— Покажи! — приказала Грета, и зеркало превратилось в экран.
«Надо же… В Аханской коллекции… и в банном халате на голое тело… Потянуло на подвиги?»
— Ваша воля! — кивнул Главный Кормчий. — Я буду ждать вас в Венецианской гостиной, лады?
— С кем она спит? — спросила Грета, снова увидев в зеркале свое отражение.
— Ни с кем, — шепнул голос из ниоткуда. — Ну, разве что с Феоной один раз попробовала. Но это так, я думаю. Одно баловство!
— Рекомендуешь сблизиться?
— Отчего бы и не попробовать, — согласился Управляющий. — Марк, уж верно, колебаться не станет. Как пить дать, «уговорит девушку на койку».
— Смени стиль общения! — Грете вдруг стал неприятен этот панибратский тон и эта простонародная грубость в выборе лексических единиц.
— Прошу прощения, фрейлейн! — тут же извинился Управляющий, заодно заговорив вместо шепота сочным баритоном с «погромыхиванием» на горловых звуках. — Какие будут приказания?
— Скажи девушкам, я надену костюм Дианы-охотницы. И задержи нашу гостью минут на двадцать. Пусть Кормчий подождет немного, да и я хочу без спешки выпить чашечку кофе.
— Сварить кофе? Какой?
— Черный, крепкий, с кардамоном, но без сахара… Рюмку шдэрха… Да, смотри — не дури там! А то знаю я тебя! Граненую рюмку на восемьдесят франкских грамм и… Может быть, у Марка остались еще сигары с Йяфт? Такие длинные, тонкие…
— Гжежчи, — подсказал Управляющий, — убивающие ночь.
— Так что? Есть или нет?
— Есть, но Марк не любит…
— Я с ним сама разберусь! — остановила она возражения. — Значит, гжежчи. Как думаешь, сколько она может стоить на внутреннем рынке?
— Тройская унция, — сразу же откликнулся управляющий. — Золотом, за штуку.
— У кого? У баталера или у каптенармуса?
— У обоих.
— Купи мне штук десять!
— Десять или более?
— Дюжину! — решила Грета. — Купи сразу дюжину, только качество сначала проверь!
— Будет исполнено! Где прикажете накрыть стол?
— В будуаре! — Грета развернулась и, оставив свое отражение резвиться в одиночестве, пошла в туалетную комнату.
Идти было недалеко, буквально десять шагов, но Управляющий умел творить чудеса. В уборной Грету уже ждали служанки с бельем, костюмом и прочими «дамскими штучками», включая «дежурную» шкатулку с драгоценностями. А привычный ко всему фрачный слуга — он даже глазом не повел, когда в помещении появилась обнаженная хозяйка, — заканчивал сервировать стол: сигара на подставке черного дерева, пепельница из дымчатого кварца, оправленного в серебро, гильотинка, зажигалка… кофейник и чашка… хрустальная рюмка и узкогорлый кувшинчик из красной яшмы.
— Великолепно! — прокомментировала Грета, подходя к столу. — Налей-ка, братец!
Она не уточнила, но слуга был опытный — начал с водки, и, лишь наполнив рюмку почти до краев, перешел к кофе.
«Кофе…» — Грета прищурилась и втянула носом воздух.
Шдэрх, как и следовало, пах грозовой свежестью, сигара — черным табачным листом с предгорий Йяфетской Стены. И аромат кофе, что характерно, не вызывал и тени сомнения.
— Кто варил кофе? — спросила Грета.
— Лука, — сразу же ответил слуга.
— И когда же он начал? — вопрос по существу, а не лишь бы как. Все можно успеть вовремя, кроме одного — сварить кофе. Процесс сложный, требует времени и усилий.
— Семь минут назад! — подал голос Управляющий. — И это уже третий кофейник, моя светлая госпожа. Я приказал варить кофе с кардамоном еще двадцать минут назад.
— Знал или угадал? — поднявшееся, было, раздражение сошло на нет, сменившись чувством «глубокого удовлетворения».
— Знал.
— Откуда? — она взяла сигару и в одно движение, не примериваясь, обрезала кончик.
— Опыт.
— И опыт — сын ошибок трудных? — усмехнулась Грета и принялась раскуривать сигару.
— Так точно! — отрапортовал Управляющий. — Если помните, я вам чего только не предлагал, когда вы «в духе» пребываете. Ан, нет! Все не то. А потом приметил — вы кофе с кардамоном предпочитаете, а вот табак и алкоголь по настроению. Тут и не угадаешь.
«Не угадаешь!» — пыхнула она сигарой.
Гжежчи — сигара необычная: длинная, тонкая, напоминающая формой Гран Корону 47-го калибра и притом черная — почти оскуро, но не совсем. Оттенок другой, да и запах тоже.
