"Бычок" уехал. Катерина, закрывая двери гаража, привычно подумала, что пора покрасить стены. Перекрыть другим цветом, например, оранжевым, этот темно-белый. Но, повесив замок на двери, тотчас забыла о своем желании.
Возле будки сторожа потягивался Филимон. Отряхнув мохнатую морду, насупился и посмотрел на Катерину из-под зеленоватых бровей.
— Филимон, какой ты весенний. — Катерина наклонилась к нему. — Откуда такой цвет, а?
Она любила этого пса больше всех за независимый характер. Он тоже выделял ее из толпы. Она знала, что дело не в сахарных косточках, которые приносила ему, не они были причиной, а родство душ.
Катерина перебирала его пыльную шерсть, ворошила, гладила, а рука чувствовала, как уходит напряжение из его тела. Почти так же, как уходило из ее тела, когда она переложила заботу о машине на другого человека.
— Пока, — сказала она Филимону и вышла за ворота.
Порыв ветра со снегом заставил снова натянуть на голову шарф. Он был желтый, с белыми мелкими ромашками по полю. Катерина поежилась на открытом всем ветрам пустыре. Пронизывающий ветер леденил тело.
Вот оно, то самое место, где она получила телефон эвакуатора. Она улыбнулась. Полезное место.
Быстро дошла до своего подъезда, взлетела на лифте на восьмой этаж, открыла дверь ключом, вошла.
Взгляд уперся в коричневый шкаф, на душе потеплело. Она дернула молнию куртки, сбросила шарф, не сводя глаз со шкафа. Какой он все-таки красивый. Его покупал еще дядя Миша, брат бабушки, сразу после войны. Теперь его с радостью схватили бы антиквары. Да кто им продаст!
А… почему на него она устремила взгляд, который мог бы соперничать с взглядом хищника?
Она повесила куртку и шарф на плечики в прихожей. Сбросила кроссовки, сунула ноги в домашние тапочки. Шагнула в комнату, к шкафу. Все просто. Сейчас она выберет то, что наденет завтра.
Катерина открыла дверцы шкафа и оглядела. Все, что она видела, нравилось. Она не держала вещи, которые чем-то раздражали. И без них в жизни хватает неприятностей. Она покупала немного вещей, только те, в которых узнавала свои. Она давно выбрала для себя магазин, и в нем одевалась. Ходить по магазинам — может быть, для кого-то лекарство, но не для нее. Она переняла у дяди Миши его принцип — мало, да мило.
Для Катерины есть только одно лекарство — то, которым она занимается. Вот-вот его признают официально. Может быть, потому она так расслабилась в "бычке", что ее жизнь скоро переменится. Она тренировалась: каково это — освободиться от напряжения, довериться другому…
Усмехнулась, провела рукой по волосам. Вчера подстриглась, попросила покороче, чтобы полгода не думать о прическе. С прямыми плечами, на которых теперь не болтались волосы, Катерина походила на мальчика с египетской фрески.
Она пристально осмотрела вещи на вешалках. Свободно, не то что в шкафу у матери. Мать говорила, что всякий раз, покупая не то, за чем пошла, она чувствует, как молодеет.
— Трезвость, моя дорогая, показатель возраста более явный, чем помятость лица. — Она смеялась, глядя в лицо дочери, на котором возникало сомнение. — Да-да, спонтанность поступков — бесспорный признак молодости. — Что ж, в таком случае она, Катерина, древняя старушка, не важно, что ей нет тридцати.
Она тронула подол черной юбки из тонкой шерсти. Потом вынула ее из шкафа, покрутила перед собой. Обыкновенная, но линии — глаз не оторвешь. Приложила к себе: единственный недостаток — широковата в поясе. Но это наследственное. Мать рассказывала, что прабабушка носила корсет, а результат в роду остается надолго. От корсета фигура становится похожа на песочные часы — ребра поднимаются выше, талия становится уже. На самом деле им с матерью кое-что досталось от прошлого — фигура, похожая на песочные часы. Без корсетов женская фигура оплывает и если напоминает часы, то не песочные, а напольные, ровные сверху донизу.
К юбке она наденет пиджак. Этот. Катерина, не отпуская от себя юбку, тронула зеленовато-серый рукав. Когда она купила его, мать фыркнула:
— Во времена моей молодости такую ткань уже носили. Называлась "кружевница".
Катерине это название напоминало лишь об американской мелодраме. Старый фильм "Кружевница" привозила к ним на дачу Светлана Полякова, коллега не по работе, но по теме.
Под пиджак она наденет бледно-зеленый топик. Ну а туфли — черные лодочки.
