит к ним, приезжает в гости, хорошо, уютно и весело в их саду.
Из лейки больше ничего не текло, Катерина вернулась к большой бочке, в которой грелась на солнце вода для полива. Набрала и пошла дальше по цветочному полю.
Она закончила поливать и продолжала думать о том, что услышала. Значит, свое дело… своего человека… найти? А кто может стать ее человеком? Потом, когда придет время?
Она пыталась себе представить. На кого похож? На соседа он может быть похож?
Катерина представила мужчину, который каждое утро выходит из дома в трусах в цветочках до колен, машет руками, потом фыркает, поливаясь холодной водой из ведра. Не годится. Скучно.
Может, кто-то из одноклассников? Она увидела толпу плохо пахнущих мальчишек, с прыщами на лбу под черной лестницей в школе.
Тоже нет.
А как насчет дворовых знакомых? Она покрутила головой.
Тогда… может быть, ее человек будет похож на дядю Мишу? Не на сегодняшнего, а на того, каким он был в юности. Она много раз рассматривала его фотографии в альбоме — высокий, широкоплечий, с круглым улыбающимся лицом. Да, ее человек может быть таким.
Но она забыла про отца. А он — как?
Катерина нахмурилась, представляя его, но получалось плохо. Ее отец умер, когда она еще не успела его узнать. На фотографиях он в ушанке до самых глаз, в унтах, в малахае. Отец ездил в экспедиции на Север, в Сибирь, он был биологом. Мама рассказывала мало, она сама почти ничего не знала — быстрый роман, быстрый брак, говорила она.
Вообще-то с ней Катерина говорила редко, так же и видела ее. Она жила с бабушкой и дядей Мишей. Мать летала в экспедиции, она этнограф, писала научные статьи, сидела в библиотеке. Часто уезжала читать лекции в разные города. Иногда залетала на дачу, привозила сосиски. Дядя Миша разводил огонь в очаге, который сложил из кирпичей недалеко от беседки. Они жарили их, нанизав на шампуры, угли подмигивали красными огоньками…
Могла ли Катерина подумать тогда, что через много лет, когда уже не будет ни дяди Миши, ни бабушки, ни привычной уютной жизни на даче, его слова станут формулой собственной жизни?
Но случилось именно так.
1
Катерина сидела в кабине "бычка", смотрела в окно и улыбалась. Водитель — здоровенный мужик в синем форменном комбинезоне — искоса поглядывал на нее. Чему радуется?
На самом деле, посмотреть со стороны, глупее не придумаешь. Воскресенье, встала ни свет ни заря, поехала в гипермаркет на кольцевой дороге, чтобы не нарываться на тележечное ДТП, а катить по аллеям магазина медленно, рассматривать все без толкотни, трогать, выбирать.
Все так и было. Но потом, когда Катерина, загрузив покупками багажник своей зеленой "козявки", села за руль и вставила ключ в замок зажигания, сигнализация завыла. Она давила на брелок что было сил, но электронный вопль становился только громче. А мотор был мертвый.
На машину оглядывались. Угоняют? На угонщицу Катерина не походила, да и машина не из тех, на которую зарятся. Подумаешь, микроскопический "матиз", да еще с номером трехлетней давности.
А делать-то что?
Что-что! Отключить аккумулятор, вот что.
Катерина выскочила из машины с разводным ключом в руке — он всегда лежал в кармане чехла на кресле, открыла капот и сняла клеммы. Сирена унялась. Удивительно, но и сердце — тоже. Как будто его тревожил вой, а не сам факт, который обещал большие приключения.
Катерина села в машину, увидела через стекло, что небо, еще минуту назад голубое и чистое, потемнело и затянулось облаками. Наверняка принесли в себе снег и собирались вывалить его людям на голову.
Катерина почувствовала, что ее пробирает дрожь. Она вынула перчатки из кармана куртки и надела. Сжала кулаки, постучала друг о друга. Но тепла не почувствовала. Хуже того, стало ясно, что машина остывает быстрее, чем она думала. В общем, единственный выход — закрыть ее "вручную", пойти в теплый магазин. А там — думать.