«Этот табак рос под другим солнцем, на другой почве… в чужих горах…» — она вспомнила вдруг горы Йяфетской Стены. Пейзажи долин и предгорий, и Солнечное плато, и пустоши Гештсайи. Хвойные леса, чайные и табачные плантации, пастбища, деревни с каменными башнями, и одинокие хижины на склонах гор. Водопады и озера, перекаты Своенравной, и светлые глаза стройных горянок, обещающие больше, чем приоткрытые врата в рай.
«Да, черт возьми, было бы совсем неплохо!» — она опрокинула в рот содержимое рюмки — считай, полтора шкалика жидкого огня — и задержала дыхание, чувствуя, как грозовая свежесть одним махом очищает еще не проснувшийся окончательно мозг.
4. Дарья Телегина
К своему удивлению, спустившись в Венецианскую гостиную, Дарья обнаружила там не только господина Главного Кормчего, коротающего время за чашкой чая с молоком, но и Грету Ворм. Роковая красавица оделась так, словно собиралась на охоту: замшевый костюм темно-бутылочного цвета — бриджи, заправленные в коричневые сапоги для верховой езды, и приталенный камзол до середины бедер, расшитый темным золотом, — салатная рубашка со стоячим воротничком и пышным кружевным жабо, широкополая шляпа с чьим-то — «уж не павлиньим ли?» — пером, и, разумеется, дорогой гарнитур из изумрудов и черных алмазов.
«Удивительная женщина!»
В одной руке Грета держала кофейную чашечку, в другой — дымящуюся сигару.
— Дари, счастье мое! — воскликнула она, увидев Дарью, спускающуюся по винтовой лестнице.
— Я тоже рада вас видеть, госпожа Ворм! — Дарье не понравилось обращение, еще больше — интонация.
— Ах, прости! — взмахнула Грета сигарой. — Совсем забыла, ведь Карл говорил, что тебе не нравится…
— Мне все нравится, — остановила ее Дарья. — Зачем вы здесь, Грета?
— В последнюю нашу встречу ты меня об этом не спрашивала! — Грета умела улыбаться так, что скулы сводило от оскомины.
«От такой улыбки кровь в жилах скисает, не то, что молоко!»
— Вы правы, Грета.
— Ты! — остановила ее Грета.
— Я? — Не поняла Дарья.
— Нет, я! — взгляд синих глаз стал тверд, неумолим. — Я! Ты должна обращаться ко мне на «ты». Мы сестры, разве нет?
«Она безумна!»
— Мой вам совет, княгиня, — хмыкнул Главный Кормчий, — соглашайтесь! Есть люди, которым легче сказать «да», чем пытаться объяснить, отчего «нет».
— Хорошо, — кивнула Дарья. — Ты.
— Вот и славно! — мило улыбнулась Грета, словно не она только что готова была испепелить и заморозить все вокруг. — Мы идем гулять? Куда?
— Где Карл? — спросила Дарья.
— Где Марк? — спросил Сам.
— Они заняты, — как ни в чем не бывало, пропела «Диана-охотница» и, подхватив Дарью под руку — от кофейной чашки она уже успела избавиться, обернулась к Кормчему. — Итак?
— Начнем с обзорной палубы, если не возражаете.
— С чего бы мне возражать? Ты пригласил, тебе и решать.
— А с чего бы начала ты? — прищурился Главный Кормчий. Похоже, вопрос был не праздный, его это действительно заинтересовало.
— С садов Сибиллы или с кухонь господина Вателя.
— Хм… а ведь действительно! Но отчего бы не совместить, как считаешь?
— В каком порядке?
— В произвольном, — пожал плечами Сам. — Бросим монетку, или вот девушку спросим?
— Девушке скоро полтинник стукнет! — не удержалась Дарья.
— Я в курсе, — поправил фуражку Кормчий. — Но вопрос не в этом.
— Кто такая Сибилла? — спросила тогда обиженная тоном Кормчего Дарья.
— Сибилла Иерусалимская, — усмехнулась Грета. — Ты разве не знаешь этой истории?
— А я думал, речь о Сибилле Армянской… — Сам успел достать сигарету и теперь как раз прикуривал.
— Сибилла Иерусалимская — королева Иерусалима, ведь так? — Дарья не интересовалась историей специально, но кое-что все-таки знала. Помнила из прочитанного по случаю, услышанного между делом, да и в университете, в Гёттингене, взяла, помнится, курс или два.
— Так, — кивнул Главный Кормчий и пыхнул зажатой в углу рта сигаретой. — А Сибилла Армянская жила в тринадцатом веке и являлась принцессой Киликии.
— Господи, помилуй! Что за бредовые идеи! — покачала головой Грета.