Катерина быстро повесила юбку в шкаф, захлопнула дверцу, повернула ключ, чтобы ослабший от времени замок не раскрылся сам собой. Привычно обласкала взглядом дерево, инкрустированное темным орехом.
Скрестив руки на груди, прошла к окну. Как там — все еще снег? Внизу был привычный двор, но сейчас она видела не его, а другой. Тот, который остался на Кадашевской набережной, на который смотрели их окна в трехэтажном кирпичном доме. В нем дали квартиру дяде Мише после войны. Отдельную, что означало высокую оценку его геологических заслуг. Да еще с телефоном. Мать рассказывала, как все бегали к ним звонить. Не отказывали никому. Во дворе стояла школа, в которой Катерина начала учиться.
Завтра она снова окажется на Кадашевской набережной. Только в другом доме. Может быть, еще и поэтому ее влекло к Вадиму? Как к земляку? На самом деле они вышли из одного пространства, в котором Третьяковка, старинная церковь, Водоотводный канал… Если идти дальше, по набережной, дойдешь до "стрелки". Мать рассказывала, как дядя Миша отвел ее туда, в секцию гребли. Мать махала веслами довольно лихо.
Новую квартиру на Юго-Западе, куда их переселили, дядя Миша не любил.
— Аномалии, конечно, здесь нет. Но называть это местом силы тоже нельзя, — говорил он.
Эти слова для непосвященных мало что значили, но для тех, кто знал, о чем он говорит, — настоящий приговор.
Дядя Миша всю жизнь составлял карту аномальных и сакральных зон, или, как их еще называют, мест силы. Его карта по сей день лежит в планшете, который сладковато пахнет старой кожей. С ним он обошел пешком Урал и Сибирь. Катерина давно собиралась открыть ее, рассмотреть ее как следует. Но нет свободной минуты.
Бывая в квартире Вадима, из окон она видела краешек своего школьного двора, теперь там гимназия, престижная, если судить по ухоженному газону и машинам, на которых привозят детей по утрам. Она видела это не однажды. Катерина улыбнулась.
Трехэтажный дом, который был и остается домом ее детства, после их переезда превратился в офисное здание. У подъезда, где в прежние времена она ставила велосипед, прислоняя его к углу сарая, теперь парковались "лексусы", "мерседесы", "вольво". Это им теперь светят кремлевские маковки.
Из окна Вадимова кабинета видна Болотная площадь со скульптурами ужасов. Катерина заметила, что он держит штору в этой комнате задернутой. Не спросила почему — и так ясно. Разве приятно смотреть на железных уродцев?
Так что же, спросила она себя, завтра она сдастся наконец полноценному воскресенью? Настоящему выходному?
Ну да, если наступит завтра, — откуда-то из глубины возникло название еще одного старого фильма. Тоже американского и тоже дачного. Он точно так и назывался — "Если наступит завтра". Тоже от коллеги по теме — Светланы.
Катерина поморщилась: не понравилось, что именно это название выплыло из неведомых глубин. Она попыталась присыпать его чем-то… Но не вышло. Более того, имя "Светлана" сейчас неприятно зацепило ее. Она снова почувствовала тревогу, от которой, казалось, она уже освободилась.
"Да куда денется это завтра?" — одернула она себя. Оно наступит, обязательно, ее завтра.
2
"Она ведет себя как девочка", — усмехнулся Вадим. Он стоял на эскалаторе, спускаясь в метро, разглядывал тех, кто поднимался навстречу. Даже юная вострушка с хвостом на затылке, которая сверкнула глазами в его сторону, кажется намного старше ее. Как смотрит… Не потому, что увидела в нем подходящий объект, она отрабатывает прием. Как борцы на ковре или боксеры на ринге. Катерина наверняка ничего такого не делала. Никогда.
Хвостатая девчонка укатила вверх, из земных глубин поднимались другие соотечественники. Сосредоточенные, хмурые лица теток, давно забывших про блеск в глазах, если он не от ярости. На них Катерина не похожа и никогда не будет.
Она всегда будет похожа только на себя, и она ему нравится такая. Хотя, если честно, он устал. Ну сколько можно отказываться? Он предлагает ей себя! Насовсем! Разве это не самый разумный, не самый заманчивый вариант, который взрослый мужчина предлагает взрослой женщине? Он чего-то не понимает? Почему Катерина Веселова не кидается ему на шею с воплем благодарности? Не кричит: "Возьми, возьми мои проблемы вместе со мной! Мои заботы станут твоими!" А она только морщится и отвечает: "У каждого своя ноша. Когда донесу, тогда поговорим".
Почему он хочет соединиться с ней? Не только же потому, что она будет в его постели каждую ночь. Дело в другом — он нашел в ней что-то, чего не хочет потерять. У него уже была жена, были женщины. Расставался с ними и не мог понять почему.