Она толкнула дверцу, резко повернулась в кресле и поставила ноги на асфальт. Тревога дернулась внутри с новой силой — так бывает, когда осознаешь неизбежность чего-то неприятного, с чем придется справиться.
Вышла из машины. Ключ тонко звякал о металл, когда она поворачивала его в замке, но Катерина не обращала внимания на его недовольство. Ничего, ничего, сейчас войдет в огромный магазин, а там, в тепле, до чего-то додумается.
В тепле и комфорте возникают не только мысли, но и желания. Они подтолкнули Катерину к стойке с горячей пиццей. От нее веяло чем-то давно забытым — беззаботностью, отпуском, покоем, солнцем… Катерина остановилась, вспомнила горьковато-соленый вкус маслин, заметив темные кусочки на круглом поле, залитом расплавленным белым, как средиземноморский песок, сыром. На этом поле угадывалась тонкая стружка розовой ветчины, сероватые овалы шампиньонов.
— Здравствуйте, — услышала она юный голос. — Вам какой кусочек?
Она перевела взгляд с пиццы на молодого человека, увидела бейджик с именем.
— Вот этот, пожалуйста… — Помолчала и добавила: — Саша.
Никогда прежде Катерина не обращалась по имени к продавцам, хотя всегда читала имя. Имя сокращает расстояние между людьми, а ей это зачем? "А сейчас зачем?" — думала она, наблюдая, как он водит круглым ножом-колесиком, выделяя сегмент для нее.
Катерина взяла тарелку, направилась с пиццей к столу.
"Так зачем?" — переспросила себя. Понятно — чтобы не чувствовать себя совсем одинокой в своем внезапном несчастье.
Она взглянула на кусок пиццы, полученный от человека по имени Саша. Молодого, сильного, с лицом, обученном улыбке. Желудок жадно заурчал — перед поездкой сюда ему досталась только кружка кофе. А что еще она могла предложить, если довела холодильник до голодного обморока?
Пицца была только что вынута из печки, сыр тянулся за вилкой, как… Как автомобиль на буксире. Не на жесткой сцепке, а на гибкой.
Катерина усмехнулась. Что ж, главная мысль всегда вытеснит все побочные. Но буксир ее "матизу" не поможет. Сигнализация заблокировала все, что можно.
Она отпилила зубчиками пластмассового ножа кусочек, наколола на хлипкую вилочку, медленно поднесла ко рту.
Эвакуатор — вот что нужно. Он вот так же, как вилочка, поднимет машину на борт.
Катерина ела пиццу, все больше убеждаясь в том, что без эвакуатора не обойтись. Отодвинув тарелку, на которой остался темнеть кусочек тонко наструганного шампиньона, она положила на колени черный рюкзачок, вынула бумажник. Порылась в нем, нашла карточку с телефоном эвакуатора. Она досталась ей случайно, с год назад. Катерина шла из гаража домой, а на пустыре стоял желтый автомобиль с платформой. Яркий, солнечный, а рядом водитель в таком же комбинезоне — глаз не отвести.
— Телефон дадите? — неожиданно для себя спросила она молодого человека.
Он протянул ей карточку, помахал рукой, прощаясь, и сказал:
— До встречи.
— Что ж, — пробормотала она, набирая номер, — вот и встретимся. Здравствуйте, — сказала она, услышав мужской голос. — Мне нужна ваша помощь.
Она закрыла крышку телефона. За ней приедут через час пятнадцать.
Итак, у нее есть целый час и пятнадцать минут для совершенно забытого занятия. Оно называется ничего-не-делать. С чего же начать?
Катерина сидела за столом, не решаясь встать. Может быть, пойти по залам, набитым вещами, предметами, праздными людьми?