— И то верно, — согласился Сам. — Сады Сибиллы — это сады, созданные Незнакомкой, — он вздохнул, и мгновение смотрел куда-то за окно.
— У нас в коммуне, — сказал, возвращаясь, наконец, к начатому, — осуществляется принцип невмешательства. Это один из наших основных, я бы сказал, фундаментальных законов. До тех пор, пока это не вступает в противоречие со свободой жить, как вздумается всех остальных, каждый волен быть тем, чем желает, и так, как ему или ей этого хочется. Кто-то из наших дам… — он словно бы запнулся, но сразу же продолжил, переведя взгляд на Дарью, — время от времени принимает образ Незнакомки. Появляется инкогнито, не вступая ни с кем в контакт, и не показывая лица. Она создала однажды эти чудесные сады, затмевающие, как мне кажется, своей роскошью даже сады Семирамиды…
— Бывали в Ниневии? — удивилась Дарья.
— Три тысячи лет назад? — пыхнул дымом Сам. — Вряд ли! Я бы запомнил. Но сады, построенные Незнакомкой…
— Ты назвал их садами Сибиллы, — закончила за него Грета. — Почему, кстати?
— Кажется был повод, — снова вздохнул Сам, — но, увы, я уже не помню, какой.
— А кто такой Ватель? — Спросила тогда Дарья.
— О! — рассмеялась Грета. — Его мы оставим на закуску. Он угостит нас пирожными! Ты любишь пирожные, Дарья?
— Пирожные? — То, как Грета ломала разговор, могло обескуражить любого. — Да, наверное…
— Вот и чудно! Ватель — третий!
5. Дарья Телегина
Корабль — а это все-таки был эфирный корабль, а не что-нибудь другое, — оказался поистине огромным.
«Левиафан!» — у Дарьи просто другого слова не нашлось, и напрасно. Левиафаном звался алеманский линейный крейсер, имевший всего каких-то двести пятьдесят саженей от «форштевня до ахтерштевня», вернее, от оконечности тарана до края заднего плавника, да и «от клотика до киля» — от края вертикального плавника до килевой батареи — всего ничего — восемьдесят саженей по прямой. А «Лорелей»… Ну, что сказать! Господин Главный Кормчий отчего-то затруднялся назвать точные размеры судна. Возможно, просто не хотел, хотя и пытался объяснить «необъяснимое», ссылаясь на переменность параметров. Тем не менее, кое-какие цифры все-таки озвучил. Сказал, что «Левиафан» — Дарья привела параметры крейсера по памяти — легко поместится во Втором доке, и тут же показал Дарье этот самый «второй Грузовой». Тот док, в котором несколько дней назад «приземлили» Дарьину виверну оказался Первым Пассажирским и был, как минимум, в два раза меньше.
«Циклопическое сооружение!»
Второй док, и в самом деле, производил сильное впечатление, но Сады Сибиллы оказались еще более впечатляющими. Семь квадратных верст феерических — буквально райских, словно попала по случаю в какую-нибудь Ирию, — садов, раскинувшихся в три яруса на террасах, вырубленных в горных склонах, с прудами и ручьями, озерами и водопадами, мраморными постройками, — беседками и башнями — лестницами и обзорными площадками, с которых открывались чарующие виды на невероятные пейзажи, взятые, как тут же выяснилось, с доброго десятка планет. У Дарьи голова кружилась от всего этого великолепия и богатства, но еще больше от понимания того, какая невероятная и уж точно нечеловеческая мощь скрывается за всеми этими чудесами.
Размеры корабля, его техническое могущество, неотличимое от магии и колдовства, и, разумеется, невероятная, неслыханная роскошь, совершенно неуместная на «обычном вольном торговце», каким, по словам господина Главного Кормчего, являлся «Лорелей»; все это едва не раздавило Дарью, пытавшуюся объять своим пусть и сильным, но, как выяснилось, неискушенным разумом необъятное. Хорошо еще, что Грета, как и обещала, завела ее на кухню к Вателю. Там все оказалось куда более человечным: и размеры, и обстановка, и запахи, и сам господин Ватель — полноватый гигант с приятным лицом довольного жизнью сильного, но добродушного человека. Он угостил их блюдом из жареных дроздов и фруктовыми пирожными, напоил жасминовым чаем, развлек легкой ни к чему не обязывающей беседой, и совсем было уговорил Дарью на кусок «настоящего венского Захера», но события неожиданно приняли такой оборот, что всем, включая самого Вателя, стало не до тортов и пирожных.
— Твою мать! — сказала вдруг по-русски стройная рыжеволосая женщина, лакомившаяся каким-то весьма затейливым вариантом гоголь-моголя. Сабина Боскан, так ее звали, присоединилась к компании всего несколько минут назад.