Вадим уже готов был согласиться, что расхожая мысль, будто мужчина непривязчив по своей сути, справедлива. Он легко приходит и легко уходит, получив то, к чему стремился. Но, встретив Катерину, отверг эту мысль. Все-таки в подобной точке зрения больше биологии, чем человека. Он ведь не хочет, чтобы Катерина ушла? Напротив, ему необходимо, чтобы осталась, и даже переложила на него свои проблемы. Ему это нужно для ощущения собственной силы. Более того, у него возник физический страх потерять ее.
Эти мысли Вадим никогда не обратил бы в слова и, уж конечно, не произнес бы при Катерине. Но мысли тем и хороши, что их не читают другие.
Впрочем, Катерину тоже можно понять, продолжал он рассуждать сам с собой. Она не слишком откровенна, но ему ясно: муж сбежал, когда ее мать заболела и брат, еще мальчик, остался у нее на руках.
Вадим ехал на Таганку, где в недлинном переулке прикорнул на несколько веков небольшой особнячок. На нем нет вывески, но владелец называет его "клуб-не-для-всех".
По субботам там собираются любители настоящих сигар. Вадим отправился туда своим ходом, чтобы позволить себе получить удовольствие еще и от кубинского рома. Дмитрий Сергеевич Микульцев, хозяин клуба, сказал, что приплыла новая партия. Она требует пристального внимания.
Вообще-то он не из круга Дмитрия Сергеевича, да и по возрасту неблизок. Между ними десятилетия, а такая разница предполагает, что младший смотрит в рот старшему, ловит каждое слово и молчит. Вадим привык смотреть в рот только рыбкам, которые подплывают к окошку батискафа и делают вид, будто собираются попробовать на вкус обшивку.
Вадим не раз спрашивал себя: для чего Дмитрию Сергеевичу их знакомство? Оно произошло в то время, когда о подобных клубах мало кто думал. Для большинства понятие "клуб" сводилось к представлению об "очаге культуры" из прошлого — с лекциями и кино. Он-то знал, что бывают другие — ему повезло, — сразу после географического факультета попал на экспедиционный корабль и отправился в кругосветку. Почти год пробыл в морях, ступал на разные берега. А когда приплыл — удивился: "Где это я?" Клетчатые сумки, палатки, прилавки, скатки ковров, туго перевязанные льняными бечевками и обмотанные широким коричневым иностранным скотчем — для прочности. Рекламные листовки, пыль, грязь… Москва походила на сайгонский рынок. Он гулял по нему и даже купил там перочинный бронзовый нож.
Вадим вошел в вагон. Окинул взглядом сидящих, потом стоящих. Какие… незнакомые люди, удивился он. Давно не катался в подземке. Притиснулся к стене вагона, снова огляделся. А ведь среди них почти нет москвичей, догадался он. Приезжие, уставшие, озабоченные. Он тоже ловил на себе взгляды: что за птица?
"Птица" была одета в серый, в тонкую полоску, костюм, поверх — черное пальто чуть ниже колен, из-под серого шелкового шарфа выглядывал узел полосатого красно-белого галстука. Черные ботинки, с печалью заметил Вадим, бросив взгляд на скругленные носки, утратили блеск, наведенный дома. Но даже без него они явно раздражали разномастные кроссовки.
Накануне он подстригся, короткий ежик с серебристым отливом мастер точно вымерил — девять миллиметров.
Надо было взять такси, мелькнула мысль, но Вадим отмахнулся от нее. Дмитрий Сергеевич говорил с ним каким-то особенным голосом. Просил приехать вовремя, потому что готов сказать ему нечто важное. А если опоздает, загадочно добавил он, то всяко может быть. Перегорит — передумает. Лучше из клуба он вернется домой на такси, решил Вадим.
С Дмитрием Сергеевичем он встретился после экспедиции на Кубу, где он изучал поверхность морского дна. Искал признаки, которые указывали бы на причины и на время возникновения тайфунов и цунами. А когда пришло время уезжать в Москву, сотрудник посольства попросил положить в багаж две коробки сигар. Вадим не знал, что можно провозить только двадцать шесть штук, а в коробке — двадцать восемь. Он уложил их вместе с оборудованием. А когда отдал посылку Микульцеву, тот предложил заходить в его клуб в любое время.
Вадим пробовал курить в седьмом классе, но организм воспротивился, не пошло. На Кубе его угостили не просто отличной сигарой, а умением получать удовольствие от процесса. Позднее Дмитрий Сергеевич предложил соединить сигарокурение с глотком настоящего кубинского рома.