Огляделась. За столиками сидели умиротворенные пары, семьи с детьми, возле них полные покупок тележки — в выходной запасаются на неделю. Она и сама так делает. Но прежде в голову не приходило рассматривать себе подобных. Взгляд на полку, в тележку, в кошелек. Покупки — в багажник, дорога домой. А там — все в холодильник, в шкаф и снова за дело. Компьютер, буквы, строчки…
Катерина наконец встала из-за стола, нацепила рюкзачок на одно плечо и пошла. Ей попадались бутики, полные джинсов, сумок, нижнего белья, курток, книг, подарков, собачьего и кошачьего корма и даже зоомагазин, в витрине которого здоровенный ярко одетый попугай впился клювом в скорлупу бразильского ореха. Она смотрела на все это как человек, долго-долго живший в другом мире.
Заходила, что-то трогала, рассматривала ценники, выходила, снова заходила, снова трогала. Продавщицы кидались к ней: не надо ли помочь? Но Катерина качала головой. Нет, ей ничего не надо.
Непривычное занятие увлекло настолько, что звонок в кармане куртки вогнал ее в дрожь. Не сразу осознав, что это голос ее мобильного телефона, Катерина наконец нащупала его на боку, вынула и поднесла к уху. Водитель эвакуатора просил встретить перед въездом на стоянку. Катерина быстро вышла на улицу.
В эвакуаторе сидел не тот, кто завлек ее солнечным сиянием комбинезона и машины на пустыре год назад, а огромный мужчина в комбинезоне цвета штормящего моря. Она усмехнулась. Этот запросто поднимет ее зеленый "матиз". Он донесет его на руках до платформы, прицепленной к "бычку". Катерина помахала ему. Внезапно ей стало так спокойно, как не было давно.
— Туда! — Она указала на ряд, в котором стояла ее машина.
Посеревшее небо внезапно раскрылось и высыпало снежные хлопья размером с овсяные. Сегодня, вспомнила Катерина, она их не купила — надоели. Она выдернула из-под куртки шарф, надела на голову, не отводя глаз от своей "козявки", покорно заползающей на платформу эвакуатора. Ее тащил не могучий шофер, а канат лебедки.
Все происходило несуетно и так красиво, что глаз не отвести. Она и не отводила, пока не вздрогнула от мужского голоса. Человек подкатил тележку, полную еды, почти ей под колени. Она отскочила. А он спросил:
— У вас проблемы? Вижу, вижу… Эх, куда вы без мужчин? — Засмеялся, не без удовольствия. Потом, словно спохватившись, добавил, стараясь говорить сочувственно: — Проблемы, да?
Катерина отодвинулась, догадавшись, что загородила ему дорогу к его машине.
— Да, — сказала она, — проблемы. — И отошла. Он проехал, больше не взглянув на нее.
Крупный снег облепил лицо, она поглубже надвинула шарф на лоб. Поймав свое отражение в большом боковом зеркале эвакуатора, оценила себя: настоящая телятница из старого кино. Водитель дернул ручку кабины и указал ей — садись. Она кивнула и забралась внутрь.
Наконец обездвиженный "матиз" замер на платформе, а хозяин "бычка" сел в кабину.
— Поехали, — объявил он.
Катерина в боковое зеркало поймала тупой взгляд фар своего зеленого авто, которое оседлало "бычка", но не рассердилась на него. Они выехали на кольцевую дорогу, туча растворилась, вовсю светило солнце. Катерина чувствовала себя странно. Как будто долго-долго бежала, а теперь наконец передала эстафетную палочку кому-то другому и расслабилась.
Она никогда не занималась легкой атлетикой. Это мать рассказывала, как в университете участвовала в эстафете. Ей показалось, что сейчас она чувствует то же самое, что мать в последнем забеге.
"Я отдала палочку и упала. Но испытала не боль, а облегчение…"
Катерина, можно сказать, тоже упала. На жесткое сиденье чужого грузовика, покрытое вытертым гобеленом. Но теперь она может отдышаться. Глядя на шоссе, Катерина пожалела, что в середине воскресного дня нет пробок. Если бы они были, то она долго-долго ехала бы вот так, пассажиром. Ни о чем не заботясь.