— Что? — подался вперед Главный Кормчий.
— Ох! — вырвалось у господина Вателя похожее на звериный рык восклицание.
— Что случилось? — Дарья определенно почувствовала идущую откуда-то извне волну тревоги, возникшую неожиданно, но стремительно набиравшую силу «штормового предупреждения». Она только не умела определить характер этой тревоги, переходящей уже в форменный «набат», и, самое главное, не знала ее причины.
— Это вторжение! Грета уводи девочку! — Сам преобразился: сейчас Дарья безошибочно определила в нем боевого генерала и поняла, что у любого маскарада есть смысл и второе значение.
«Крут!» — отметила она, погружаясь в водоворот «военной истерии».
— Поздно! — остановила Кормчего Грета. — Вали в рубку, Егор! Ватель! — Обернулась она к гастроному. — У тебя найдутся запасные штаны?
«Штаны? — опешила Дарья, наблюдая в совершенном изумлении за Гретой, которая начала вдруг лихорадочно срывать с себя одежду. — Что, ради всех святых, тут?..»
— Посмотрите в шкафу, фройляйн! — Ватель говорил, не оборачиваясь, он распахнул, словно дверцы шкафа, стенные панели своей гостевой кухни, выхватил с выехавшей ему навстречу стойки ужасающего вида «винторез» и швырнул его, не глядя, Кормчему. — Беги, Егор! Без тебя не управимся! Сабина!
— Я здесь! — женщина приняла брошенное ей оружие прямо из воздуха, как если бы оно ничего не весило, хотя на взгляд Дарьи, этот кусок стали и керамики тянул на батман с гаком, никак не меньше.
— А мне? — спросила она, и сама толком не понимая, о чем спрашивает.
— А вы, мадемуазель, разве умеете? — удивленно глянул на нее Ватель.
— Я…
— Возьми сама! — голая Грета копалась в шкафу, выбрасывая из него какие-то тряпки: белые поварские колпаки, платки-банданы разных цветов, матерчатые и кожаные фартуки и белые куртки.
— Я… — но к собственному удивлению, Дарья вдруг обнаружила, что знает, что к чему, и даже больше. Она прыгнула к стойке и с замиранием сердца сняла с нее настоящий клевский «дырокол» Корпора с виртуальным прицелом и самонаводящимся боеприпасом.
«Обалдеть! — восхитилась она, переводя „убойную машинерию“ в режим „экстремум-максима“. — Я…»
И в этот момент она снова посмотрела на Грету.
«Обалдеть…» — подумала Дарья в растерянности, наблюдая за тем, как стремительно трансформируется великолепное женское тело, превращаясь в не менее великолепное — мужское.
«Ох!»
Марк был, как минимум, в полтора раза крупнее. Выше, массивней, шире в плечах. Сильный красивый мужчина почти в сажень ростом и соразмерной гренадерской стати шириной могучих плеч и груди. Длинные ноги и руки, крепкая шея и крупная, но пропорциональная голова. Он был хорош, чего уж там! Просто атлет — олимпийский чемпион какой-нибудь, а не мужчина из плоти и крови!
«Но как это возможно?!»
— Чего застыла? — гаркнул он, натягивая белые поварские порты. — Марш отсюда! Бина, возьми барышню, и двигайте в шлюпочный кессон. Спрячьтесь там и не высовывайтесь! Головой отвечаешь!
Глава 4 Срочный фрахт 31 декабря 1929 года, борт вольного торговца «Лорелей»
1. Марк
«Ах, как не вовремя!» — но разве это когда-нибудь случается по расписанию?
Война внезапна по определению! Нежданна и негаданна, даже если ее планировали и готовили. Все равно, в конце концов, она разражается, как зимняя гроза.
«Опять война!» — Марк боялся войн до ужаса, потому что знал — любит воевать. Не так, как Карл или Грета. По-другому. Зато жил на войне, как рыба в воде, легко и просто, словно для нее и рожден. Но, возможно, так и есть: рожден воином, хотя никогда не хотел им стать. Такова судьба, и таково его безумие.
— Квантовая бомба? — спросил он Вателя, разворачивающего боевой терминал, встроенный в противоположную стену кухни. — «Воронка» сингулярности? Чем-то же они пробили нашу защиту?
— Да, похоже, ты прав… — Руки Вателя по локоть погрузились в фантомную «натуру», и лепили теперь из пространства и времени оптимальный исход сражения. — Они вызвали коллапс волновой функции в районе кормовой оконечности. Сейчас они уже на третьем ярусе. Идут, как прилив.
— Номады? — уточнил Марк, хотя и не сомневался в ответе. Он не задержался ни на мгновение, бросил реплику «через плечо», и побежал к лифтовому шлюзу.