Теперь, попадая в страны, где делают сигары, Вадим привозил клубу подарок, отчего, как он думал, его членство, которое ему нравилось, становилось более надежным.
Но, как многие ошибаются в причине и следствии, Вадим тоже был весьма далек от истины.
От метро он шел быстро, стрелки уличных часов торопили. Дмитрий Сергеевич таков — опоздай он, и на самом деле ничего не расскажет. Несмотря на уличный шум, Вадим отметил, что стук каблуков его черных ботинок стал чаще.
Наверняка сигарный учитель хочет удивить чем-то новым.
В прошлую командировку на Кубу Вадим побывал в самом известном табачном уголке — Вуэльто Абахо, о котором ему рассказывал Дмитрий Сергеевич. Ему показали, как происходит ферментация табачных листьев, как отбирают начинку для сигары. Как скручивают сигару и вживляют ленточку в ее гладкое тело. Никто не знает, почему именно это место самое лучшее на земле для табачного листа, но оно непревзойденное на самом деле.
Вадим пришел минута в минуту. Невидимые руки, протянутые из темноты тяжелых портьер, подхватили его пальто и тотчас исчезли.
— Вы успели. — Дмитрий Сергеевич тихо засмеялся, появляясь из боковой двери. — А я-то втайне надеялся, что опоздаете. Тогда все мое останется при мне. Э-эх! — вздохнул он нарочито шумно. — Что ж, сам наобещал. Значит, должен, — пробормотал он. — Пойдемте.
Вадим удивился: Дмитрий Сергеевич устремился не в кабинет, где они приватно курили сигары, а совсем в другую комнату. Неужели сегодня он хочет курить в большой компании?
Но он не спрашивал, а шел за ним. Ботинки ступали бесшумно, как будто не они только что отщелкивали дробь — асфальт на улице не по-весеннему сух, не по-московски чист. В особняке пол глух к ударам: всюду ковры и лохматые шкуры.
Внезапно Дмитрий Сергеевич обернулся, остановился. Вадим едва не налетел на него. Темные глаза хозяина смотрели в упор. В который раз он удивился их блеску — не по возрасту. Как будто внутри этого человека постоянно что-то горело, поддерживая высокий градус жизни. У стариков нет таких глаз, а этот человек по годам — "сильно подживший". Это странное определение он услышал от сына приятеля, подростка. Похоже, он составил его из двух — "поживший" и "подгоревший".
Дмитрий Сергеевич не двигался.
— Знаете, Вадим, с помощью чего легче всего управлять другими? — Вадим молчал. — С помощью чувства вины. — Он рассмеялся, отвернулся и пошел дальше.
Вадим ступал следом, Дмитрий Сергеевич ввел его в крошечную комнату.
— Какая маленькая! — не удержался Вадим. — И круглая. Не больше батискафа…
— Что ж, — хозяин засмеялся, — взгляд на мир каждого из нас — следствие опыта. А по мне — отличное место для тайных переговоров. — Он подмигнул. — Похожее я видел в старинной венецианской крепости, на Средиземном море. Там в давние времена рыцари, не опасаясь чужих ушей, обсуждали, какого купца и в каком месте удобнее перехватить с мешком золота. В общем-то благодаря им зародились банки, вы это знаете, верно?
Вадим кивнул. А что оставалось делать купцам, кроме как возить с собой не золото, а только бумажку про то, что оно есть? Чтобы в чужом городе по ней получить столько, сколько можно…
Вадим обшарил глазами комнату. В ней как будто нет окон. Но воздух свеж, чист, наверняка в средневековой крепости он был похуже. Поморщился, словно ощутил ничем не облагороженные запахи — лошадей, людей, свечей… Толщина этих стен, конечно, не сравнится со стенами крепости, но для Москвы такой особняк — тоже крепость. И эту крепость в центре Дмитрий Сергеевич взял!
— Вы слышали о ресторанах в темноте? — спросил хозяин. — В Европе они давно, но и в Москве уже есть.
— Я был в таком ресторане, — признался Вадим. — В Праге.
— Как вам тамошний ужин? — поинтересовался Дмитрий Сергеевич.
— Забавно. Честно сказать, удовольствие от еды получить трудно. — Дмитрий Сергеевич засмеялся, кивая. — Хочется все тащить в рот руками. — Вадим оглядывал пальцы, которые сами собой согнулись, стали похожи на садовые грабли. — Иначе пронесешь мимо рта. Но смотря за чем идти в такой ресторан, — добавил он осторожно, понимая, что Микульцев спрашивает не просто так.
— За темнотой, — сказал хозяин. — Знаете ли, довериться другому человеку в темноте гораздо проще, чем при свете. Вы так не думаете?