С высокого сиденья ей видно дальнее поле, зелень которого побелил неурочный снег, за ним — берег водохранилища, на котором колебались две крошечные лодки. Ей нет никакого дела до серой "Волги", которая, себя не помня, лезет под "бычок" — это с ее-то маневренностью кирзового сапога, как говорит гаражный сторож, профессор всяческих дорог и бездорожья. Не ее забота и монстр с бетонными плитами в кузове, припавший к обочине, мигая всеми фонарями. Не ей его объезжать.
Как здорово — не отвечать за себя хотя бы несколько минут!
"Устала, да?" — насмешливо спросила себя Катерина. И снова поймала на себе взгляд водителя. Хочет спросить? Или услышать? Скорее всего услышать — привычные дамские причитания. Не дождется.
Но если признаться самой себе, то в последнее время все идет не так. Как будто жизнь застряла на двадцать втором января. Это число, как уверяет ученый-англичанин, самый худший день года для всего человечества. Он вычислил его по собственной формуле. Подумав, Катерина согласилась с ним: на самом деле тоскливый день. Он приходит после долгих-долгих праздников, которые нарушают привычный ритм жизни, срывают планы. В этот день всегда плохая погода. Возникает тревожное чувство — надо что-то менять, но сил нет.
Может быть, Катерина не сразу согласилась бы принять это число как худшее, но именно двадцать второго января она разбила первую кружку из двух.
Она помнит, как стояла над тем, что недавно было изящным фарфоровым телом. В руке остался вопросительный знак — ручка от кружки, расписанная мелкими красными розочками.
Такие же розочки она видела на осколках белого фарфора, когда опустила глаза и посмотрела на кухонный пол. Надо же — вдребезги. В точности как жизнь с мужем, который подарил две одинаковые кружки перед свадьбой. Она так полюбила их, что, даже расставшись с ним, не разлюбила кружки. Не позволила себе соединять чувства к ним с чувствами к дарителю.
А вчера разбила вторую. Она стояла над ней так же, как двадцать второго января. И так же за окном падал снег, хотя ему не положено это делать в апреле.
Но вчера, выметая осколки, испытывала другое чувство: что-то закончилось, она от чего-то освободилась. Не значит ли это, что образовалась не пустота, а место, на котором возникнет что-то новое?
Водитель приоткрыл окно, Катерина уловила в воздухе можжевеловый запах, хотя, казалось бы, откуда ему взяться на дороге. Потом увидела картонную отдушку — она качалась от ветра над передним стеклом. Катерина скосила глаза и снова столкнулась с глазами "матиза". Помыть не мешает — и фары, и корпус. Помоет. Скоро.
Собственное спокойствие, не напускное, не по внутреннему приказу, а неподдельное, настоящее, нравилось и удивляло. Как приятно — не отвечать за себя! А так не похоже на нее — взять и доверить свои проблемы чужому человеку. Самой сидеть рядом, смотреть по сторонам, дать мыслям расслабленно перетекать от одного к другому. Без тревоги, утомившей ее. Совершенно ясно, что разбитые кружки, внезапный каприз машины — результат постоянной неутихающей тревоги. Что ж, ничего удивительного. Она давно жила как на автопилоте.
Зеленые ворота стоянки возникли слишком быстро. Она поморщилась от неудовольствия. Двадцать минут — и конец пути. Снова сама себе хозяйка.
Катерина вышла из кабины. Могучий мужчина спустил "матиз" на асфальт, в одно движение вкатил в металлический бокс. Она расплатилась с ним, дала на чай, заметно озадачив щедростью.
"Бычок" уехал. Катерина, закрывая двери гаража, привычно подумала, что пора покрасить стены. Перекрыть другим цветом, например, оранжевым, этот темно-белый. Но, повесив замок на двери, тотчас забыла о своем желании.